Картофельные котлеты пахли отчаянием. Вера знала этот запах. Он появлялся, когда масло на сковороде уже начинало гореть, а ты всё ещё не мог отойти от плиты, потому что одновременно нужно было следить за супом, нарезать салат и отвечать на вопрос, который тебе задавали из другой комнаты. Сегодня котлеты пахли особенно безнадёжно.
— Верочка, ты соли-то не жалей! — донеслось из гостиной. Голос Тамары Павловны, свекрови, был густым и вязким, как прошлогодний мёд. Он обволакивал, проникал в каждую щель их двухкомнатной квартиры и, казалось, оседал на мебели липким налётом.
— Я кладу по норме, Тамара Павловна, — ответила Вера, не оборачиваясь. Она перевернула очередную котлету, которая тут же зашипела, плюясь раскалённым маслом. Одна капля попала на руку. Вера тихо зашипела в унисон со сковородкой.
На кухню, шлёпая тапками, вошла Света, золовка. Она зевнула, прикрыв рот ладонью с облупившимся ярко-красным лаком, и заглянула Вере через плечо.
— О, котлетки. А мясные будут? Митька картофельные не очень.
Митька, восьмилетний Светин сын и, соответственно, Верин племянник, в данный момент проверял на прочность диван в гостиной, используя его в качестве батута. Судя по ритмичным глухим ударам и восторженным воплям, диван пока держался.
— Мясные были вчера, Света. Сегодня рыбный день, — ровным голосом сказала Вера, указывая подбородком на кастрюлю с ухой.
— Фу, рыба, — скривилась Света и открыла холодильник. — Йогурт мой никто не трогал?
Вера промолчала. Йогурт, купленный ею вчера для себя, был съеден Светой ещё утром. Как и творог. Как и последний персик. Света жила у них уже третий месяц. Сначала это было «на недельку, пока с квартирой не решу». Неделя плавно перетекла в месяц, потом в другой. Квартира всё никак не решалась, зато прекрасно решались все Светины бытовые проблемы за счёт Веры и её мужа Андрея. А месяц назад к ним присоединилась и Тамара Павловна — «проведать, помочь девочкам». Помощь заключалась в непрерывном потоке ценных указаний и критических замечаний.
— Андрей где? — спросила Света, не найдя йогурта и с разочарованием захлопнув дверцу.
— На работе, где же ещё, — Вера сняла сковороду с огня. Всё. Миссия по приготовлению обеда для табора была завершена. Теперь можно было бы выпить чаю. В тишине. Посидеть в своём кресле у окна.
Кресло. Старое, вельветовое, с продавленными подлокотниками. Оно досталось ей от бабушки. Это было её место. Её личный островок спокойствия в бушующем океане коммунального быта, в который превратилась их с Андреем квартира. Там она читала, вязала или просто смотрела на деревья во дворе.
Вера вышла из кухни. В гостиной на её кресле, закинув ноги на журнальный столик, сидела Тамара Павловна и смотрела сериал. Громкость телевизора была выкручена так, что, казалось, актёры кричат прямо Вере в ухо. Митька прекратил прыгать на диване и теперь строил башню из подушек.
— Тамара Павловна, вы не могли бы сделать потише? Голова раскалывается.
Свекровь оторвала взгляд от экрана и посмотрела на Веру так, будто та предложила ей выпить яду.
— Верочка, деточка, так это ж кульминация! Узнаётся, кто отец ребёнка! Тебе что, жалко? У меня уши уже не те, я плохо слышу.
Вера вздохнула и пошла в спальню. Их с Андреем спальня днём превращалась в комнату Светы и Митьки. На их большой кровати была устроена игровая зона. Посреди одеяла валялись детали конструктора, машинки и липкий фантик от конфеты. На туалетном столике Веры стояла Светина косметика, рядом с её дорогим кремом — открытый тюбик детского, с жирным пятном на крышке.
Вера механически убрала фантик, поправила одеяло. Она чувствовала себя уборщицей в дешёвой гостинице. Той, что работает без выходных и зарплаты.
Вечером пришёл Андрей. Уставший, пахнущий улицей и выхлопными газами. Он поцеловал Веру в щёку, и она почувствовала, как внутри что-то дрогнуло. Вот он, её муж, её опора. Может, он всё видит? Может, поговорит с ними?
— Привет, родная. Устала? — спросил он тихо.
— Очень, — выдохнула она.
— Мам, привет! Светик! — громко крикнул он в сторону гостиной.
Тут же из комнаты выплыла Тамара Павловна.
— Андрюшенька, сыночек, пришёл! А мы тебя ждём, за стол не садимся. Верочка сегодня котлет нажарила, правда, соли маловато, ну да ничего, досолим. Ты руки мой и садись.
Андрей улыбнулся матери, потрепал по голове выскочившего Митьку и прошёл на кухню. Вера пошла за ним.
— Андрей, — начала она шёпотом, пока в кране шумела вода, — я так больше не могу.
— Вер, ну что опять? — он вытер руки и посмотрел на неё устало. — Я только с работы.
— Они не уезжают. Света даже не ищет квартиру, я проверяла сайты. Твоя мама командует в моём доме. Митька вчера разбил мою любимую чашку, ту, что мама дарила. Никто даже не извинился.
— Ну, это же ребёнок, Вер. Чашку новую купим. А мама… она же помочь хочет. Старый человек, ей скучно одной.
— Помочь? Андрей, она сегодня переставила все крупы в шкафу по фэншую! Я теперь ничего найти не могу! А Света… она просто живёт за наш счёт. Она даже не пытается что-то сделать.
— У неё сложный период, — вздохнул Андрей. — Муж ушёл, денег нет. Куда ей деваться? Мы же семья. Надо помогать.
«Семья, — подумала Вера, накрывая на стол. — А я кто в этой семье? Обслуживающий персонал?»
За ужином Тамара Павловна рассказывала, как правильно варить уху, чтобы она была «наваристая, а не как эта водичка». Света жаловалась, что ей срочно нужны новые сапоги, а денег нет, и выразительно смотрела на Андрея. Митька ковырял котлету вилкой, размазывая пюре по всей тарелке, а потом заявил, что это «гадость» и он хочет пиццу.
Андрей пообещал Свете «что-нибудь придумать», а Митьке — заказать пиццу на выходных. Вера молчала. Она ела и чувствовала, как еда превращается в горле в ком ваты. Она смотрела на мужа, которого любила, и видела чужого человека, который изо всех сил пытается угодить своей родне, совершенно не замечая, что его жена медленно исчезает, растворяется в этом бытовом аду.
После ужина все снова переместились в гостиную смотреть телевизор. Вера осталась на кухне мыть гору посуды. Вода текла по рукам, смывая остатки еды и, как ей казалось, остатки её жизни. Она услышала, как Света громко разговаривает по телефону с подругой.
— Да нет, не ищу пока. А зачем? У брата хорошо. Вера всё делает, готовит, убирает. Андрюха денег подкидывает. Лафа! Поживу пока так, отдохну.
Вода в раковине перестала шуметь. Вера замерла, сжимая в руке мокрую губку. Лафа. Отдохну. Вот оно что. А она, дура, жалела её. Входила в положение.
Она вытерла руки и вошла в гостиную. Все взгляды устремились на неё.
— Света, — сказала она ледяным голосом. — Я слышала твой разговор.
Света побледнела, быстро пробормотала в трубку «я перезвоню» и нажала отбой.
— Ты что, подслушиваешь? — вызывающе спросила она.
— В этой квартире невозможно не подслушивать, — отрезала Вера. — Здесь нет личного пространства. Благодаря вам.
— Верочка, что за тон? — вмешалась Тамара Павловна, выключая звук у телевизора. — Ты как с родными разговариваешь?
— А вы уверены, что вы мне родные? — Вера обвела их взглядом. — Родные так себя не ведут. Родные уважают чужой дом и чужой труд. Родные не превращают чужую жизнь в круглосуточную смену в столовой.
— Да что ты себе позволяешь! — взвилась Света. — Мы семья моего брата! Это и наш дом тоже!
Андрей вскочил с дивана.
— Девочки, перестаньте! Вер, успокойся, пожалуйста.
— Нет, Андрей, я не успокоюсь! — Вера повернулась к нему, и он отшатнулся, увидев её глаза. В них не было слёз, только холодная, выжженная ярость. — Я молчала три месяца. Я носила вам тарелки, стирала ваши вещи, убирала за вашим ребёнком. Я терпела критику, непрошеные советы и откровенное хамство. Я отдала вам свою спальню, своё кресло, своё время, свою жизнь! И что я получила взамен? «Лафа»?
Она сделала шаг к Свете.
— Собирай свои вещи. И Митькины. Завтра утром чтобы вас здесь не было.
— Ты с ума сошла! — закричала Света. — Куда я пойду?
— Куда угодно. Сними комнату. Поезжай к подруге. Ты взрослая женщина. Хватит сидеть на шее у брата.
— Андрюша, ты слышишь, что она говорит? — Тамара Павловна схватилась за сердце. — Она выгоняет твою сестру с ребёнком на улицу! Бессовестная!
Андрей метнулся к матери.
— Мама, успокойся. Вер, ну нельзя же так. Давай поговорим.
— Мы уже поговорили! — голос Веры сорвался на крик. Она указала на дверь. — Хватит! Вы превратили мою жизнь в ад, а квартиру — в общежитие! Я хозяйка в этом доме! И я сказала, чтобы вы убирались!
Тамара Павловна картинно закатила глаза и начала оседать на диван.
— Ах, сердце… Валокордин…
— Валокордин на кухне, в верхнем ящике, — безразлично бросила Вера. — Рядом с вашим фэншуем. И вы, Тамара Павловна, тоже. Возвращайтесь к себе. Вам же скучно было одной. Вот и развлекайтесь.
Она повернулась к ошеломлённому мужу.
— А ты, Андрей, выбирай. Или они, или я. Но жить в этом балагане я больше не буду. Ни одного дня.
Она развернулась и ушла в спальню, с силой захлопнув за собой дверь. Заперла замок. Села на край кровати, заваленной конструктором. Тело била дрожь, но внутри, впервые за долгие месяцы, была не звенящая пустота, а твёрдость. Она сделала это. Она сказала всё. И будь что будет.
За дверью слышались приглушённые голоса, потом возмущённые возгласы, плач Митьки, хлопанье дверцами шкафа. Вера не двигалась. Она сидела и смотрела в одну точку, на разбросанные по полу игрушки, символы чужого вторжения. Через час в дверь осторожно постучали.
— Вер… это я, Андрей. Открой.
Она молчала.
— Вер, они уехали. Маму я на такси отправил, Света с Митькой к подруге поехали. Открой, пожалуйста.
Вера медленно встала и повернула ключ в замке. Андрей стоял на пороге. Растерянный, бледный.
— Ты… ты правда так думала? Что это ад?
— А ты нет? — тихо спросила она.
Он вошёл в комнату, огляделся. Посмотрел на её туалетный столик, заставленный чужими флаконами, на кровать с игрушками. Он как будто впервые увидел всё это её глазами.
— Я… я не знаю, — пробормотал он. — Я думал, мы просто помогаем. Они же родные.
— Родные не топчут тебя ногами, Андрей. Они не садятся тебе на голову. Я вышла замуж за тебя. Я хотела строить семью с тобой. А получила табор, где я — бесплатная прислуга. Ты этого не видел? Или не хотел видеть?
Он молчал, опустив голову.
— Я люблю тебя, — сказала Вера, и голос её дрогнул. — Но я не могу любить тебя больше, чем себя. Я больше не позволю себя разрушать. Даже ради тебя.
Он подошёл и осторожно обнял её.
— Прости. Я дурак. Слепой дурак. Прости меня, Вера.
Она не ответила, просто стояла в его объятиях, и слёзы, которых не было во время скандала, теперь сами катились по щекам. Это были слёзы не обиды, а освобождения.
Квартира погрузилась в тишину. Непривычную, оглушительную. Не было слышно телевизора, детских криков, шарканья тапок. Вера убрала из спальни последние следы чужого присутствия, сложила Светину косметику в пакет, вынесла игрушки. Потом пошла в гостиную. Её кресло было свободно.
Она села в него, поджав ноги, и закрыла глаза. Вельвет подлокотников был тёплым и знакомым. Она сидела в своём кресле, в своей квартире, и тишина больше не казалась оглушительной. Она была целительной.
Андрей принёс ей чашку чая с ромашкой. Молча поставил на столик и сел на пол рядом, положив голову ей на колени.
— Всё будет по-другому, — сказал он тихо. — Я обещаю.
Телефон зазвонил через день. Андрей взял трубку. Вера, сидевшая рядом с книгой, слышала возмущённый голос Тамары Павловны. Муж слушал молча, потом твёрдо сказал:
— Мама, Вера была права. Мы приедем к тебе в воскресенье. В гости. На пару часов.
Он положил трубку, не дослушав ответа. Посмотрел на Веру.
— Учусь, — виновато улыбнулся он.
Света написала ему гневное сообщение, полное упрёков и обвинений. Андрей показал его Вере.
— Что будем делать?
— Ты — брат. Помоги ей найти квартиру и заплати за первый месяц. И всё. Дальше она сама. Она не инвалид.
Андрей кивнул. Он перевёл сестре деньги и написал: «Это всё, чем я могу помочь. Учись жить самостоятельно». Ответного сообщения не последовало.
В воскресенье они поехали к Тамаре Павловне. Вера испекла её любимый яблочный пирог. Свекровь встретила их с поджатыми губами, разговаривала холодно, жаловалась на давление и неблагодарных детей. Но когда они уезжали, она всё же сунула Вере в сумку баночку малинового варенья и пробурчала: «Пирог вкусный получился. В следующий раз корицы поменьше клади».
Вера улыбнулась. Это было почти извинение.
Возвращаясь домой, они с Андреем молчали. Но это было не то неловкое молчание, которое бывает после ссоры. Это было спокойное, тёплое молчание двух людей, которые снова нашли дорогу друг к другу.
Дома Вера поставила банку с вареньем на полку. Потом подошла к своему креслу у окна. За окном шёл тихий снег, укрывая город белым покрывалом. Она села, взяла в руки вязание, и впервые за долгое время подумала, что котлеты завтра будут пахнуть не отчаянием, а просто жареной картошкой. И это было огромное, почти забытое счастье. Счастье быть хозяйкой в собственном доме и в собственной жизни.