Воздух на кухне был густым и тяжелым, как непропеченное тесто. Он пах вчерашним борщом, валокордином и тихим, застарелым отчаянием. Лена помешивала суп в кастрюле, глядя не на морковные звездочки, плавающие в бульоне, а на свое отражение в мутном стекле кухонного шкафчика. Женщина с уставшими глазами и плотно сжатыми губами. Чужая.
Олег вошел бесшумно, как он всегда делал, когда хотел что-то попросить. Не с грохотом рабочего дня, а мягкой, вкрадчивой походкой. Он постоял за спиной, вдыхая запах еды, потом обнял за плечи. Его руки были мягкими, теплыми, но Лена невольно напряглась. Этот жест уже давно не был проявлением нежности. Это была прелюдия.
— Пахнет вкусно, Ленусь, — промурлыкал он ей в ухо. — Ты у меня волшебница.
— Обычный суп, — ровно ответила она, не прекращая мешать. Ложка скребла по дну кастрюли, и этот звук был единственным ответом на его лесть.
— Ну почему обычный? У тебя все необычное. Вот скажи, как у тебя получается? У других хозяек суп — вода с овощами, а у тебя — произведение искусства.
Она промолчала. Она знала, как получается. Получается, потому что она не жалеет ни времени, ни сил, ни хороших продуктов. Потому что она встает в шесть утра, чтобы успеть на рынок за свежей зеленью, и до ночи стоит у плиты после своей основной работы. Она — бухгалтер в небольшой фирме, где цифры и отчеты требуют такой же скрупулезности, как и идеальный борщ.
— Лен, — Олег перешел на шепот, его подбородок опустился ей на плечо. — Мне тут поговорить надо.
— Говори, — она выключила газ и повернулась, вытирая руки о фартук.
Он отвел глаза, посмотрел на стул, на холодильник, куда угодно, только не на нее. Это был верный признак — просьба будет денежной.
— Тут такое дело… Васька, помнишь, я тебе рассказывал? Ну, друг мой. Мы с ним одну тему придумали. Верняк стопроцентный. Можно подняться очень хорошо.
Лена молча смотрела на него. На его чуть полноватое, но все еще красивое лицо, на волосы, в которых уже пробивалась седина, на эту вечную мальчишескую надежду в глазах. Надежду на чудо, на легкие деньги, на то, что однажды он проснется богатым и успешным, ничего для этого толком не сделав.
— Сколько? — спросила она без всякого выражения.
— Да немного совсем, — он замялся. — На старт. Ты же знаешь, любой бизнес требует вложений. Пятьдесят.
Пятьдесят тысяч. Ровно столько ей не хватало на путевку в Кисловодск. Она копила на нее почти год, откладывая с каждой зарплаты, подрабатывая по выходным, сводя отчеты для мелких предпринимателей. Ей прописали этот санаторий врачи — спина после долгих часов за компьютером превратилась в источник постоянной ноющей боли. Она мечтала об этом воздухе, о нарзанных ваннах, о тишине, как о спасении.
— У меня нет денег, Олег, — сказала она тихо, но твердо.
— Лен, ну как это нет? Я же знаю, ты откладываешь. Ты же у меня умница, копеечка к копеечке. Мы же семья. Эти деньги — они общие. Я тебе все верну, с процентами! Через три месяца уже в плюсе будем. Машину сменим, ремонт сделаем…
Она покачала головой.
— Я уже слышала это. Когда ты хотел открыть шиномонтаж. И когда вы с Васькой собирались разводить перепелов на даче. И когда ты вложился в ту «уникальную криптовалюту». Олег, я больше не буду оплачивать твои мечты. Эти деньги — на мое здоровье. На спину. Понимаешь?
Он нахмурился, обаяние стало сползать с его лица, как плохой грим.
— То есть твое здоровье важнее нашего будущего? Важнее благосостояния семьи? Я для нас стараюсь, а ты…
— Ты стараешься для себя, — прервала его Лена. — Ты хочешь доказать всем, что ты не просто сидишь у жены на шее. Но получается так, что для этого тебе нужны деньги этой самой жены. Денег нет. Разговор окончен.
Она отвернулась и начала накрывать на стол. Руки слегка дрожали. Каждая такая сцена выматывала ее до предела. Она любила его, когда-то очень сильно. Но с годами любовь истончилась, истрепалась о его бесконечные прожекты и финансовую безответственность, и теперь от нее осталась лишь привычка и какая-то тупая, безысходная жалость.
В тот вечер он с ней не разговаривал. Сидел перед телевизором, надувшись, как ребенок, у которого отняли игрушку. Лена молча поужинала, убрала со стола, вымыла посуду. Она привыкла к его обидам. Они проходили, как только ему снова что-то от нее было нужно.
На следующий день пришла его мать, Тамара Павловна. Она жила в соседнем доме и имела привычку появляться без звонка, с инспекцией. Открывала дверь своим ключом и проходила в квартиру, как полноправная хозяйка.
— Что-то у вас тихо сегодня, как в склепе, — прогремел ее голос из прихожей. — Поссорились, что ли?
Лена вздохнула и вышла из кухни. Свекровь уже снимала свое необъятное пальто, критически оглядывая коридор.
— Здравствуйте, Тамара Павловна. Нет, не ссорились. Просто устали.
— Устали они, — фыркнула свекровь, проходя на кухню. Она заглянула в кастрюлю с супом. — Опять этот свой диетический сварила? Олежек такое не любит. Ему мясо нужно, навар. Мужик работает, ему силы восстанавливать надо.
— Олег ел, не жаловался, — спокойно ответила Лена, чувствуя, как внутри все сжимается в тугой комок.
Тамара Павловна уселась на табурет, который жалобно скрипнул под ее весом, и вперила в Лену свой пронзительный взгляд.
— Он-то не жалуется, он у меня воспитанный. Не то что некоторые. Он мать уважает, жену бережет. Только вот жена его, видать, не очень-то ценит. Сидит сын мой второй день чернее тучи. Что стряслось, Леночка? Не обижаешь моего мальчика?
Лена поняла — Олег уже успел пожаловаться. Конечно. Он всегда бежал к маме, если что-то шло не по его сценарию. Мама всегда была на его стороне. Мама считала, что ее сын — гений, которому просто не везет, а все вокруг, особенно жена, должны положить свои жизни на алтарь его будущего успеха.
— Тамара Павловна, это наши с ним дела. Мы сами разберемся.
— Ах, вот как! Уже «наши дела»! А как замуж за него выходила, так одна семья была, все общее. Как только сыночку моему поддержка понадобилась, так сразу «сами разберемся». Я мать, я имею право знать, что происходит!
Олег вышел из комнаты, привлеченный шумом. Увидев мать, он изобразил на лице страдальческую мину.
— Мам, не надо. Лена просто устала на работе.
— Устала она! — подхватила Тамара Павловна, обращаясь уже не к Лене, а куда-то в пространство. — Все сейчас устают. Я вот всю жизнь на заводе отпахала, мужа на себе тащила, двоих детей подняла, и ничего, не ныла! Потому что знала — долг есть! Женский долг! Мужа поддерживать, дом в порядке держать, детей растить. А сейчас что? Сейчас у них «личное пространство», «свои деньги». Тьфу!
Лена почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Она молча налила себе стакан воды и выпила залпом. Спорить было бесполезно. Это было все равно что пытаться перекричать шторм. Любое ее слово будет перевернуто, истолковано против нее и использовано как доказательство ее черствости, эгоизма и неблагодарности.
— Олег, — сказала она, глядя на мужа. — Я же просила тебя.
— А что я? Я ничего! — он развел руками. — Мама сама пришла. Она же волнуется за меня. За нас.
— Я волнуюсь, что мой сын рядом с тобой в тень превращается! — снова вступила свекровь. — У него идеи, у него хватка отцовская! Ему только толчок нужен, небольшая помощь. А ты ему крылья подрезаешь! Что тебе, денег жалко для мужа? Для семьи? На себя, небось, не жалеешь! Вон, кофточку новую купила.
Лена посмотрела на свою кофту. Она купила ее на распродаже три месяца назад. Это была единственная новая вещь в ее гардеробе за последний год.
— Тамара Павловна, я не хочу это обсуждать.
— А я хочу! — она стукнула кулаком по столу. — Олег, скажи ей! Ты мужик или нет? Почему ты позволяешь ей так с собой обращаться? Твой отец бы на моем месте…
Дальнейшие дни превратились в ад. Тамара Павловна приходила каждый день, как на работу. Она садилась на кухне и начинала свой монолог о женском долге, о неблагодарных невестках, о своем гениальном сыне. Она демонстративно пересаливала суп, который готовила Лена, со словами: «Мужчине нужна еда посолонее». Она переставляла вещи в шкафах, вздыхая: «Совсем дом запустила, все не на своих местах».
Олег во всем этом не участвовал. Он молчаливо присутствовал, своим молчанием поддерживая мать и оказывая на Лену еще большее давление. Он всем своим видом показывал: «Видишь, до чего ты довела? Мама нервничает. Дай денег, и все снова будет хорошо».
Лена держалась. Она ходила на работу, возвращалась домой, молча сносила нападки свекрови, готовила, убирала. Она жила на автомате, как заведенный механизм, внутри которого что-то медленно и неотвратимо ломалось. Путевка в Кисловодск стала для нее уже не просто мечтой, а символом. Символом свободы, личного пространства, права на собственную жизнь. Она вцепилась в эту мысль, как утопающий в спасательный круг.
Развязка наступила в субботу утром. Лена собиралась в магазин. Она надела пальто, взяла сумку. Деньги на санаторий она хранила не в банке, а дома, в отдельном конверте, в потайном кармане сумки. Старомодно, но ей так было спокойнее. Она всегда чувствовала, что может наступить день, когда ей придется быстро взять эти деньги и уйти.
Она уже стояла в коридоре, обуваясь, когда из комнаты вышел Олег.
— Лен, я прошу тебя в последний раз, — сказал он тихо, почти умоляюще. — По-хорошему прошу. Подумай. Это наш шанс.
— Я уже все сказала, Олег, — ответила она, не глядя на него.
В этот момент из кухни вышла Тамара Павловна. Она была в домашнем халате, волосы растрепаны. Вид у нее был боевой.
— Опять за свое? — спросила она у сына. — Не дает?
Олег молча кивнул.
И тогда свекровь медленно, как танк, двинулась на Лену.
— Значит, не дашь? — прошипела она, подходя вплотную. От нее пахло чесноком и гневом. — Ты что о себе возомнила? Царица Савская?
Лена молча смотрела на нее. Страха не было. Была только ледяная, звенящая пустота внутри.
— Не дашь? ДА КАК ТЫ СМЕЕШЬ! Ты ЖЕНА — корми мужа! — закричала свекровь, и ее крик, казалось, сотряс стены.
И в следующую секунду она сделала то, чего Лена никак не могла ожидать. Резким, хищным движением она вцепилась в ее сумку.
— Отдай деньги! Они не твои! Они семейные! Олежке нужнее!
Лена инстинктивно дернула сумку к себе. Тамара Павловна не отпускала. Они застыли на мгновение, как две борющиеся собаки. Ремешок сумки врезался Лене в плечо.
— Мама, перестань! — слабо пискнул Олег где-то за спиной.
Но Тамара Павловна его не слышала. Она уже не просто тянула сумку. Она пыталась залезть внутрь, ее пальцы скрючились, пытаясь нащупать кошелек.
— Ты на них заработала, сидя на шее у моего сына! Он тебя кормит, поит, крышу над головой дал, а ты последнюю копейку у него отнимаешь!
Это было последней каплей. Ложь. Наглая, чудовищная ложь. Квартира была Ленина, доставшаяся ей от родителей. И последние несколько лет именно она была основным добытчиком в семье, пока Олег перебивался случайными заработками между своими «проектами».
Внутри Лены что-то щелкнуло. Пружина, которая сжималась годами, лопнула с оглушительным треском, слышным, наверное, только ей одной.
Она отпустила сумку.
Тамара Павловна от неожиданности попятилась назад, едва не упав. Она победно прижала сумку к своей необъятной груди.
Лена медленно, очень медленно распрямилась. Она посмотрела на свекровь, потом перевела взгляд на мужа, который стоял, прислонившись к стене, бледный и растерянный.
— Возьмите, — сказала она. Ее голос был удивительно спокойным. — Берите все. Подавитесь.
Она сняла с вешалки свой шарф, аккуратно намотала на шею. Потом подошла к двери.
— Лена, ты куда? — спросил Олег, наконец очнувшись.
Она повернулась. И впервые за долгие годы посмотрела на него не как жена, а как совершенно посторонний человек. И увидела перед собой не любимого мужчину, а жалкого, слабовольного маменькиного сынка, который позволил своей матери унижать и грабить его жену.
— Я? — она горько усмехнулась. — Я ухожу, Олег. От тебя. От нее. От этой вашей «семьи».
— Далеко уйдешь, без денег-то! — злорадно крикнула из-за спины Тамара Павловна, уже вытаскивая из сумки заветный конверт.
— Вы не все забрали, Тамара Павловна, — сказала Лена, открывая входную дверь. — Вы забыли забрать мое достоинство. А оно, оказывается, стоит дороже любых денег. Живите. Стройте свой бизнес. Только чур меня больше не беспокоить. Квартира моя. У вас есть двадцать четыре часа, чтобы собрать вещи и съехать. Адвокат свяжется с вами в понедельник.
Она вышла на лестничную клетку и закрыла за собой дверь. Она не слышала, что кричали ей вслед. Она спускалась по лестнице, и с каждой ступенькой ей становилось легче дышать. На улице светило яркое, холодное солнце. У Лены не было с собой ни копейки денег. Не было путевки в Кисловодск. Не было мужа.
Но впервые за десять лет у нее была она сама. И этого было более чем достаточно для начала новой жизни.
Она шла по улице, не разбирая дороги. Ноги несли ее сами. Холодный ветер бил в лицо, но она его почти не чувствовала. Внутри все было выжжено дотла, и на этом пепелище начинало прорастать что-то новое, незнакомое — острое, пьянящее чувство свободы. Она дошла до парка и села на скамейку. Сидела долго, глядя, как мамы гуляют с колясками, как старики кормят голубей. Это была чужая, параллельная жизнь, к которой она, как ей казалось, больше не имела никакого отношения.
Мысли путались. Что дальше? Куда идти? Она вспомнила о своей подруге, Светлане. Единственной, кому она изредка осмеливалась жаловаться на свою жизнь. Света жила на другом конце города. Телефона у Лены с собой не было — он остался в сумке. Придется ехать «зайцем». Мысль об этом вызвала у нее истерический смешок. Она, правильная, законопослушная Лена-бухгалтер, поедет на автобусе без билета. Мир действительно перевернулся.
Дорога показалась вечностью. В автобусе было тепло и людно. Лена стояла, вжавшись в угол, и старалась не встречаться взглядом с кондуктором. Ей было стыдно и унизительно. Но это унижение было ничем по сравнению с тем, что она пережила час назад у себя дома.
Светлана открыла дверь не сразу. Она была в домашнем халате, с полотенцем на голове. Увидев Лену, она ахнула.
— Ленка! Ты чего? На тебе лица нет! Что случилось?
И тут Лену прорвало. Она вошла в квартиру и, прямо в коридоре, сползла по стене и зарыдала. Она плакала долго, судорожно, беззвучно, сотрясаясь всем телом. Света не задавала вопросов. Она просто села рядом на корточки, обняла ее за плечи и гладила по спине, повторяя: «Тише, тише, все хорошо, поплачь, все выйдет».
Когда слезы иссякли, осталась только звенящая пустота и головная боль. Света увела ее на кухню, заварила крепкий сладкий чай и поставила перед ней тарелку с печеньем.
— А теперь рассказывай, — сказала она мягко.
И Лена рассказала. Все. Про Олега и его проекты, про Тамару Павловну, про деньги на санаторий, про последнюю сцену в коридоре. Она говорила монотонно, без эмоций, словно пересказывала чужую историю. Светлана слушала молча, только желваки ходили на ее скулах.
— Мрази, — сказала она, когда Лена закончила. — Просто конченые мрази. И ты еще терпела это столько лет? Ленка, ты святая. Или дура. Уж прости.
— Наверное, и то, и другое, — устало улыбнулась Лена.
— Так, значит, слушай сюда, — Света решительно пододвинула свою табуретку поближе. — Ни о чем не жалей. Ты сделала единственно правильную вещь. Жить будешь пока у меня, места хватит. Первым делом — надо заблокировать все карты, если они у тебя там остались. Потом — смена замков в твоей квартире. Немедленно. Я сейчас позвоню своему знакомому, он слесарь, приедет сегодня же. Ты ему скажешь, что ключи потеряла. Документы твои где?
— Паспорт в сумке остался…
— Черт. Ладно, это хуже. Значит, сначала едем в полицию, пишем заявление о краже. Сумку украли, понимаешь? На улице. Иначе они могут сказать, что ты сама им все отдала. Будут свидетелями друг у друга.
Светлана рассуждала четко, по-деловому. Ее энергия, казалось, переливалась в Лену, заполняя ее внутреннюю пустоту. Впервые за много часов Лена почувствовала, что она не одна.
— Свет, спасибо тебе, — прошептала она. — Я не знаю, что бы я без тебя делала.
— Глупости не говори, — отмахнулась подруга. — Для чего еще друзья нужны? Так, а теперь — план «Б». Развод. И выселение. Квартира твоя, добрачная. Тут даже спорить не о чем. Они съедут, как миленькие. Главное — не давать слабину. Он будет звонить, умолять, давить на жалость. Мамаша его будет проклинать. Готова к этому?
Лена кивнула.
— Теперь да.
В понедельник они со Светой пошли к юристу. Молодой, серьезный парень в очках внимательно выслушал историю Лены, делая пометки в блокноте.
— Ситуация ясна, — сказал он. — И, к сожалению, типична. С выселением проблем не будет. Иск подадим, через пару месяцев решение будет на руках. Сложнее с деньгами. Доказать, что они их забрали силой, будет практически невозможно, если муж и свекровь будут стоять на своем. Но мы можем заявить об этом в рамках бракоразводного процесса. Иногда сам факт официального обвинения заставляет людей вернуть краденое, чтобы избежать дальнейших разбирательств.
Телефон Лены, который Света одолжила ей, разрывался от звонков и сообщений. Олег писал длинные, путаные тексты, в которых мольбы о прощении смешивались с обвинениями в жестокости. Тамара Павловна присылала голосовые сообщения, полные проклятий и угроз. Лена не слушала их, сразу удаляя. Она чувствовала, что если поддастся хоть на секунду, вслушается в его голос или ее визг, то вся ее новообретенная решимость рассыплется в прах.
Замки в своей квартире она сменила в тот же день, в субботу вечером. Слесарь, коренастый мужичок, молча сделал свою работу. Когда он уходил, он посмотрел на Лену с сочувствием.
— Держитесь, девушка. Всякое в жизни бывает.
Заходить в пустую квартиру было страшно. Воздух все еще хранил их запахи, на вешалке висела куртка Олега, в ванной стояла его зубная щетка. Лена прошлась по комнатам, как по музею своей прошлой жизни. Она собрала все их вещи в большие мусорные мешки. Аккуратно, без злости. Просто методично стирая следы их присутствия. Выставила мешки за дверь, рядом с мусоропроводом, и отправила Олегу одно-единственное сообщение: «Ваши вещи на лестничной клетке. Заберите до вечера, иначе выкину».
Вечером он приехал. Лена смотрела на него в глазок. Он стоял растерянный, жалкий. Постучал в дверь. Она не открыла. Он постоял еще немного, потом стал перекладывать вещи в принесенные с собой сумки. Рядом с ним, тяжело дыша, суетилась Тамара Павловна. Она что-то шипела, гневно жестикулируя. Лена не слышала слов, но видела ее искаженное злобой лицо. В какой-то момент свекровь подняла голову и посмотрела прямо на глазок, словно знала, что Лена там. В ее взгляде была такая ненависть, что Лене стало не по себе. Она отошла от двери.
Когда шум на лестнице стих, она снова выглянула. Их не было. Только на полу осталась какая-то бумажка. Она открыла дверь. Это был старый носок Олега. Лена брезгливо подняла его двумя пальцами и бросила в мусоропровод. Все. Финал.
Первая ночь в пустой квартире была самой тяжелой. Тишина давила на уши. Каждый скрип половицы заставлял вздрагивать. Она не спала до самого утра, сидя в кресле и глядя в темное окно. Она думала о десяти годах, прожитых с Олегом. Было ли в них что-то хорошее? Да, было. В самом начале. Прогулки, кино, смех, какие-то общие мечты. Куда все это делось? Когда нежность превратилась в привычку, а любовь — в обязанность? Она не могла найти ответ. Казалось, это произошло не в один день, а медленно, капля за каплей, год за годом. Ее уступчивость, его безответственность, ее усталость, его эгоизм — все это, смешиваясь, создало тот ядовитый коктейль, который в итоге отравил их брак.
На работе пришлось взять отпуск за свой счет. Объяснила начальнице, что у нее семейные проблемы. Та, мудрая женщина, все поняла и отпустила без лишних вопросов.
Через неделю Лена немного пришла в себя. Она сделала в квартире генеральную уборку, выбросила старые вещи, переставила мебель. Она пыталась создать новое пространство, в котором не было бы призраков прошлого. Однажды, разбирая шкаф, она нашла старую коробку с фотографиями. Вот они с Олегом на свадьбе, молодые, счастливые. Вот они в отпуске на море. Вот он дарит ей цветы. Лена долго смотрела на эти снимки, и впервые за все это время ей стало по-настояшнему горько. Она оплакивала не его, а ту себя — влюбленную, доверчивую девушку, которая верила, что это навсегда. Собрав все фотографии, она без сожаления выбросила их. Прошлое должно оставаться в прошлом.
Юрист позвонил через месяц.
— Елена Андреевна, у меня для вас новости. Ответчики предлагают мировое соглашение. Они готовы съехать добровольно и без претензий, если вы заберете из иска пункт о денежной компенсации.
Лена задумалась. Пятьдесят тысяч были для нее серьезной суммой. Но мысль о том, что придется ходить по судам, видеть их лица, слушать их ложь, была невыносима.
— Я согласна, — сказала она. — Пусть уходят. Мне ничего от них не нужно.
Развод оформили быстро. В ЗАГСе они с Олегом не сказали друг другу ни слова. Он выглядел постаревшим и каким-то потухшим. Когда все было кончено, он подошел к ней.
— Лен, прости, — сказал он тихо. — Я дурак был. Мать… она меня с толку сбила.
Лена посмотрела на него. Жалости больше не было.
— Дело не в ней, Олег. Дело в тебе. Ты позволил этому случиться. Прощай.
Она повернулась и ушла, не оглядываясь.
Жизнь потихоньку налаживалась. Лена вернулась на работу. Коллеги, заметив перемены, деликатно не расспрашивали. Она стала больше ходить пешком, записалась в бассейн. Ноющая боль в спине понемногу отступала. Она начала откладывать деньги снова. Не на санаторий. Просто так. Для себя. Ей нравилось это чувство — знать, что у нее есть своя собственная, неприкосновенная финансовая подушка безопасности.
Однажды вечером, возвращаясь с работы, она увидела у своего подъезда Тамару Павловну. Лена замерла. Свекровь выглядела плохо: осунувшаяся, бледная, в старом, поношенном пальто. Она стояла, переминаясь с ноги на ногу, и явно кого-то ждала. Увидев Лену, она шагнула ей навстречу.
— Леночка… — начала она заискивающим тоном, который Лена никогда раньше у нее не слышала.
— Я вас слушаю, Тамара Павловна, — холодно ответила Лена, останавливаясь на безопасном расстоянии.
— Ты уж прости нас, Христа ради. Бес попутал. Олежек-то мой… Прогорел он. Этот Васька его, дружок, оказался аферистом. Взял деньги и пропал. Мы теперь на съёмной квартире, в коммуналке… Тяжело нам. Может, поможешь чем? Хоть немного… Мы ведь не чужие люди.
Лена долго молчала, глядя в ее глаза, в которых сейчас плескались не ненависть и злоба, а страх и унижение. Она видела перед собой не монстра, а просто старую, несчастную женщину, которая всю жизнь делала ставку не на того человека и проиграла.
Она открыла кошелек. Достала оттуда пятитысячную купюру — самую крупную, что у нее была. И протянула бывшей свекрови.
— Возьмите. Это все, чем я могу помочь. И больше, пожалуйста, не приходите. У меня своя жизнь.
Тамара Павловна схватила деньги дрожащими руками, пробормотала что-то невнятное и, сгорбившись, побрела прочь.
Лена смотрела ей вслед без злорадства. Просто с легкой грустью. Она закрыла за собой дверь своей тихой, чистой квартиры. Поставила чайник. Налила себе чаю с бергамотом, который теперь покупала только для себя. Села в кресло у окна. За окном зажигались огни большого города. Она была одна. И она была абсолютно, безоговорочно счастлива. Путевку в Кисловодск она купит себе сама. Следующей весной. У нее впереди была целая жизнь. Ее собственная. И никто больше не посмеет вырвать ее у нее из рук.