Кофеварка фыркнула в последний раз и затихла, выпустив в воздух ароматный пар. Катя подставила свою любимую кружку — пузатую, с дурацким пингвином, подаренную дочкой лет семь назад. Утро начиналось, как и тысячи других: с кофе, списка дел в голове и глухого раздражения, которое поселилось где-то под рёбрами так давно, что стало почти родным. Игорь ещё спал. Он всегда спал так, будто мир за пределами их одеяла ему совершенно безразличен, — раскинув руки, со счастливой, почти детской улыбкой. Катя иногда ему завидовала. Её сон был тревожным, наполненным цифрами, планами и беспокойством. Она была бухгалтером их маленькой семейной лодки, и знала каждую пробоину, каждую течь.
Телефон на столе завибрировал. Игорь. Катя поморщилась, но взяла трубку. Звонок от мужа, который спит в соседней комнате, никогда не предвещал ничего хорошего. Это означало, что он увидел сообщение или пропущенный и теперь ждёт, что она решит проблему до того, как его нога коснётся пола.
— Да, — коротко сказала она.
— Кать, ты видела, что Света написала? — голос у Игоря был сонный и уже виноватый.
— Нет, Игорь. Я делаю кофе, а потом собираюсь на работу. У меня нет времени читать утренние драмы твоей сестры.
В трубке повисло молчание. Катя знала этот приём. Он молчал, давая ей возможность почувствовать себя бессердечной стервой. Раньше это работало. Сейчас — только усиливало раздражение.
— Она пишет, что мама продала дачу, — наконец выдавил он.
Катя замерла с кружкой на полпути ко рту. Дача. Та самая дача под Клином, которую строил ещё отец Игоря. Шесть соток кривой земли, покосившийся домик и яблони, дававшие урожай мелких, но удивительно сладких яблок. Это был их единственный семейный актив, не считая квартиры Анны Петровны, свекрови.
— И что? — Катя старалась, чтобы голос звучал ровно. — Решила вложить деньги в акции? Или кругосветное путешествие?
— Кать, не язви. Она отдала деньги Свете. Все.
Кружка со стуком опустилась на стол. Кофе выплеснулся, образовав на столешнице тёмную, пахнущую горечью лужицу.
— Сколько?
— Пять миллионов. Света сказала, у неё бизнес горит, последний шанс, нужно срочно вложиться, иначе всё, тюрьма, долги, дети на улице. Мама и поверила.
Катя закрыла глаза. Она видела эту картину так ясно, будто смотрела старый, заезженный фильм. Света, с её вечно трагическими глазами и дрожащим голосом. Анна Петровна, готовая отдать последнюю рубашку ради своей непутевой дочери. И Игорь, который сейчас войдет на кухню с таким лицом, будто это он лично сжёг все деньги в печке.
Дверь спальни скрипнула. Он вошел — в мятой футболке, взлохмаченный, с телефоном в руке.
— Ну вот что ты молчишь? — спросил он так, будто это она была виновата. — Надо что-то делать.
— А что тут делать, Игорь? — Катя взяла тряпку и стала вытирать кофе. — Поздравить Светлану с удачной инвестицией в её бездонную пропасть. Твоя мама — взрослый, дееспособный человек. Это её деньги, её дача, её решение.
— Но она теперь совсем без всего! У неё пенсия семнадцать тысяч! Как она жить будет?
— Так же, как жила раньше. Только без пяти миллионов в запасе. У неё квартира есть.
Игорь отвёл глаза. И в этот момент Катя всё поняла.
— Нет, — сказала она тихо, но так, что он вздрогнул. — Только не говори мне…
— Она и квартиру продала, — прошептал он. — Месяц назад. Свете на «первый взнос по ипотеке». Она сейчас у тёти Вали живёт, временно. Думала, с дачи деньги будут, купит себе комнатку…
Катя села на табуретку. Ноги вдруг стали ватными. Квартира. Двушка у парка, в которой они с Игорем прожили первые три года после свадьбы. Свежий ремонт, который они делали своими руками. Место, где родилась их Анька. Всё это было обменяно на очередной «проект» Светланы, который лопнет через полгода, как и все предыдущие.
— То есть, у неё нет ничего? — уточнила Катя ледяным голосом.
— Ничего, — подтвердил Игорь и посмотрел на неё с отчаянной надеждой. — Кать, она же моя мама. Мы не можем её бросить. Пусть поживёт у нас. Временно. Пока что-нибудь не придумаем.
Воздух на кухне стал плотным, тяжёлым. Катя смотрела на мужа, на его умоляющее лицо, и чувствовала, как внутри неё закипает холодная, расчётливая ярость. Ярость на свекровь за её слепую, разрушительную любовь. На Светлану за её бесконечную жадность и инфантилизм. И на Игоря — за то, что он снова и снова готов был тащить их семью на дно ради спасения своих родственников.
— Нет, — отрезала она. — У нас не резиновая квартира, Игорь. У нас живёт Аня, ей нужен свой угол, она в одиннадцатом классе, ей готовиться к экзаменам. У нас живёт моя мама, после инсульта, ей нужен покой. Куда ты предлагаешь поселить ещё одного человека? В коридор на раскладушку?
— Но что мне делать?! — почти закричал он. — Оставить её на улице?
— А почему нет? Это её выбор. Она сама, своими руками, отдала всё дочери. Не тебе, заметь. Тебе она годами рассказывала, какой ты молодец, что сам всего добился. А Светочке надо помогать, она слабенькая. Вот и помогла.
Игорь опустил голову, обхватив её руками.
— Ты не понимаешь… Она же…
— Я всё понимаю, — перебила Катя. — Я понимаю, что это прекрасный урок жизни для твоей мамаши. Раздала всё — теперь наслаждается результатом. Мне до этого дела нет. Свекровь осталась без денег. Конец истории.
Он поднял на неё глаза, полные слёз и обиды.
— Я никогда не думал, что ты такая… жестокая.
— А я никогда не думала, что ты готов пожертвовать нашей семьёй, нашим спокойствием, будущим нашей дочери ради того, чтобы в очередной раз прикрыть глупость своей матери и подлость сестры. У нас ипотека, Игорь. У нас кредит на машину. У нас Аньке за институт платить. Откуда мы возьмём деньги ещё и на содержание твоей мамы? Или Светочка, получившая пять миллионов, будет ей помогать?
Вопрос был риторический. Они оба знали ответ. Светлана уже, наверное, писала новый бизнес-план или выбирала курорт, куда поедет «восстанавливать нервы» после тяжёлой сделки.
Весь день на работе Катя не могла сосредоточиться. Цифры в отчётах расплывались, превращаясь в лицо Анны Петровны — не злое, нет, скорее, растерянное. Она всегда была такой. Тихой, мягкой, во всём соглашавшейся со своей бойкой дочерью. Катя помнила, как десять лет назад они с Игорем просили у неё в долг на первый взнос. Небольшую сумму. Анна Петровна тогда развела руками: «Денег нет, деточки. Светочке на машину добавила, у неё старая совсем развалилась». А через месяц Света эту машину разбила и купила новую, ещё дороже.
Вечером Игорь вернулся с работы мрачнее тучи. Молча поужинал, глядя в тарелку, потом ушёл в комнату и закрыл дверь. Катя не стала его трогать. Война была объявлена, и теперь каждый окапывался на своей территории. Ночью она слышала, как он с кем-то долго шептался по телефону. Наверное, с матерью. Утешал, обещал, строил планы, в которых Кате места не было.
На следующий день он поставил её перед фактом.
— Я снял ей комнату. Недалеко отсюда. На свои сбережения.
Катя посмотрела на него. Сбережения. Это он так называл ту небольшую сумму, которую откладывал с подработок себе «на удочки и снасти». Его личная маленькая радость.
— Хорошо, — кивнула она. — Это твоё решение.
— Я буду каждый месяц давать ей по десять тысяч. С моей зарплаты.
— Это тоже твоё решение, — ровным голосом ответила Катя. — Только учти, что на отпуск у нас теперь денег не будет. И новую зимнюю резину мы тоже не купим.
Он сжал кулаки.
— Ты упрекаешь меня куском хлеба?
— Я не упрекаю. Я констатирую факт. Любое действие имеет последствие. Твоя мама свой выбор сделала. Теперь делаешь свой ты. А я буду делать свой — защищать бюджет нашей семьи.
Так они и стали жить. Словно в одной квартире поселились два чужих человека. Игорь после работы уезжал к матери, привозил ей продукты, чинил кран, разговаривал. Возвращался поздно, усталый и злой. Злой на Катю — за то, что не разделяла его жертвенности. Злой на сестру — та ни разу матери даже не позвонила. Злой на мать — за то, что она принимала его помощь как должное, с тихой печалью в глазах, но ни разу не сказала: «Сынок, не надо, я сама виновата».
Катя видела, как муж худеет и мрачнеет. Деньги, которые он отвозил матери, действительно были ощутимой брешью в их бюджете. Приходилось экономить. Дочь Аня, умная девочка, всё понимала и старалась лишний раз ничего не просить. Катина мама тоже вздыхала, глядя на зятя: «Тяжело ему, Катюш. Мать всё-таки».
— А мне не тяжело? — однажды сорвалась Катя. — Мне не тяжело видеть, как рушится всё, что мы строили двадцать лет? Как мой муж отдаляется, потому что я не хочу плясать под дудку его инфантильной семейки?
Через пару месяцев Игорь пришел с очередной новостью.
— Маме нужно сделать операцию на глаза. Катаракта. Стоит восемьдесят тысяч. У меня таких денег нет.
Он не просил. Он просто смотрел на неё, и в его взгляде была вся тяжесть мира. Катя молчала. Она думала. Думала о том, что восемьдесят тысяч — это почти вся их «подушка безопасности», которую они собирали несколько лет на случай, если кто-то потеряет работу.
— А Света? — спросила она.
— Я звонил ей. Она сказала, что все деньги вложила в дело, сейчас никак не вытащить. Сказала, что мы, как старшие, должны позаботиться о матери. И вообще, это я виноват, что не смог её отговорить от продажи квартиры.
Катя усмехнулась. Логика Светланы была безупречна в своей наглости.
— Хорошо, — сказала она неожиданно для Игоря и для самой себя. — Я дам эти деньги. Но у меня есть одно условие.
— Какое? — он был готов на всё.
— Я хочу съездить к твоей маме. Одна. Без тебя. Просто поговорить.
Игорь посмотрел на неё с подозрением, но согласился. Он, видимо, решил, что она едет читать нотации и упрекать. Пусть думает.
На следующий день Катя купила торт, хороший чай и поехала по адресу, который дал ей муж. Это была старая пятиэтажка на окраине города. Подъезд с облупившейся краской пах кошками и сыростью. Комната, которую снимала Анна Петровна, оказалась крошечной, метров десять. Старый диван, шкаф, маленький столик у окна. Идеальная чистота, но бедность сквозила из каждой щели.
Свекровь открыла дверь сама. Увидев Катю, она испугалась. Вжалась в косяк, будто ждала удара. Она сильно постарела за эти месяцы: ссутулилась, под глазами залегли тёмные тени.
— Здравствуй, мама, — сказала Катя как можно мягче. — Я в гости. С тортом.
Они сидели на кухне, такой же крошечной, как и комната. Анна Петровна суетилась, доставала чашки, нарезала торт дрожащими руками. Она боялась посмотреть Кате в глаза.
— Как вы тут? — спросила Катя.
— Ничего, Катюша, хорошо. Игорь мне помогает во всём. Золотой у меня сын.
— А Света? Звонит?
Анна Петровна поджала губы и отрицательно покачала головой.
— Она очень занята. У неё бизнес, дети… Ей не до меня.
Катя смотрела на эту маленькую, сломленную женщину и впервые за долгое время не чувствовала злости. Только глухую, тяжёлую жалость.
— Мам, — начала она. — Мы с Игорем оплатим вам операцию. Не переживайте. Всё будет хорошо.
Анна Петровна подняла на неё заплаканные глаза.
— Катенька, прости меня. Я такая дура старая. Всё Светочке верила. Думала, она на ноги встанет, и мне потом поможет… Она так плакала, говорила, что её посадят, если денег не найдёт. Говорила, что муж её бросит, а дети в детдом попадут… Я и не выдержала.
— Я знаю, — кивнула Катя. — Я всё понимаю. Вы её любите.
— Люблю, — прошептала свекровь. — Только любовь эта, видно, кривая какая-то. Игоря всю жизнь самостоятельности учила, а её жалела. Вот и выросло… Что выросло.
Они долго сидели, пили чай и разговаривали. Впервые за двадцать лет они разговаривали по-настоящему. Не как свекровь и невестка, а как две женщины, которые любят одного и того же мужчину и по-разному пытаются его защитить. Катя рассказывала про Аню, про свою маму. Анна Петровна вспоминала молодость, мужа, то, как они строили ту самую дачу.
Когда Катя уходила, свекровь обняла её.
— Спасибо тебе, дочка. Ты мудрее меня оказалась. Ты семью сохранила. А я свою… разрушила.
Домой Катя летела как на крыльях. На душе было светло. Она не простила свекровь до конца, нет. Но она её поняла. И этого было достаточно.
Дома её ждал встревоженный Игорь.
— Ну что? — спросил он, боясь услышать ответ.
— Всё в порядке, — улыбнулась Катя. — Завтра поедем в клинику, запишем маму на консультацию. И вот ещё что. Я тут подумала… Комната, которую она снимает, ужасная. А у моей мамы в квартире пустует одна. Может, перевезём её туда? Маме моей будет не так одиноко, и Анна Петровна под присмотром.
Игорь смотрел на жену во все глаза. Он не верил своим ушам.
— Кать, ты серьёзно?
— Абсолютно. Только платить за аренду она будет сама. С пенсии. Не всю, конечно, сколько сможет. Пять-шесть тысяч. Это важно. Чтобы она чувствовала себя не приживалкой, а человеком. Чтобы у неё была ответственность.
Игорь подошел и крепко обнял её. Так крепко, как не обнимал уже очень давно.
— Спасибо, — прошептал он ей в волосы. — Спасибо тебе. Я люблю тебя.
Через неделю Анну Петровну перевезли. Две её «сватьи» на удивление быстро нашли общий язык. Обе пережили потери, обе знали цену здоровью и покою. Они вместе смотрели сериалы, обсуждали рецепты и гуляли в скверике у дома. Анна Петровна после операции стала видеть лучше, повеселела, даже румянец на щеках появился.
Игорь тоже изменился. Словно с его плеч сняли неподъёмный груз. Он перестал злиться, снова стал шутить, помогать Кате по дому. В их семью вернулся мир.
Однажды вечером, когда они сидели на кухне и пили чай, зазвонил телефон Игоря. Он посмотрел на экран. Света.
— Не бери, — сказала Катя.
Он помедлил, но нажал на сброс.
— Она уже неделю названивает. Хочет денег. Говорит, что её «партнёры кинули», и ей срочно нужно перекредитоваться.
— И что ты ей ответил?
— Сказал, что денег нет. И не будет. Сказал, пусть продаёт свою новую машину и квартиру, в которую она «вложилась».
Телефон зазвонил снова. Игорь снова сбросил вызов и выключил звук.
— Знаешь, — сказал он, глядя на Катю. — Ты была права. Это был очень хороший урок. Не только для мамы. Но и для меня. Я всю жизнь пытался быть хорошим сыном, хорошим братом. А оказалось, что иногда, чтобы быть хорошим, нужно уметь говорить «нет».
Катя взяла его руку в свою.
— Просто нужно сначала надевать кислородную маску на себя и своего ребёнка. А потом уже на всех остальных.
Он улыбнулся и сжал её ладонь. За окном шёл тихий снег. В квартире пахло яблочным пирогом, который испекла Анна Петровна по своему старому рецепту. Впервые за долгое время Катя чувствовала себя абсолютно счастливой. Её маленькая семейная лодка выдержала шторм. Да, в ней остались пробоины, но теперь они знали, как их латать. Вместе.