Лезвие ножа блеснуло в полоске лунного света, как холодная насмешка. Катя застыла, прижимая к себе спящего брата. Время замедлилось, растянулось, каждый удар сердца отдавался в висках. «Отдай мальчика, девочка, — прозвучал в темноте тихий, чужой голос. — Он мне нужен. Он мой».
Лезвие ножа блеснуло в полоске лунного света, как холодная насмешка. Катя застыла, прижимая к себе спящего Сергея. Время замедлилось, растянулось, каждый удар сердца отдавался в висках громким, болезненным стуком.
«Так вот как ты нас нашёл, — пронеслось в голове у Кати. — Ты залез в вагон раньше нас и ждал».
Николай Петрович сделал шаг вперёд. Его дыхание было ровным, спокойным, как у человека, делающего привычную работу.
— Отдай мальчика, девочка, — его голос был тихим, но в тишине вагона слова прозвучали оглушительно. — Он мне нужен. Он мой.
— Он ничей! — выдохнула Катя, и её пальцы сжали холодный металл лома. — Он мой брат. И мы едем к нашей матери.
Он усмехнулся.
— К матери? С чужими документами? К той, которая, возможно, уже в могиле? Я дам ему всё. У меня есть дом. Еда. А что ты можешь ему дать? Вечные побеги? Страх?
— Свободу, — прошипела Катя. — Он будет свободным.
Она резко встала, оттолкнув Сергея за спину. Мальчик проснулся от толчка и, увидев незнакомца с ножом, вскрикнул.
— Молчи, Сережа, — скомандовала Катя, не отводя глаз от Николая Петровича. — Отойди в угол.
Сергей попятился, спотыкаясь о ящики. Его глаза были полы ужаса.
Николай Петрович покачал головой, словно жалея непонятливого ребёнка.
— Не усложняй. Я не хочу тебя ранить. Мне нужен только он.
Он сделал резкий выпад, пытаясь обойти Катю сбоку. Но она была быстрее. Лом в её руке описал короткую дугу и со звоном ударил по лезвию ножа. Николай Петрович ахнул от неожиданности, и нож выпал из его руки, зазвенев, покатившись по полу вагона.
На секунду в его глазах мелькнуло удивление, а затем — холодная ярость.
— Ах вот как, стерва! — он бросился на неё, схватив за руки.
Они сцепились в темноте, два силуэта, сражающихся под аккомпанемент стука колёс. Катя отчаянно сопротивлялась, царапаясь, кусаясь, пытаясь ударить ломом. Но силы были слишком неравны. Он был взрослым, сильным мужчиной. Он прижал её к стене, его дыхание, пахнущее табаком и потом, обжигало её лицо.
— Всё, игра окончена, — прохрипел он.
Вдруг дверь вагона с грохотом отъехала. На фоне ночного неба возникла мощная фигура в фуражке.
— А ну, отлезь от детей, сволочь!
Это был дядя Костя. В его руке блеснул монтировкой. Николай Петрович, ослеплённый светом и застигнутый врасплох, отпрянул от Кати. Он окинул взглядом ситуацию — противник был серьёзный, а его нож где-то затерялся в темноте.
— Это не твоё дело, старик! — крикнул он. — Они мои! Беглые!
— Вижу я, чьи они, — проворчал дядя Костя, шагая вперёд. — Твои — так с документами и милицией бы шёл. А ты в темноте, с ножом, на детей кидаешься. Знаю я таких, как ты. Охотники за сиротами. На спекуляцию, да на чёрные дела их берёте.
Николай Петрович понял, что проиграл. Он бросил на Катю последний, полный ненависти взгляд и отступил к открытой двери. Ветер врывался в вагон, развевая его полы пальто.
— Это не конец, — пообещал он. — Я найду вас. В Ленинграде. Я знаю, где вы будете искать. На Фонтанке.
С этими словами он спрыгнул на ходу с поезда. Его фигура на мгновение мелькнула в темноте и пропала.
Катя, вся дрожа, опустилась на пол. Лом выпал из её ослабевших пальцев. Сергей бросился к ней, обнял, и они сидели, прижавшись друг к другу, пока дядя Костя закрывал дверь.
— Вот чертовщина, — проворчал он, задвигая засов. — Пронюхал, сукин сын. Прости, детка, не доглядел.
— Спасибо, — смогла выдавить Катя. — Вы... вы спасли нас.
Дядя Костя тяжело вздохнул, достал из кармана кисет, свернул цигарку.
— Он правду сказал, что ли? Про Фонтанку?
Катя, всё ещё не в силах соврать, кивнула.
— Так выходит, он теперь знает, где вас искать. Прямо как собака на след сел.
Он зажёг спичку, осветив на мгновение их испуганные лица.
— Поезд прибудет на товарную станцию «Ленинград-Сортировочная». Это на окраине. Оттуда до центра далеко. Но он будет ждать. У вокзала, на мостах, у патрулей. Он будет везде.
— Что же нам делать? — в отчаянии спросила Катя.
Дядя Костя затянулся, выпустил дым.
— Есть у меня знакомая, Варвара Степановна. Живёт недалеко от сортировочной. Старая связистка, войну прошла. Она вас на денёк приютит, пока этот тип прочёсывать центр будет. А там видно будет. Решать тебе. Рискнуть и пойти в центр, или искать другой способ найти мать.
Он посмотрел на Катю внимательно, оценивающе.
— Ты, я смотрю, боевая. Ломом оружие отбила. Но теперь тебе думать надо, а не драться. Голова теперь твой главный козырь.
Катя кивнула, понимая. Прямое нападение они отбили. Теперь начиналась изощрённая игра в кошки-мышки. Игроки — она и невидимый, но вездесущий Николай Петрович. Приз — жизнь и свобода её брата.
Поезд нёс их вперёд, к разрушенному городу, к надежде найти мать и к новой, ещё более страшной опасности. Катя смотрела в щель вагона на приближающиеся огни Ленинграда. Он был уже близко. Город-призрак. Город-загадка. Город, где её ждало либо спасение, либо гибель.
***
Поезд въехал в Ленинград на рассвете. Первое, что увидела Катя в сером предутреннем свете, — это не проспекты и не дворцы, а бесконечные пустыри, усеянные обломками. Воздух пах не Невой, а известкой, гарью и сырым кирпичом. Город, который она помнила по довоенным открыткам, был лишь тенью, скелетом, обтянутым рубцами и шрамами.
«Ленинград-Сортировочная» встретила их грохотом и суетой. Дядя Костя, мрачный и молчаливый, быстро перевёл их через пути к улочкам, застроенным старыми, почерневшими от копоти домами.
— Варвара Степановна на пятом этаже, — коротко бросил он, указывая на один из подъездов. — Лифта нет. Поднимайтесь сами, я вас проводить не могу. Дежурство. — Он сунул Кате в руку бумажку с адресом. — И запомни, ни шагу в центр. Тот тип, как шакал, будет рыскать у всех вокзалов. Он знает, что вы пешком далеко не уйдёте.
Он развернулся и ушёл, его фигура быстро растворилась в утреннем тумане. Катя осталась одна, держа за руку Сергея, с одним узелком и с адресом в чужом, мёртвом городе.
Квартира Варвары Степановны оказалась заставленной старой мебелью, но поразительно чистой. Хозяйка, худая, прямая как палка женщина с седыми волосами, собранными в тугой узел, и пронзительными голубыми глазами, встретила их без улыбки, но с практичной деловитостью.
— Раздевайтесь, мойтесь, — скомандовала она, указывая на таз с водой в углу. — Потом есть будете. Расскажете всё по порядку.
Вымывшись и переодевшись в выданные хозяйкой поношенные, но чистые вещи, они сидели на табуретках на крохотной кухне и ели овсяную кашу. Катя, запинаясь, под пристальным взглядом Варвары Степановны, снова рассказала свою историю. Про маму, про детдом, про путь и про Николая Петровича.
Варвара Степановна слушала, не перебивая, изредка поправляя шаль на своих острых плечах.
— Дурак дядя Костя, — отрезала она, когда Катя закончила. — Надо было не ко мне везти, а прямо в милицию. Там бы разобрались.
— Нас назад в детдом отправят! — в ужасе воскликнула Катя. — Или в приёмник-распределитель! А маму...
— А маму вашу, если она жива, могли и эвакуировать, — холодно заметила Варвара Степановна. — Или она могла сменить адрес. Вы думали об этом? Что вы будете делать, если на Фонтанке никого нет?
Катя опустила глаза. Она не думала. Вера была её компасом, а теперь этот компас сбивался.
— Я должна проверить, — тихо сказала она. — Я должна узнать.
Варвара Степановна тяжело вздохнула.
— Ладно. Сидите тут сегодня. Я схожу, поспрашиваю. У меня там знакомые остались. Узнаю, что с домом, кто жив, кто нет. А вы — никуда. Поняли? Этот ваш охотник... — она поморщилась. — Таких сейчас много. Спекулянты, мародёры. Детей воруют для попрошайничества, для рабства. Он с вас не отстанет.
Она ушла, оставив их в напряжённой тишине чужой квартиры. Сергей, напуганный строгостью хозяйки, притих и сидел, глядя в окно на разрушенный город. Катя же чувствовала себя в западне. С одной стороны — крыша над головой и еда. С другой — невыносимое ожидание.
Весь день они провели, не выходя из квартиры. Катя пыталась отвлечь Сергея, рассказывая ему сказки, но сама не могла сосредоточиться. Каждый скрип на лестнице заставлял её вздрагивать. Ей чудился в каждом шаге тяжёлый, мерный стук сапог Николая Петровича.
Варвара Степановна вернулась под вечер. Лицо её было невозмутимым, но в глазах Катя прочитала что-то, от чего у неё похолодела душа.
— Дом на Фонтанке, где вы жили, разрушен, — начала она без предисловий, снимая пальто. — Прямое попадание авиабомбы в сорок третьем. Часть жильцов погибла. Часть эвакуирована. Данных о Ольге Орловой нет.
Катя опустилась на стул, словно у неё подкосились ноги. Всё. Конец. Всё было напрасно.
— Но, — Варвара Степановна сделала паузу, давая Кате прийти в себя. — Есть одна деталь. Одна из жительниц этого дома, Анна Петровна, которую я разыскала, сказала, что помнит твою мать. Ольга Михайловна работала в госпитале на Лиговском проспекте. И, по словам Анны Петровны, она выжила. Более того, она осталась в городе. Работала на разборе завалов.
Новая надежда, острая и болезненная, как удар током, пронзила Катю.
— Она жива? Где она?
— Этого Анна Петровна не знает. Говорит, госпиталь расформировали, а куда ушла Ольга — неизвестно. Но она уверена, что та не уезжала из Ленинграда.
Катя вскочила. Мама была здесь, в этом городе-призраке! Они были так близки!
— Я пойду! Я найду её!
— Сядь! — властно сказала Варвара Степановна. — Куда ты пойдёшь? По всему городу шататься? Ты его знаешь? Ты представляешь, что тут творится? Патрули на каждом углу, комендантский час. Беспризорников, а ты подходишь под это описание, хватают и отправляют в лагеря для несовершеннолетних. А твой Николай Петрович? Он не дурак. Он начнёт с госпиталей. Он уже, возможно, там.
Реальность снова обрушилась на Катю. Она была в ловушке. Мама где-то рядом, но добраться до неё было невозможно.
— Что же мне делать? — прошептала она, чувствуя, как слёзы наконец подступают к глазам. Она так долго их сдерживала.
Варвара Степановна подошла к ней, и её голос впервые смягчился.
— Плачь, детка. Поплачь. Тебе можно. Ты всё для этого сделала.
И Катя заплакала. Впервые за долгие годы. Она рыдала, как ребёнок, а Сергей, испуганный, обнял её. Варвара Степановна молча стояла рядом.
Когда рыдания стихли, Катя вытерла лицо.
— Я всё равно её найду. Но теперь я буду умной.
Она посмотрела на Варвару Степановну.
— Вы поможете мне? Я буду делать всё, что вы скажете.
Старая женщина внимательно посмотрела на неё и медленно кивнула.
— Хорошо. Значит, план такой. Завтра утром я пойду на Лиговский, разузнаю про госпиталь. А ты дашь мне ту самую фотографию. Может, кто-то узнает Ольгу. А вы останетесь здесь. И если я не вернусь к вечеру... — она многозначительно посмотрела на Катю. — Значит, меня задержали. Или меня выследили. И тогда вам придётся бежать. Одним.
Она вручила Кате ключ и крошечную, смятую бумажку с другим адресом — «запасным аэродромом».
— Запомни этот адрес. И выбрось. Поняла?
Катя кивнула. Она поняла. Игра в кошки-мышки вышла на новый уровень. Теперь в ней участвовали уже не двое, а трое. И ходы были смертельно опасными.
***
Утро было серым и влажным, как промокшая промокашка. Варвара Степановна, надев темное, неброское пальто и повязав платок, сунула в карман фотографию Ольги.
«Помните, — строго сказала она, останавливаясь в дверях. — Никаких огней. Никаких стуков в дверь посторонним. Если я не вернусь до семи... действуйте по плану».
Дверь закрылась. Катя повернула ключ в замке, чувствуя его холодную, зловещую тяжесть. Теперь они были одни в тишине чужой квартиры, полной теней и призраков чужой жизни.
Сергей, бледный и испуганный, притих у окна, вглядываясь в пустынную улицу.
— Она вернётся, да, Катя?
— Конечно, вернётся, — ответила Катя с уверенностью, которой сама не чувствовала.
Она пыталась занять себя – поправила скатерть на столе, переставила несколько книг на полке. Но тревога грызла её изнутри. Чтобы отвлечься, она заглянула в старый книжный шкаф. Среди томов классиков и технических справочников её внимание привлекла толстая, потрепанная папка с надписью «Архив. 1941-1944».
Сердце Кати забилось чаще. Она осторожно вытащила папку и раскрыла её на столе. Внутри были не официальные документы, а что-то гораздо более ценное – десятки фотографий, листки из блокнота с заметками, засушенные цветы, вложенные между страниц. Это был личный дневник города, который умирал, но не сдавался.
На одной из фотографий была запечатлена группа медсестер у входа в полуразрушенное здание. Катя вгляделась в лица. Молодые, изможденные, но с гордо поднятыми головами. И вдруг она узнала одно из них. То самое лицо, что улыбалось ей с довоенного снимка в Летнем саду. Мама. Ольга Михайловна. Она стояла в первом ряду, в белом, уже далеком от белизны халате, с перевязочным пакетом в руке.
Катя сглотнула комок в горле. На обороте фотографии было написано дрожащим почерком: «Госпиталь № 274. Лиговский, 87. Декабрь 1942. С нами Ольга Орлова».
Значит, Варвара Степанова была права. Мама работала здесь. Но что с ней стало потом?
Она перелистнула страницу и нашла короткую, написанную карандашом записку, вырванную из блокнота.
«14.04.43. Госпиталь расформировывают. Раненых эвакуируют. Персонал – тоже. Но Ольга отказалась. Говорит, будет искать детей. Ушла на Фонтанку, к своему дому. Господи, храни её. Дом почти разрушен».
Катя отшатнулась, словно от удара. Значит, мама искала их. Она не уехала. Она осталась в этом аду, чтобы найти своих детей. И она пришла к их дому, к той самой груде кирпичей, о которой говорила Варвара Степановна.
Следующая находка заставила её кровь похолодеть. Это была вырезка из фронтовой газеты за 1944 год. Небольшая заметка, окаймленная траурной рамкой. «Погиб при исполнении». На пожелтевшей фотографии смотрел молодой, серьезный мужчина. А ниже – текст: «...при разборе завалов на Фонтанке, 54, погиб Николай Петров, работавший в составе восстановительной бригады. Оставляя сиротой малолетнего сына...»
Николай Петров. Петров. Та же фамилия, что и в их фальшивых документах. Зинаида Петрова. Аркадий Петров. Совпадение? Катя не верила в совпадения. Её ум, заточенный опасностью, начал складывать разрозненные кусочки в единую, ужасающую картину.
Он не просто охотник за детьми. Он ищет не просто любого мальчика. Он ищет своего сына. Или того, кого он считает своим сыном. Того, кого он потерял. И их документы... их документы на имя Петровых... О, Боже.
Она снова посмотрела на заметку. «Погиб при разборе завалов на Фонтанке, 54». Их дом. Их адрес. Этот человек, Николай Петров, погиб, разбирая завалы их дома. А его сын... его сын был эвакуирован. Как и они. И, возможно, под чужим именем.
Их документы были не случайным набором фамилий. Они были документами того самого мальчика, сына погибшего Николая Петрова. И теперь его отец... его дядя?.. кто бы он ни был, он искал его. И по этим документам он вышел на них. На Сергея.
Катя с ужасом посмотрела на брата. Он был разменной монетой в чужой, извращенной игре памяти и горя. Этот человек был одержим. Он видел в Сергее своего погибшего племянника. И он не отступит.
Она лихорадочно перебирала другие бумаги, ища хоть какой-то след матери после апреля 1943 года. И нашла. Конверт. Пустой. Но на нем был адрес: «Лиговский проспект, дом 87, кв. 12. Ольге Орловой».
Значит, после разрушения дома на Фонтанке мама могла жить здесь, при госпитале? Но Варвара Степановна говорила, что госпиталь расформировали.
Внезапно снаружи, на лестничной клетке, послышались шаги. Тяжелые, мужские. Не быстрая походка Варвары Степановны. Шаги замедлились прямо у их двери.
Катя замерла, схватив Сергея за руку. Мальчик притих, его глаза стали круглыми от страха.
Раздался тихий, но настойчивый скребущий звук. Кто-то попробовал вставить что-то в замочную скважину.
Потом – глухой удар плечом в дверь. Дерево треснуло.
Он нашел их.
***
Секунда, разделившая скрежет в замочной скважине и удар в дверь, показалась Кате вечностью. В ней пронеслись все возможные исходы: он ворвётся, он заберёт Сергея, они окажутся в милиции, они потеряют друг друга навсегда. Страх парализовал, но инстинкт самосохранения кричал громче.
«План! Нужно действовать по плану!»
Она рванула с собой Сергея вглубь квартиры, в спальню Варвары Степановны. Второй удар — более сильный — заставил дверь на входе треснуть. Слышно было тяжёлое дыхание за ней.
— Катя! — всхлипнул Сергей.
— Молчи! — прошипела она, заталкивая его в глубокий, почти пустой стенной шкаф. — Не дыши. Что бы ни было.
Задвижка шкафа щёлкнула. Катя оглянулась. Нужно было создать впечатление, что квартира пуста. Она сдернула покрывало с кровати, сгребла в охапку их немногие вещи и запихнула туда же, в шкаф, к ногам брата.
— Я здесь, — прошептала она ему в щель. — Я с тобой.
Третий удар — и дверь с грохотом отлетела. На пороге, залитый серым светом из окна, стоял Николай Петрович. Его одежда была в пыли, волосы всклокочены, а в глазах горела мрачная, нездоровая решимость. В руке он сжимал монтировку.
Он шагнул в прихожую, тяжело дыша.
— Выходи, девочка. Я знаю, что вы здесь.
Катя замерла за дверью спальни, прижав ладонь к рту, чтобы заглушить собственное дыхание. Она слышала, как его шаги медленно и методично обходят комнаты. Скрипнула дверь в кухню. Затишье. Потом шаги приблизились к спальне.
Он стоял в дверном проёме. Катя видела его отражение в потускневшем зеркале на комоде. Он смотрел на смятую кровать, на открытый книжный шкаф, на папку с архивом, оставленную на столе. Его взгляд скользнул по ней, и Катя почувствовала, как по спине бегут мурашки.
— Я не хочу тебе зла, — сказал он, и его голос прозвучал устало. — Отдай мне мальчика. Он Аркадий. Мой племянник. Его отец, мой брат, погиб, разбирая ваш чёртов дом! Он погиб, пытаясь найти хоть что-то от вашей прежней жизни! А вы... вы живы. И вы пользуетесь его документами.
Катя сжала кулаки. Теперь она понимала. Это была не просто охота. Это была месть. Искажённое горем сознание этого человека сделало Сергея символом всего, что он потерял.
— Он не Аркадий, — тихо, но чётко сказала она, выходя из-за двери. — Его зовут Сергей. И он мой брат.
Николай Петрович резко повернулся к ней. Его лицо исказила гримаса боли и ненависти.
— Врешь! Все вы врете! Вы украли его документы! Вы украли его жизнь!
Он сделал шаг вперёд, поднимая монтировку.
— Где он?
В этот момент снаружи, на лестнице, раздались быстрые, уверенные шаги и голос Варвары Степановны:
— Что тут у вас происходит? Кто смеет ломать мою дверь?
Николай Петрович застыл на мгновение, застигнутый врасплох. Его взгляд метнулся от Кати к выходу. Этой секунды ей хватило.
Она рванулась к столу, схватила первую попавшуюся под руку тяжелую стеклянную пресс-папье и швырнула его в окно в соседней комнате. Зазвенело стекло, грохот разнёсся по квартире.
— Патруль! На помощь! — закричала она что было сил.
Это сработало. Упоминание патруля и крик подействовали на Николая Петровича как удар хлыста. Он бросил на Катю взгляд, полный такой немой ярости, что ей стало физически холодно, и ринулся прочь из квартиры. На лестнице послышались его быстро удаляющиеся шаги и возмущённый крик Варвары Степановны.
Через мгновение в квартире появилась она сама. Её лицо было бледным от гнева.
— Живёшь? Целы? — отрывисто спросила она, окидывая Катя испепеляющим взглядом.
Катя, вся дрожа, кивнула и побежала к шкафу, чтобы выпустить перепуганного Сергея. Мальчик вылез, плача, и вцепился в неё.
— Как он нашёл нас? — спросила Катя, когда немного успокоилась.
Варвара Степановна мрачно осматривала сломанную дверь.
— Следил за мной, ясное дело. Я была на Лиговском, расспрашивала. Думала, заметила хвост, но не была уверена. Видно, он вычислил, откуда я вышла. Чёрт! — Она с силой хлопнула ладонью по косяку. — Теперь это место провалено. Вам здесь больше нельзя оставаться.
— А мама? — с надеждой спросила Катя. — Вы что-то узнали?
Варвара Степановна повернулась к ней. В её глазах было что-то новое — не суровая необходимость, а тень сомнения, почти жалости.
— Узнала. После расформирования госпиталя твоя мать, Ольга Михайловна, осталась в городе. Она не уехала. Она... — Варвара Степановна сделала паузу. — Она продолжала работать. Но не на разборе завалов. Она помогала восстанавливать телефонную станцию. И жила она там же, в общежитии для рабочих.
Катя почувствовала, как у неё перехватывает дыхание. Мама была здесь, в нескольких километрах от них!
— Где? Какая станция?
— На Лиговском, 128. Недалеко от вокзала. Но, дитя моё... — Варвара Степановна положила руку на плечо Кате. — Её там больше нет. Станцию восстановили месяц назад. Рабочих расформировали. Куда она ушла — никто не знает. Одни говорили, что она уехала на север, в Карелию, на новые стройки. Другие... другие сказали, что она сильно болела. И что её больше нет.
Катя покачала головой, отказываясь верить.
— Нет. Она жива. Я чувствую.
— Чувства — плохой советчик, — сухо заметила Варвара Степановна. — Но факт в том, что её след теряется. А тот человек... он теперь знает, что я ищу Ольгу Орлову. И он будет искать её следы так же, как и мы. Он пойдёт по нашим стопам.
Она посмотрела на сломанную дверь, на испуганные лица детей.
— Собирайтесь. У нас есть полчаса, не больше. Мы уходим. На «запасной аэродром».
Катя, не говоря ни слова, начала собирать их жалкие пожитки. Разочарование было горьким, как полынь. Они были так близки. Всего на месяц. Всего на один шаг. И этот шаг снова отделял их от матери пропастью неизвестности.
Но теперь у неё было новое знание. Новое понимание врага. И это знание было её оружием. Николай Петрович был не просто монстром. Он был несчастным, искалеченным горем человеком. И сломанный человек был непредсказуем. И по-своему — ещё более опасен.
***
«Запасной аэродром» оказался крошечной комнаткой в коммунальной квартире на окраине города, в районе, который почти не пострадал от бомбёжек. Их новой временной хозяйкой была немая женщина по имени Галина, сестра Варвары Степановны по линии фронтовой дружбы. Она встретила их без слов, лишь кивком указав на узкую железную кровать и табуретку. Воздух пах лекарственными травами и старой бумагой.
Варвара Степановна пробыла с ними недолго.
— Здесь вы в безопасности. Галя никого не впустит и не выпустит, пока я не вернусь. У неё свои счёты с теми, кто ломает двери, — она многозначительно посмотрела на Катю. — Мне нужно навести кое-какие справки. Один последний шанс.
Она ушла, оставив их в гнетущей тишине, нарушаемой лишь тиканьем часов на кухне. Галина принесла им чай и хлеб, посмотрела на Катю долгим, пронзительным взглядом и ушла, закрыв за собой дверь.
Сергей, измученный, уснул почти сразу. Катя сидела на табуретке, положив голову на край кровати, и слушала его ровное дыхание. В голове крутились обрывки мыслей, обрывки надежд. «Она жива. Она должна быть жива». Но теперь эта вера подпиралась не слепым убеждением, а холодной, отчаянной необходимостью. Если мамы нет, то всё — весь этот путь, весь этот страх, всё это было напрасно. И останется только детдом, разлука с Сергеем и пустота.
Она вспомнила папку с архивом. Вспомнила фотографию матери в госпитале. Вспомнила записку о том, что мама искала их. И тогда её осенило. Если мама искала их, если она не уехала, то она должна была оставить след. Не только в госпитале или на телефонной станции. Она должна была обратиться в официальные инстанции. В милицию. В комендатуру. В органы опеки.
Мысль была одновременно пугающей и обнадёживающей. Это был риск. Там могли быть и люди Николая Петровича, или он сам мог там появиться. Но это был и шанс. Единственный, что у них оставался.
Когда Варвара Степановна вернулась вечером, её лицо ничего не выражало. Она молча разделась, повесила пальто, села на стул и выпила залпом стакан воды, который ей подала Галина.
— Всё, — сказала она наконец. — Дальше искать негде. Следы твоей матери теряются. Остаётся одно — сдаваться в органы опеки. Это единственный способ, который...
— Нет, — тихо, но очень чётко сказала Катя.
Варвара Степановна удивлённо подняла брови.
— Детка, ты понимаешь, что другого выхода...
— Я сказала нет. — Катя встала. В её глазах горел тот самый огонь, который видел дядя Миша в товарном вагоне. Огонь, который не дал ей сломаться в детдоме, который заставил её броситься с ломом на вооружённого мужчину. — Мы не сдадимся. Вы искали не там.
— И где же, по-твоему, нужно искать? — в голосе Варвары Степановны прозвучала лёгкая насмешка, но и любопытство.
— Она искала нас. Значит, она оставляла заявления. В милиции. В комендатуре. В любом месте, где регистрируют пропавших. Она могла оставить свой новый адрес на случай, если мы объявимся.
Варвара Степановна замерла, глядя на неё. Затем медленно кивнула.
— Умно. Глупо, но умно. Это опасно. Там везде могут быть его глаза.
— Я пойду сама, — сказала Катя. — Вы и так сделали для нас слишком много. Дайте мне последний адрес. Самый главный. Туда, куда она должна была обратиться в первую очередь.
Варвара Степановна смотрела на неё долго, оценивающе. Потом её губы тронула почти неуловимая улыбка.
— Районный отдел милиции. На Лиговском, 12. Рядом с тем самым госпиталем. Там должен быть архив заявлений. Но, дитя... — она сделала паузу. — Тебя там могут задержать. Ты же беглая.
— Я знаю, — ответила Катя. — Но это наш последний шанс. И его. — Она кивнула на спящего Сергея.
План был безумным. Катя должна была пройти в отделение милиции одна, под чужим именем, и попытаться найти в архиве заявление своей матери. Это была авантюра, сравнимая с побегом из детдома.
На следующее утро, переодетая в самое чистое из того, что нашлось у Галины, Катя вышла на улицу. Сергей остался с Варварой Степановной. Его глаза, полные страха и надежды, провожали её до самого угла.
Отдел милиции располагался в уцелевшем, но мрачном здании. У входа дежурил молодой милиционер. Катя, собрав всю свою волю, подошла к нему.
— Товарищ милиционер, я... я ищу свою мать. Она должна была оставить здесь заявление.
Милиционер, усталый и равнодушный, махнул рукой в сторону коридора.
— Третий кабинет, архив. Только там очередь.
В архиве, в маленькой комнате, заваленной папками, сидела пожилая женщина в очках. Очередь из трёх человек двигалась медленно. Катя нервно переминалась с ноги на ногу, чувствуя, как каждый нерв напряжён до предела. Ей казалось, что все смотрят на неё, что все знают, кто она.
Наконец её очередь.
— Фамилия? — не глядя на неё, спросила архивариус.
— Орлова, — выдохнула Катя. — Ольга Михайловна. Она подавала заявление о пропаже детей.
Женщина подняла на неё глаза. Взгляд был острым, внимательным.
— Орлова... — она отложила ручку и взяла толстый журнал. — Год?
— Сорок второй. Или сорок третий.
Минуты, пока женщина листала пожелтевшие страницы, показались Кате вечностью. Она смотрела на её лицо, пытаясь угадать ответ.
— Орлова Ольга Михайловна... — наконец произнесла архивариус. — Да, было заявление. Декабрь сорок третьего.
Катя почувствовала, как у неё подкашиваются ноги.
— И... и что? Есть ли новый адрес? Контакты?
Архивариус снова посмотрела на неё, и в её взгляде появилось что-то странное — не подозрение, а скорее, недоумение.
— Заявление было отозвано, — сказала она. — В марте сорок четвёртого года.
— Отозвано? — Катя не поняла. — Что это значит?
— Это значит, что заявительница явилась лично и забрала заявление. Обычно это означает, что разыскиваемые лица... найдены.
Катя застыла, не в силах пошевелиться. Найдены? Но они не были найдены. Они были в детдоме. Они...
— Было ли оставлено новое заявление? Может, позже? — голос её дрожал.
Архивариус снова погрузилась в журнал, пробежала пальцем по строчкам. Потом покачала головой.
— Нет. Больше заявлений от Орловой О.М. не поступало. Но... — Она закрыла журнал и посмотрела прямо на Катю. — Есть другая запись. Орлова Ольга Михайловна сама числилась в розыске. Как пропавшая без вести. Заявление подавал её брат, Пётр Михайлович Орлов, в июне сорок четвёртого.
Мир перевернулся. Мама не просто искала их. Она нашла их? Но это было невозможно. Или... Или она сочла их погибшими? И тогда... тогда она могла уехать. Или сдаться. Или...
А потом её саму стали искать. Как пропавшую без вести.
Катя поблагодарила женщину глухим голосом и вышла на улицу. Она стояла на ступеньках милиции, и яркое солнце слепило её глаза. Она получила ответы, но эти ответы породили лишь новые, ещё более страшные вопросы.
Мама была жива в марте сорок четвёртого. Она забрала заявление. Почему? И что случилось с ней потом? И кто этот брат, Пётр Михайлович, о существовании которого она даже не подозревала?
Она не заметила, как из-за угла вышла знакомая фигура. Николай Петрович. Он был без монтировки, без ножа. Его руки были пусты. Но взгляд его был твёрдым и решённым.
— Ну что, Зинаида? — тихо спросил он. — Нашла, что искала? Теперь ты понимаешь? В этом городе нет правды. Есть только выживание. Отдай мне мальчика. Я смогу его защитить.
Катя посмотрела на него. На этого изломанного горем человека. И вдруг поняла, что они с ним — одно и то же. Два человека, одержимые поиском своей семьи в мире, где все нити оборваны.
— Его зовут Сергей, — сказала она. И впервые её голос прозвучал не со страхом или ненавистью, а с усталым пониманием. — И он не ваш племянник. Но вы можете помочь нам найти нашу мать. И тогда... тогда, возможно, мы поможем вам найти вашего Аркадия.
Николай Петрович замер. Его уверенность пошатнулась. Эта девочка, эта юная, измождённая тень, предлагала ему сделку. Не силу против силы, а надежду против надежды.
Он медленно кивнул.
— Хорошо. Но знай, девочка... если ты обманешь меня...
— Мы все друг друга обманываем, — перебила его Катя. — Чтобы выжить. Но теперь, возможно, пришло время перестать это делать.
Она повернулась и пошла по направлению к «запасному аэродрому». Она не оглядывалась, но знала, что он идёт за ней на почтительном расстоянии. Враги, объединённые общей тайной. Их пути сплелись в один клубок, и распутать его можно было только вместе.
Город-призрак начинал открывать свои секреты. И главная тайна — судьба Ольги Орловой — была ещё впереди.
Продолжение в Главе 3