Комната была не его. Артур вдохнул запах старой пыли и чуждой жизни. По окну, занавешенному грязным тюлем, струился дождь
— Где я? — его голос прозвучал глухо и неуверенно.
В углу, в кресле-качалке, шевельнулась тень. Он не заметил ее сразу. Из полумрака проступил силуэт старого человека.
— Ты там, где должен быть, — скрипучий голос был похож на скрип несмазанной двери. — Вопрос не в «где», Артур. Вопрос — «когда».
Холодок пробежал по спине.
— Откуда вы знаете мое имя?
Старик усмехнулся, и этот звук заставил Артура содрогнуться.
— Ты сам его написал. На первой странице.
Он протянул потрепанный блокнот в кожаном переплете. Артур машинально взял его. Страницы были исписаны его собственным, узнаваемым до боли, почерком. Но он не помнил ни строчки.
Дождь за окном сменился палящим солнцем. Алиса щурилась, глядя на сверкающую гладь озера. Рядом Эмиль бросал плоские камешки, стараясь пустить их по воде как можно дальше.
— Когда ты вернешься? — спросила она, срывая травинку.
— К осени. Контракт всего на три месяца. Скучать будешь?
Она улыбнулась, но в глазах стояла непролитая слеза.
— До осени, как до Китая пешком. Обещаешь, ничего не изменится?
— Обещаю. Все будет точно так же.
Он обнял ее, и она прижалась к его груди, слушая знакомый стук сердца. Этот звук был ее якорем. Ее единственной правдой.
Артур лихорадочно листал блокнот. События, люди, места — все было ему знакомо и в то же время абсолютно чуждо. Он наткнулся на описание озера. Яркое солнце. Девушку по имени Алиса.
— Я этого не писал. Я не знаю никакую Алису!
Старик, не меняя позы, покачивался в кресле
— А Эмиля знаешь?
Имя ударило, как током. Словно кто-то вскрыл его череп и тронул оголенный нерв. В висках застучало.
— Нет… Стойте. Эмиль… Это…
Эмиль стоял на краю пустыря на окраине города. Ветер трепал его волосы. В руке он сжимал старый, потрепанный блокнот. Перед ним возвышался портал, сияющая дыра в реальности, мерцающая, как мираж. Он сделал шаг.
— Не надо!
Он обернулся. К нему бежала Алиса, ее лицо было искажено ужасом.
— Эмиль, не уходи! Это ловушка!
— Это единственный способ, Алиса! Я должен найти его. Вернуть.
— Тебя не будет! Я это знаю! Я чувствую!
Она схватила его за руку, и ее пальцы были ледяными.
— Я вернусь. К осени. Обещаю.
Он вырвался и шагнул в сияние. Портал схлопнулся, оставив после себя лишь запах озона и тишину. Алиса упала на колени. Ее якорь был вырван с корнем.
Артур закричал, схватившись за голову. Воспоминание, не его воспоминание, пронзило мозг, как раскаленный нож.
— Что со мной происходит?! Кто такой Эмиль?
Старик перестал качаться. Его глаза, два тусклых уголька, впились в Артура.
— Эмиль — это причина. А ты — следствие. Он ступил туда, где законы — лишь слова, и реальность его не отпустила. Она его… размножила. Раскидала по времени, как брызги. Ты — один из таких брызг. Осколок. Отголосок.
— Я… не настоящий?
— Настоящий? — Старик усмехнулся. — А кто настоящий? Та девушка у озера? Она ждет. Ждет уже три года. Ее осень никогда не наступит.
Алиса сидела в той же комнате, где сейчас был Артур. Тот же тюль, та же пыль. Она смотрела на старика, и в ее глазах горел огонь отчаяния.
— Я знаю, он вернется. Он обещал.
— Обещания, данные на пороге между мирами, ничего не стоят, дитя. Он не вернется. Но… часть его может вернуться. Осколок. Память. Тень.
— Я на все согласна! Любую тень! Любой осколок!
Старик кивнул и протянул ей пустой блокнот.
— Тогда напиши. Опиши его. Каждую черту. Каждое слово. Каждое воспоминание. Реальность… она любит подробности. Она может слепить куклу по готовому чертежу.
Артур читал последнюю запись в блокноте. «Он ненавидел дождь. Любил запах мокрой земли после грозы. На левом плече у него была маленькая родинка…» Он сдёрнул рубашку. На левом плече была родинка.
— Я… я кукла? Я слепок? Я написан ею в этом дневнике?
— Не совсем, — голос старика дрогнул. — Ты написан тобой. Вернее, тем, во что она пытается тебя превратить. Петля замыкается. Ее тоска создает тебя здесь и сейчас, а твое существование там и тогда подтверждает ее тоску. Вы питаете друг друга, как два призрака.
Внезапно комната дрогнула. Предметы поплыли, края их стали размытыми. Старик начал таять, как дым.
— Что происходит?
— Она усомнилась. Всего на миг. Увидела в небе птицу, похожую на его бумажного змея, и на миг забыла о своей тоске. А без ее веры… тебя не существует.
Стены стали прозрачными. Артур видел озеро, солнце, Алису, которая смотрела в небо, и на ее лице была не боль, а просто легкая грусть. Он поднял руку, пытаясь дотронуться до этого видения, но его пальцы начали рассыпаться, как песок.
— Осень… так и не наступила… — прошептал он.
Алиса встала, отряхнула платье и пошла прочь от озера. Она шла, не оглядываясь. А комната, старик, Артур и весь его мир растворились в свете, которого никогда не было.
Тишина после дождя была оглушительной. Эмиль смотрел на идеальный газон перед своим идеальным домом в идеальном пригороде. В руке он сжимал почтовый конверт без обратного адреса. Внутри не было письма, только вырезка из пожелтевшей газеты с фотографией незнакомой девушки у озера. Подпись: «Алиса. Ждет.»
— Что это, дорогой? — Его жена вышла на крыльцо, вытирая руки о фартук.
— Ничего. Реклама. — Он сунул конверт в карман, чувствуя, как бумага жжет кожу.
Его жена улыбнулась. Ее звали Алиса.
— Заходи, суп остывает.
Он вошел в дом, где пахло свежей выпечкой и покоем. Все было правильным. Слишком правильным. Каждый вечер в шесть они ужинали. Каждое воскресенье звонили ее родителям. Эта Алиса не смотрела на озеро с тоской; она смотрела на него с тихим одобрением. Это была жизнь Эмиля. Но не его.
Артур не исчез. Он сжался до точки сознания, застрявшей в мгновении перед небытием. Он был воспоминанием о себе. Вдруг точка дернулась. Его потянуло. Чья-то воля, натянутая, как струна, снова сфокусировалась на нем. Он снова обрел форму, но не в той комнате. Он стоял на краю того самого озера. Ветер трепал его волосы. Его волосы? Он поднес руку к лицу. Это была его рука. И не его.
— Эмиль? — сзади раздался сдавленный возглас.
Он обернулся. Алиса. Ее глаза были полны надежды, страха и безумия.
— Ты… вернулся?
Он открыл рот, чтобы сказать «нет», чтобы крикнуть «я не он!», но его голосовые связки сработали сами.
— Я… вернулся.
Ложь вышла такой желанной, такой теплой. Она бросилась к нему, обвила руками, и он почувствовал, как ее тело сотрясается от рыданий. Он был куклой, и ее объятия дергали за его ниточки. Он был Артуром, но в этот миг он почти поверил, что он Эмиль.
Старик стоял у окна в пустой комнате. На столе перед ним лежало три блокнота. В одном – аккуратные, скучные записи Эмиля из пригорода. Во втором – истеричные, испещренные следами слез страницы Алисы. В третьем, самом новом, только что проявившиеся строки, выводимые неуверенной рукой Артура. Старик провел пальцем по свежим чернилам.
— Нетерпение губит искусство, — прошептал он пустоте. — Ты торопишься, девочка. Ты хочешь целое, а лепишь уродца. Он недолговечен.
Он открыл первый блокнот, где Эмиль описывал, как чинил кран. И добавил от себя на полях, своим корявым почерком: «Она нашла другого. Она зовет. Ты чувствуешь?»
Эмиль-из-пригорода сидел за ужином. Суп был вкусным. Алиса улыбалась. Но в виске стучало: «Ждет. Ждет. Ждет.»
— Я сегодня выйду прогуляться, — сказал он, и его голос прозвучал чужим.
Его жена посмотрела на него с легким удивлением.
— Но уже темнеет. И обещали дождь.
«Ты ненавидел дождь», — пронеслось в голове Эмиля. Чей голос?
— Я ненавижу дождь, — вдруг вырвалось у него. — Поэтому нужно идти сейчас.
Он встал и вышел, оставив удивленную Алису. Он шел по идеальным улицам, и они начинали расплываться. Фонари мигали. Он дошел до пустыря на окраине, которого не было на карте его города. Там никого не было. Только ветер и запах озона.
Артур-Эмиль гладил волосы Алисы. Он говорил ей что-то утешительное, слова, которые приходили в голову сами, как подсказки суфлера. Он играл роль. И с каждым мгновением роль въедалась в него глубже.
— Я так боялась, что ты не вернешься, — прошептала она.
— Я обещал.
Он смотрел на озеро и вдруг понял, что не помнит, какое на вкус пиво, которое они пили здесь в последний раз. Он помнил факт, но не ощущение. Это была чужая память.
— Помнишь, — сказал он, проверяя почву под ногами, — как мы впервые пришли сюда?
Алиса отстранилась. Ее взгляд стал острым, изучающим.
— Ты подарил мне тот серебряный кулон. В форме листа.
В его памяти всплыл купон. Он кивнул.
— Конечно.
Она медленно отступила на шаг. Ее лицо вытянулось.
— Ты… кто ты?
— Я Эмиль. — Но в его голосе дрогнула струна сомнения.
— Нет. Эмиль никогда не дарил мне кулона. Я его выдумала. В блокноте. На прошлой неделе. Я подумала, что это было бы красиво… А ты… ты это помнишь?
Ловушка захлопнулась. Он был не осколком. Он был подделкой. И его разоблачили.
В тот же миг Эмиль-из-пригорода на пустыре увидел, как воздух перед ним задрожал. Проступил силуэт. Другого себя. И Алисы, которая смотрела на этого двойника с ужасом. Он услышал ее крик:
— Ты не он! Ты вор! Призрак!
Инстинкт сжал его сердце. Он шагнул вперед, в зыбкую дрожь пространства.
— Алиса!
Она обернулась. Увидела его. Увидела двух Эмилей. Один – бледная копия, дрожащая и неуверенная. Другой – ее настоящий, пришедший с идеального газона, с лицом, искаженным болью и непониманием.
— Я… я здесь, — сказал Эмиль-из-пригорода. — Я иду к тебе.
Старик в пустой комнате наблюдал за тремя разбитыми реальностями. Он взял перо и обмакнул его в чернила. Пора было заканчивать этот неудачный эксперимент. Пора было стереть лишнее.
Тишина в комнате старика была иной — тяжелой, звенящей, как натянутая струна. Он наблюдал не за тремя реальностями, а за тремя трещинами в одной. Его пальцы, похожие на высохшие корни, сомкнулись над тремя блокнотами.
— Хватит, — его голос был тихим, но он разрезал хаос, словно лезвие. — Самодеятельность.
Он открыл блокнот Алисы. Чернила на последней странице, где она разоблачила лже-Эмиля, вдруг поползли, превращаясь в кляксу. Ее ужас, ее крик — все это было смыто, как дождевыми потоками с грязного стекла.
На берегу озера Артур почувствовал, как почва уходит из-под ног в прямом смысле. Его форма, так тщательно собранная тоской Алисы, начала расползаться по швам.
— Что происходит? — его голос зазвучал как эхо из пустоты. — Я же… почти поверил…
Алиса стояла в двух шагах, но ее взгляд был пустым и стеклянным. Она смотрела сквозь него.
— Эмиль? — позвала она, но уже без надежды. — Ты здесь?
Она повернулась и пошла прочь, к воде, будто он уже исчез, будто его и не было. Ее вера, питавшая его, испарилась по чужой воле. Артур попытался шагнуть за ней, но его ноги не слушались. Он был тенью, которую перестали отбрасывать.
Эмиль-из-пригорода, шагнувший на пустырь, вдруг ощутил резкий толчок. Мир перевернулся. Вместо сияющего портала и двух Алис он увидел знакомую стену с виниловыми обоями. Свой диван. Свой дом
— Дорогой? — из кухни донесся голос жены. — Ты где? Помоги мне с посудой.
Все было на своих местах. Идеально. Смертельно. Конверт с фотографией исчез из кармана. Осталось лишь смутное чувство потери, которое он тут же отогнал, как глупый сон.
Старик аккуратно дописывал строку в блокнот Артура. «Он понял, что был лишь черновиком. И черновики отправляются в корзину».
Он отложил перо и взял в руки блокнот Эмиля. Тот самый, первый, потрепанный, с которым все началось. Тот, что нашел Артур в пустой комнате. Старик погладил кожаную обложку, ощущая под пальцами шероховатость. Он был не хранителем. Он был редактором. Автором, переписывающим скучную реальность.
— Слишком много переменных, — пробормотал он. — Слишком много «а что, если». Пора вернуть повествование в единственно верное русло.
Он открыл блокнот на последней странице, где его собственный, старческий почерк описывал уход Эмиля в портал. И на полях, свежими, еще пахнущими чернилами буквами, вывел:
«Он не вернулся. Она перестала ждать. Она вышла замуж. Она была… счастлива. В меру. И лишь изредка, в тишине дождливых вечеров, ей казалось, что за окном мелькает чей-то силуэт. Но это была просто игра света. Просто тень. Ничего более».
Он поставил точку. Твердую. Неоспоримую.
И в этот миг комната, пустая и пыльная, в которой он сидел, вздрогнула. Стенки стали прозрачными, как лед. Старик поднял голову. За стенами не было ни озера, ни пригорода. Там был хаос. Бушующее море несотканных образов, несвязанных слов, нерожденных воспоминаний. Белый шум небытия.
— Нет… — впервые в его голосе послышался страх. — Это не должно… Я же контролирую…
Блокноты на столе вспыхнули ослепительным светом. Строки начинали исчезать, буква за буквой. Реальность, которую он так долго переписывал и правил, отвергала своего писца.
Он был не автором. Он был последним персонажем. Запертым в самой первой, забытой всеми версии сюжета.
И теперь эту версию стирали.
Артур не исчез окончательно. Он парил в подвешенном состоянии, в пространстве между строчками. Он видел, как рассыпается старик. Видел, как гаснет озеро. Видел, как тускнеет идеальный дом Эмиля.
И вдруг он увидел нить. Тонкую, серебристую, протянутую сквозь все миры. Нить тоски. Но не Алисы. Чья-то другая. Более старая. Более отчаянная.
Он инстинктивно ухватился за нее.
И услышал голос. Женский. Не Алисы.
— Папа? — голос был полон слез. — Папа, ты где? Мы тебя ищем уже три года… Вернись.
И Артур на другом конце нити увидел новый образ. Не озеро. Не пустырь. Больничную палату. Пожилого человека, прикованного к кровати. И девушку, сжимающую его руку.
Старик в его умирающей комнате закричал. Не от боли. От узнавания.
— Лена… — прошептал он. — Я… я просто хотел написать себе другой конец… Без этой палаты… Без этой болезни…
Вот оно. Источник. Первая петля. Он, умирающий старик, писатель, в бреду создавший себе побег. Побег в мир, где он был богом-наблюдателем. Но его собственное сознание, его тоска по дочери, прорвалась в его же вымысел, исказив его, породив Эмилей, Алис и Артуров.
Артур понял все. Он был не просто осколком. Он был побочным продуктом чьего-то бегства от смерти.
Он потянулся. Не к Алисе. Не к своей призрачной жизни. Он потянулся к этому новому образу. К больничной палате. К реальной девушке с реальными слезами.
— Я здесь, — послал он ей мысль, вкладывая в нее всю остаточную энергию своего призрачного существования. — Он здесь. Он любит тебя.
Нить вспыхнула ослепительным светом.
А потом все кончилось.
Девушка по имени Лена вздрогнула, держа за руку своего отца, который три года пролежал в коме после инсульта. Монитор над кроватью издал резкий звук. Она подняла глаза.
Из уголков его глаз по морщинистой коже скатились две слезы.
— Папа?
Он не открыл глаза. Не пришел в себя. Но его пальцы, лежавшие в ее руке, на мгновение слабо сжались.
Врачи сказали позже, что это рефлекс. Но Лена знала. Она знала, что он был где-то там. И что он, наконец, попытался вернуться.
А в пустой комнате, которой никогда не было, на пыльном столе лежал один-единственный, старый, истрёпанный блокнот. На последней странице, под аккуратной точкой, медленно проступала новая, последняя строка. Чужой почерк. Похожий на почерк Артура
«И тишина после дождя была оглушительной…»
Точка.