Семь утра. Понедельник. Стою у плиты, жарю Андрею омлет.
Три яйца разбиваю в миску, солю, взбиваю вилкой. На сковородку — кусок сливочного масла, оно тает, шипит. Сёмга жирная, красная — режу на ломтики, выкладываю сверху на омлет. На второй конфорке бекон уже трещит, пахнет так, что слюнки текут. Апельсины выжимаю в соковыжималке — свежий сок, как Андрей любит.
Себе наливаю в тарелку овсянку на воде. Вчерашнюю, холодную — разогрею в микроволновке. Нарезаю половину яблока, кладу сверху. Всё.
Андрей выходит из спальни — растрёпанный, в домашних штанах, зевает.
— О, красотища! — садится за стол, тянется к вилке. — А ты чего опять эту овсянку жуёшь? Ты и так худая вся. Ешь нормально, а?
— Мне нравится, — улыбаюсь. — После такого завтрака лёгкость чувствую.
Вру. Мне хочется его омлет. И бекон хочется. И сок этот апельсиновый. Но я экономлю, потому что если не буду — мы не выживем тупо.
Общий счёт на продукты и коммуналку — это давно мой личный бюджет. Андрей «забывает» скидываться. Каждый месяц забывает. Я уже не напоминаю — всё равно бесполезно, начнёт обижаться, закатит глаза, скажет что-нибудь типа «опять ты со своими деньгами». Зато он просит регулярно. То планшет для работы нужен срочно, то курсы по дизайну, то ещё что-то «необходимое».
Мне тридцать шесть. Часики тикают громко. Я смотрю на него и думаю — вот же, мой последний шанс, наверное. Родить нормально. Семью сделать настоящую. Надо держаться. Надо не раскачивать лодку. Надо потерпеть ещё чуть-чуть.
Он доедает омлет, запивает соком, откидывается на спинку стула довольный.
— Слушай, Мариш, мне кресло надо купить.
— Какое кресло? — поднимаю голову от своей овсянки.
— Игровое. Ну, для работы, понимаешь. У меня спина совсем убитая, целыми днями за компом сижу. Надо нормальное, с поддержкой поясницы, с подголовником. Я вчера нашёл идеальное, за сто двадцать тысяч. Это же инвестиция в здоровье, понимаешь?
Сто двадцать тысяч.
Замираю с ложкой в руке.
— Андрей, у нас таких денег нет, — говорю тихо.
— Как нет? — он удивляется искренне. — А твои накопления? У тебя же подушка есть. Ты сама рассказывала. Ты же копишь для нас.
Мои накопления. Которые я три года собирала. По пять тысяч откладывала каждый месяц. Иногда по три, если особо туго было. Отказывала себе вообще во всём. Овсянка вместо нормальной еды. Никаких кафе. Никаких новых вещей. Никаких поездок даже на выходные. Сто восемьдесят тысяч на счету — это моя подушка безопасности. Моя свобода. Мой запасной аэродром, если вдруг.
Открываю телефон, захожу в банковское приложение. Показываю ему выписку за последние три месяца.
— Смотри сюда. Коммуналка — я плачу. Продукты — я. Интернет — я. Твои стейки, твои креветки, твой бекон, твой апельсиновый сок — всё я. Ты сколько внёс за три месяца?
Он смотрит в экран, морщится, отводит взгляд.
— Ну... у меня деньги на курсы ушли тогда. И на планшет. Это ж для работы, Мариш. Инвестиции в наше будущее же.
— Инвестиции, — медленно повторяю. — Почему все инвестиции только за мой счёт получаются?
— Слушай, ты чего вообще взъелась на меня? — раздражается он. — Я что, отчитываться теперь должен? Я не мальчик, между прочим! Я работаю, я деньги зарабатываю!
— Куда они уходят, твои заработки? — чувствую, как горло сжимается. — Куда, Андрей?
— Да какая тебе, блин, разница?! — вскакивает он из-за стола. — Ты что, каждую копейку считаешь теперь?! Жалко для мужа?! На кресло, которое для ЗДОРОВЬЯ нужно?!
— Жалко, — тихо выдыхаю. — Жалко. Потому что я три года копила. Экономила на всём. На еде экономила. На себе. А ты хочешь на игровые штуки потратить и забрать МОИ деньги.
— Да пошла ты! — бросает салфетку на стол. — Давай тогда разведёмся, если тебе так тяжело! Чего мучиться-то?!
Тишина.
Смотрю на него. На этого мужчину, которого три года кормлю, за которого плачу, в которого верю. Которого считаю своим последним шансом на нормальную жизнь. И вдруг понимаю — это не шанс никакой. Это западня.
— Давай, — говорю спокойно.
Он замирает.
— Чего давай?
— Разведёмся. Согласна.
— Ты это... серьёзно чтоль? — не верит он. — Да я же не буквально!
— А я буквально, — встаю из-за стола. — Подам на развод. Съеду. На этой неделе.
— Марина, ты офигела что ли?! — вскакивает он. — Из-за кресла блин?! Да ладно тебе, я пошутил же! Не надо мне ничего!
— Дело не в кресле, — отвечаю. — А в том, что я три года на овсянке сижу, а ты стейки ешь за мой счёт. В том, что ты это инвестицией называешь. В том, что хочешь забрать последнее, что у меня есть. И в том, что я больше не хочу так.
Через два дня снимаю студию. Двадцать пять квадратов в центре Новосибирска, небольшая, но чистая. Мебель простая — диван, стол, шкаф. Своя.
Забираю вещи, пока Андрей на работе. Оставляю записку на холодильнике: «Документы на развод пришлю. Не звони».
Он звонит, конечно. Сначала извиняется.
— Марин, прости, я идиот. Не понимал вообще. Давай вернём всё, да? Я буду помогать с деньгами. Правда. Изменюсь.
Сбрасываю вызов.
Потом звонит злой.
— Ты эгоистка! Из-за денег меня бросила! Корыстная! Я тебе столько времени отдал, а ты так!
Сбрасываю.
Потом звонит его мама.
— Мариночка, что произошло? Андрюша сказал, ты ушла. Нельзя же так, из-за кресла семью рушить! Он мужчина, ему снисходительности надо побольше!
Сбрасываю.
Блокирую всех. Тишина наконец.
Первый вечер в новой квартире иду в «Ленту». Хожу по отделам медленно, смотрю на продукты. Беру себе сёмгу. Яйца. Сливочное масло. Апельсины. Бекон. Всё, что хочу.
Прихожу домой, жарю себе омлет. С сёмгой. Выжимаю сок свежий. Сажусь за стол.
Ем медленно. Каждый кусочек пробую, будто в первый раз. Плачу. От вкуса этого. От облегчения. От того, что можно наконец.
Первый раз за три года ем нормальный завтрак. Свой. Не для кого-то.
Первый раз за три года чувствую свободу по-настоящему.
Открываю телефон. Банковское приложение. Сто восемьдесят тысяч на месте. Мои. Только мои.
Завтра куплю себе туфли новые. Давно хотела. Послезавтра схожу в кафе с подругой. В выходные может съезжу куда-то — недалеко, просто так, для себя.
А Андрей пусть себе омлеты жарит сам. И кресло игровое на свои деньги покупает.
У меня теперь другая жизнь. Где я ем что хочу. Где трачу свои деньги на себя. Где не жду никаких последних шансов.
Допиваю сок. Вытираю слёзы. Улыбаюсь.