Часть 9. Глава 174
– Борис, можно? – вижу, как Валерий Лебедев мнётся у двери, притом вид у него нерешительный. Довольно странно наблюдать такое, поскольку знаю его как человека, в общем, смелого. Он если когда-то труса и праздновал, то с некоторых пор изменился в лучшую сторону. Видимо, роман с молоденькой студенткой открыл в нём новые силы.
– Да, входи, конечно, – говорю ему, отвлекаясь от бумаг. – Присаживайся. Что-то случилось? Выглядишь озабоченным.
Валерий проходит, усаживается, но рассказывать не спешит. Собирается с мыслями, но времени у нас тут, в отделении неотложной помощи, много никогда не бывает, потому начинает:
– Борис, тут такое дело… Я уже месяц твой заместитель, и работа мне нравится, хотя она в основном с документами… И всё-таки…
– Чувствуешь, что превращаешься в бумажного червя? – догадываюсь, перебивая коллегу.
– Да, точно, – с готовностью соглашается он. Разумеется, я хотел повышения, не буду скрывать. Мечтал о нём, но не думал, что окажусь в такой ситуации, когда почти перестану себя чувствовать врачом. Скорее, я здесь стал каким-то… медицинским функционером.
– Хочешь отказаться от должности? Но мне, поверь, заменить тебя реально некем.
– Нет-нет, просто что я подумал. Можно мне хотя бы… ну… раз в неделю выходить на смену на «Скорой помощи»? В наши две бригады.
– А как же документы?
– Если честно, я всё равно не трачу на них всё время полностью. Бывает, что в день часа два-три ничего не делаю, – реально заняться нечем. Ты не подумай, я ничего не пропускаю, просто…
– Ты мог бы просто выходить на смены в отделении.
– Да, но…
– Адреналина выездных бригад не хватает? Скучаешь по нему? – снова догадываюсь.
Валерий смотрит на меня, улыбается.
– Ты прав. Всего этого не хватает. Вроде бы немного там проработал, но… тянет.
– Хорошо. Работай. Но два условия. Первое: получать будешь за смены на «Скорой» не как заместитель, а простой врач. У нас бюджет не резиновый. Второе: не станешь пренебрегать основными обязанностями. Уговор?
– Да, я согласен.
Протягиваю ему руку, коллега Лебедев ее жмёт и уходит. Смотрю в монитор, где открыт очередной документ, и думаю о том, что я бы на его месте не скучал. У меня этих критических вызовов в Сирии было выше крыши. Насмотрелся, наслушался, испытал на себе столько, что многие вещи лучше вообще не вспоминать. Я рад тому, что уехал оттуда и никогда не вернусь. Да и некуда больше. Там сменилась власть, и нынешние правители государства мне, мягко говоря, не нравятся. Это с ними и им подобными наша армия билась там, освобождая один населённый пункт за другим, а потом вышло так, что их президент, столько лет бывший у власти, всё профукал и свалил в Россию, доживать.
«Работай, Валера, а там посмотрим», – думаю и встаю. Он прав. Практикующему хирургу не дело становиться бюрократом. Я потягиваюсь, разминая затекшую шею. В отделении неотложной помощи, которым руковожу с недавних пор, всегда есть чем заняться, даже если нет экстренных вызовов. Всегда найдется отыщется пациент, с которым надо поговорить, или случай, который слишком сложен; стопка бумаг, которую нужно срочно подписать, или протокол, который следует утвердить.
Но Валерий прав – это не то, ради чего мы учились. Не то, ради чего я, Борис Володарский, выбрал хирургию, а не, скажем, патологоанатомию. Мне тоже нужна острота, возможность принимать решения, от которых зависит жизнь. Иначе чувствую себя не на своем месте.
Я вышел из кабинета. Коридор приемного отделения, обычно гудящий, сейчас был относительно бесшумен, но эта тишина всегда обманчива. Она похожа на затишье перед бурей, и я уже научился ее чувствовать.
У стойки регистрации старшая медсестра Катя Скворцова, невысокая, строгая женщина с глазами, которые видели, кажется, всё на свете, что может произойти с человеческим телом, притом как снаружи, так и изнутри сверяла графики дежурств подчинённых. Рядом с ней, склонившись над журналом, сидела Зоя Филатова, молодая медсестра с мягким, но усталым лицом, которая умеет успокоить любого пациента, кажется, одним взглядом.
– Катя, как обстановка? – спросил я.
– Всё в пределах нормы, – ее голос был сухим и деловым. – Доктор Комарова в первой смотровой, Звягинцев принимает в смотровой. Сауле только что закончила с дезинфекцией. Ждем рентгенолога. В четвёртой подозрение на сложный перелом.
– Хорошо. Проведу обход.
Я направился в первую смотровую. Не затем, чтобы проконтролировать, как Ольга Николаевна работает. В этом она совершенно не нуждалась: опыта у нее достаточно, я в этом убедился довольно быстро. Просто… не могу понять, отчего меня к ней тянет. Причём, к стыду своему признаюсь: она интересна мне не столько как коллега, больше как женщина. Она обладает редким сочетанием острого ума и невероятной эмпатии. Это не говоря уже о внешней красоте, доброте и… Я прочистил горло, прогоняя романтичное наваждение. «Она прекрасный диагност. Может определить перелом по тому, как пациент держит руку», – заставил себя подумать.
Когда вошёл, на кушетке сидел мужчина лет пятидесяти семи. Он держался за руку, но при этом улыбался, что уже показалось необычным: люди с травмой так себя не ведут. Кто ж улыбается, когда ему больно?
– Что случилось? – спросила доктор Комарова, приступая к осмотру. Меня она заметила, но лишь кивнула.
– Да ерунда, доктор, – ответил мужчина. – Полку в гараже повесил, да вместе с ней и упал.
– Полка не выдержала? – уточнила Ольга Комарова, осторожно осматривая руку.
– Да там банка с гвоздями упала, я за ней потянулся. Ну, и догнал, – он попытался пошутить, но голос его дрогнул от боли.
Рука была припухшей, синяк уже тянулся к локтю. На ощупь – болезненно, движения ограничены. Классика.
– Перелом лучевой, – сказала доктор Комарова, даже не дожидаясь рентгена. – Без смещения, скорее всего. Обычное дело. – На рентген, – скомандовала она, кивнув медсестре Мусиной, которая уже подготовила каталку. Сауле, молодая, но очень собранная девушка, работала быстро и бесшумно.
Я кивнул и попросил меня позвать, когда будут готовы результаты диагностики, вышел из смотровой, пошёл дальше. Через двадцать минут вернулся. Показалось странным, что рентгенолог держал в руках не одну, а две плёнки.
– Перелом есть, – подтвердил он, обращаясь к нам с Ольгой Николаевной. – Лучевая кость, без смещения. Но обратите внимание вот сюда.
Он указал на второй снимок, где была видна небольшая тень за ключицей. Не перелом, не кость, просто… какая-то пока неопределённая находка.
– Это что? – доктор Комарова нахмурилась, поднеся снимок к свету.
– Нужно КТ, – ответил рентгенолог. – Может быть, старое воспаление.
– Да, – подтвердил я. – Нужно дополнительно проверить. Выглядит странно.
Тень была едва заметна, но на фоне чистых легких выглядела подозрительно.
– Отправьте его на КТ, Ольга Николаевна, – сказал я. – Лучше перебдеть.
После КТ диагноз подтвердился: поствоспалительный рубец в верхней доле лёгкого. Ничего острого, но требующее наблюдения. Мужчина вздохнул, когда Комарова объяснила ему ситуацию.
– Пришёл руку проверить, а вон чего нашли, – сказал он, недовольно качая головой.
Доктор улыбнулась своей мягкой, ободряющей улыбкой, от которой у меня всегда, стоит ее увидеть, теплеет на душе.
– Гаражная полка оказалась внимательнее любого терапевта, – пошутила она.
Сауле, которая уже подготовила гипс, проговорила:
– Так довольно часто случается. Приходит человек с одним заболеванием, а уходит с целым букетом. Хорошо, что не пропустили. Мало ли что.
– Да, спасибо вам, – растерянно ответил пациент. Его можно понять, ведь неизвестность порой лучше. Живёшь себе, радуешься жизни и ничего не знаешь. А теперь? Ходи, волнуйся, думай. А если человек склонен к ипохондрии, так вообще беда.
Мужчине поставили гипс, оформили документы. Доктор Комарова записала диагноз в карте: «Закрытый перелом лучевой кости без смещения», сделала пометку насчёт другой находки. Рекомендация – пройти дополнительное обследование. «Бывает так, что бытовая мелочь приводит не к травме, а к ранней диагностике», – подумал я, глядя, как мужчина, уже с загипсованной рукой, благодарит коллег и уходит.
Я вернулся в кабинет, чтобы закончить с бумагами, но не успел даже сесть. Внезапно тишину разорвал телефонный звонок. Схватив трубку, слышу голос администратора Дины Хворовой:
– Борис Денисович, у нас массовое поступление. Пять человек. Авария на стройке.
– Иду. Всем полная готовность.
Я выскочил из кабинета. В отделении мгновенно началась суета. Катя, как всегда, была воплощением порядка в хаосе. Она уже распределяла зоны, отдавая четкие, не терпящие возражений команды.
– Зоя, готовь перевязочную! Сауле, капельницы, противошоковые!
Подключившись, раздаю и сам команды:
– Пётр Андреевич, вы – на сортировку! Ольга, мы с вами работаем в первой и второй смотровых, – говорю так, потому что эти помещения соединены между собой, и если потребуется срочная помощь мне или от меня, – нужно сделать всего несколько шагов. Это много раз реально спасало жизни людей.
Через минуту носилки заняли весь коридор. Пахло цементом, пылью и, что самое тревожное, свежей кровью. Пять человек. Все строители, в грязной спецодежде. Первый с рассечённой бровью, кровь заливала половину лица. Он ругался неразборчиво. Второй держался за бок, лицо его было бледным, но он молчал, стиснув зубы. Это всегда хуже, чем крик. Третий орал громче всех, требуя воды и сигарету. Выглядел целым, как новый, но его истерика создавала больше шума, чем все остальные вместе взятые. Четвертый и пятый с ушибами и ссадинами, но тоже в шоке, правда, не вопят.
Пётр Андреевич Звягинцев, с его невозмутимым лицом, начал сортировку.
– Кто первый упал? – спросил он, склонившись над тем, кто держался за бок.
– Да никто, – ответил третий, который орал. – Кран зацепил палету, доски полетели.
– А кто драку устроил? – спросила Зоя Филатова, которая уже начала обрабатывать рану на брови первого, – информацию о случившемся передали со «Скорых».
– Так спорили, чья вина, – ответил тот, что с рассеченной бровью. – Пока ждали «неотложку».
Шум, гул, ругань. Кто-то требовал воды, кто-то – вызвать жену, кому-то пожелалось найти того, кто в кране работал и вывернуть мехом наружу. Сауле, не теряя самообладания, закатывала рукав второму, готовя вену для капельницы.
– Вот и весь твой отпуск, – пошутила она, обращаясь к Зое, которая была поглощена работой.
– Отпуска отменять команды не было, – заметил я, успокаивая Филатову, которая сделала большие глаза.
– Правда? – спросила она с надеждой. – Мы просто хотели… Билеты уже купили.
– Честное слово. Пойдёшь в свой отпуск, не волнуйся. А ты, Сауле, не шути так больше.
– Простите, Борис Денисович.
Мы с Ольгой Николаевной взяли на себя самого тяжелого – того, кто держался за бок.
– Дыхание поверхностное, – пробормотала заметила она, прикладывая стетоскоп. – Болезненность при пальпации в области нижних ребер. Пневмоторакс исключить.
– На рентген немедленно, – скомандовал я. – И УЗИ брюшной полости. Быстро!
Катя Скворцова уже подогнала каталку. Ее взгляд был сосредоточен, каждое движение – выверено. Она была нашим якорем, – недаром Эллина Родионовна, покидая отделение, настоятельно рекомендовала сделать всё, чтобы Екатерина Дмитриевна оставалась здесь как можно дольше.
– Пётр Андреевич, займитесь бровью и крикуном, – сказал я. – Ольга Николаевна, вы со мной.
Мы повезли пациента в рентген-кабинет. По дороге он застонал.
– Доктор, больно…
– Потерпите, – мягко сказала Комарова. – Мы сейчас все выясним.
Рентген показал перелом двух ребер, но, к счастью, без повреждения легкого. УЗИ – чисто. Ушиб сильный, но не опасный. Мы оба почувствовали облегчение. Повезли пациента обратно, я отправился на помощь к Звягинцеву. Он, с присущей ему невозмутимостью, разбирался с остальными пострадавшими строителями.
– Так, ты, – он ткнул пальцем в крикуна. – У тебя что болит?
– Все болит! – орал тот. – Я в шоке! Мне плохо!
– В шоке, говоришь? – Звягинцев взял его за руку и резко надавил на точку между ключицами.
Мужчина вскрикнул и уставился на доктора бешеными глазами, но – молча.
– Вот тебе шок. А теперь тихо. У тебя ни царапины. Зоя, дай ему успокоительное и отправь домой. Пусть жена ему приятные слова говорит.
Зоя Филатова, не говоря ни слова, выполнила приказ. Ее мягкость была эффективнее любой строгости. А тот, который прежде орал, даже слова не вымолвил. Я, правда, подумал: «Наверняка жалобу на Звягинцева накатает. Но ничего, пусть только попробует. Получит встречное заявление – распишем в красках, какими словами он тут выражался. И видеозапись приложим».
Первый строитель, с рассеченной бровью, уже сидел в перевязочной. Когда я туда зашёл, Ольга Николаевна взяла иглодержатель.
– Глубокий порез, – предупредила она пострадавшего. – Придется наложить несколько швов.
– Аккуратнее, коллега, – сказал я, наблюдая за ее ювелирной работой. – Ему потом на свидания ходить.
Врач улыбнулась. Она работала быстро, точно, как машина, но с человеческой заботой.
– Я всегда аккуратна, Борис… Денисович, – отчество добавила, потому что мы не одни.
Я вместе с медсёстрами занялся четвертым и пятым. Ушибы, ссадины. Ничего серьезного. Мы обработали раны, наложили повязки. Когда последний строитель, получивший направление на амбулаторное лечение, покинул отделение, наступила тишина. Но уже другая: выжатая, гудящая. Такая, которая приходит после того, как из тебя вытянули все силы.