Часть 9. Глава 191
Утро принесло с собой не только солнце, но и неизбежную рутину. Я сидел в своём кабинете, заполняя отчёт об экстренной операции. Мужчина с ножевым ранением был стабилен, и это главное. В дверь постучали. Вошёл доктор Лебедев. Он выглядел свежим и бодрым, несмотря на вчерашнюю смену и небольшую головомойку, которую пришлось ему устроить за нарушение инструкций.
– Борис, доброе утро, – сказал он. – Я отправил тебе по электронному документообороту отчёт по медикаментам. Но пришёл не за этим, а чтобы сказать спасибо за вчерашний разговор.
– Всегда пожалуйста, обращайся, если снова начнётся «помутнение в уме», – ответил я с улыбкой.
– Надеюсь, что нет, но кто знает? Все мы люди, как говорится, все мы человеки. Знаешь, я снова почувствовал себя живым.
– Рад за тебя, Валерий. Но не забывай, что твоя основная работа здесь, в отделении.
– Не забуду. Я уже подписал все бумаги, которые ты мне оставил. И даже разобрал документальный завал за прошлую неделю.
Я рассмеялся.
– Вот видишь. Бумажный червь тоже может быть полезным. И что значит хороший пендель от начальства!
Мы посмеялись, и Лебедев, когда снова стал серьёзным, сказал загадочно:
– У меня есть одна тема для разговора.
– Присаживайся.
– Слушай. Я тут узнал кое-что интересное и важное. Скажи, ты про Морозовскую больницу в Москве знаешь?
– Ну, не слишком, если честно, – признался я.
– Это один из ведущих центров по оказанию помощи детям с рождения до совершеннолетия. Там лечат разные заболевания, принимая ежегодно около ста двадцати тысяч маленьких пациентов. Клинику основали в 1903 году. Она практически ровесница нашей и тоже создавалась, как крупный благотворительный проект. Ну, ты и сам знаешь: медицина на рубеже XIX и ХХ веков содержалась, в основном, на средства богатых и гуманных.
– Так, и дальше что? – спросил я, видя, что Лебедев явно готов продолжить.
Он сел поудобнее, чуть наклонился вперёд, стал говорить ровнее, спокойнее.
– А дальше, Борис, – начал он, – я узнал, что «Транснефть» полностью профинансировала капитальный ремонт пятнадцатого и шестнадцатого корпусов Морозовской больницы, построенных в начале ХХ века.
– Настолько старых? – удивился я.
– Да. Тех самых. Работу сделали масштабную: заменили все инженерные сети, укрепили каркас, обновили перекрытия, привели в порядок внутренние помещения. Но при этом сохранили архитектурный облик. Для таких объектов это всегда непросто и очень важно, поскольку Морозовская больница – часть исторического наследия столицы. Поэтому, например, внутренние шахты старого парового отопления оставили как часть оригинальной конструкции. А фасады изразцовых печей восстановили, но не просто заменили, а воссоздали внешний рисунок.
Я кивнул, представляя объём работ.
– Когда открыли?
– Семнадцатого ноября. Приезжали мэр Москвы Собянин и президент «Транснефти» Токарев, принимали ремонт. Теперь в обновлённых корпусах современное пространство, соответствующее всем стандартам: консультативно-диагностический центр разместился на двух этажах пятнадцатого корпуса. Шестнадцатый тоже перестроен под диагностику, а на втором этаже открылся дневной стационар.
– Впечатляет. На такие проекты в обычной больнице уходит несколько лет, – сказал я.
– Тут всё сделали быстро и качественно, – подтвердил Лебедев. – «Транснефть» обеспечивала расходные материалы и контроль за ходом работ. По сути, компания взяла на себя весь процесс – от начала до сдачи.
Он на секунду замолчал, затем добавил:
– Я всё это рассказываю, потому что уверен: важно понимать, куда движется система. Такие проекты задают ориентиры. И, возможно, рано или поздно нас это тоже коснётся.
В его словах не было лишних эмоций, только факты и выводы, которые сложно игнорировать.
– Понимаю, – сказал я. – Спасибо, что рассказал. Но… прости. Одного не понял. Ты просто хорошей новостью со мной поделился или как?
– И да, и нет. То есть новость и правда хорошая, только дело в другом. Вот нашу клинику же шерстят уже две недели как, верно? Так вот. Почему бы тебе не подкинуть Эллине Родионовне идею: обратиться к какой-нибудь крупной компании, чтобы на начала реконструкцию нашей клиники? Скажем, парочки корпусов или даже одного. У нас ведь та же история, что в Морозовской: есть некоторые здания, где пора музей медицины открывать, а не людей лечить.
– При чём тут проверки и помощь спонсоров?
– Нет, Борис, спонсор – это тот, кто вкладывает деньги с целью получения прибыли. В данном случае нам нужен меценат, то есть благотворитель, который старается ради… идеи, скажем.
– Хорошо, я понял. И дальше?
– Да я, собственно, уже всё сказал, – он посмотрел мне в глаза. – Главврачу Печерской надо найти крупную компанию, которая пожелает выступить меценатом. Проверяющие увидят, кто нам помогает, и отстанут.
– Или меценат, поняв, как нас проверяют, даже приближаться побоится, чтобы не замарать репутацию, – парировал я.
– Да мы же ни в чём не виноваты! – воскликнул коллега Лебедев.
– Прости, Валера. Но я могу отвечать только за порученное мне отделение. Что там, наверху, творится, не знаю.
– Сомневаешься в Эллине? – изумился Валерий.
– Нисколько. В Вежновце. Ты же сам помнишь, каким он был, пока занимал кабинет главного врача. Но потом ведь была еще та странная женщина по фамилии Мороз.
– Временщик.
– Точно. И кто знает, чего она там успела натворить? Я краем уха слышал, что некоторые заключённые при ней контракты, мягко говоря, некорректно оформлены.
– То есть покупали то, что в аптеке стоит сто рублей, за пятьсот? – уточнил Лебедев.
– В том числе. Я полагаю, проверяющие до этого доберутся, но Эллине ничего не грозит: она сама выявила всё это и распорядилась, чтобы служба безопасности проверила как следует. Они начали этим заниматься до того, как Печерская стала нашим руководителем. За ошибки предшественницы отвечать не будет. Хотя могу представить, как ей неприятно.
– Что ж, хорошо, я тебя понял. Но при случае озвучь Элли мою идею, ладно?
– Постараюсь.
Стоило Лебедеву уйти, как в кабинет заглянула доктор Комарова, и я буквально ощутил, как вместе с ней в крошечное помещение будто солнышко заглянуло.
– Борис Денисович. У меня вопрос по поводу того мужчины, помните, который неудачно рухнул с полкой. Пульмонолог хочет его госпитализировать для более детального обследования обнаруженного в лёгком рубца.
– Отлично. Оформляй перевод. И нам же проще, не придётся с ним возиться, – поручил я.
– А ещё, – продолжила Ольга Николаевна, – Пётр Андреевич просил передать, что пациентка с опухолью уже в операционной.
– Хорошо. Держите меня в курсе.
Она собралась было уйти, но я остановил ее, сказав:
– Оля, задержись на минутку.
– Да, я слушаю, – с готовностью ответила она.
Я поднялся из-за стола, подошёл к ней и, робея, как мальчишка, сказал:
– Оля…У меня сегодня маленький юбилей. Два года с момента возвращения из Сирии. Я этот день отмечаю, потому что воспринимаю его, как начало своей новой жизни. Своеобразный день рождения. Если ты… в общем, приглашаю тебя в ресторан. В двадцать часов, – сказал и стал ждать ответа.
– Мне очень приятно, – сказала Комарова. – Это маленький праздник в узком кругу, да? Кто ещё придёт?
– Я больше никого не звал…
– В таком случае, Борис, прости, но я вынуждена тебе отказать.
– Можно узнать почему?
– Две причины, – спокойно и немного печально ответила коллега, которая давно уже стала для меня больше, чем человек, работающий рядом. – Первая – это получается уже не праздник, а свидание. Вторая – ты женат, Борис. Прости, но у меня железный принцип – не встречаться с женатыми мужчинами.
Она замолчала, ожидая моей реакции.
– Да, я всё понял, прости, что сказал… всё это, – пробормотал я.
– Хорошо, и мне приятно, что мы поняли друг друга, – ответила доктор Комарова и ушла.
Я сел за стол, расстроенный до глубины души, и хлопнул ладонью по лбу. Ну что за балбес такой! Придумал какой-то глупый повод, хотя просто хотел, – если уж по-честному, – провести с Ольгой время наедине. Даже стыдно стало. Задумал её обмануть, и сделал это так топорно к тому же. А насчёт женитьбы… Да, она абсолютно права. Есть у меня штамп в паспорте, только… Семьёй нас с супругой давно уже назвать нельзя.
Я вернулся к работе. Провозился еще часа полтора, пока не закрыл папку с отчетом по расходам. В отделении неотложной помощи всегда было два фронта: один – с травмами, болезнями и смертью, другой – с бумагами, бюджетами и комиссиями. И если на первом я чувствовал себя, как опытный воин, то второй, признаюсь, высасывал силы.
В этот момент в кабинет заглянула Катя Скворцова. Ее взгляд, обычно строгий и сосредоточенный, был слегка рассеян.
– Борис Денисович, вы не видели Лебедева? Он должен был подписать заявку на новые шовные материалы.
– Он был в отделении. Утром ко мне заходил. В кабинете его нет?
– Нет.
– Может, в туалете заседает? – я чуть усмехнулся.
Катя подняла бровь. Это был её фирменный жест, выражающий смесь удивления, неодобрения и профессиональной усталости.
– Ну, может, проводит обход.
– Или снова вышел на смену в «Скорой», – предположила Скворцова.
Меня неприятно покоробило.
– Нет, Катя, – сказал я строгим тоном. – После недавнего происшествия, которое тебе наверняка известно…
Короткий кивок.
– …я запретил Лебедеву работать на «Скорой помощи». Но разрешил раз в неделю возвращаться к истокам, так сказать, и заниматься пациентами, как рядовой врач.
– Думаете, это хорошая идея? – Катя подошла к столу, поправила стопку моих бумаг. – Его основная работа – кабинетная. Среди пациентов он будет отвлекаться от основных обязанностей.
– Он будет отдыхать, Катя. От бумаг. И, поверь, его опыт нам не помешает. Он хороший врач, просто ему не хватает адреналина.
Катя вздохнула.
– Адреналина у нас и здесь хватает. Только что привезли женщину с ожогом третьей степени, Зоя с Сауле ее оформляют. И еще...
Она запнулась.
– Что еще?
– Звонила Ольга Николаевна. Она сейчас в пульмонологии, с пациентом. Тем, что с полкой.
– И что?
– Рубец оказался не просто рубцом. Там возникло подозрение на карциноид.
Я отложил ручку. Да уж, диагноз серьёзный. Карциноид – редкая, медленно растущая, но всё же злокачественная опухоль. Гаражная полка внезапно оказалась диагностическим методом. Не будь её, мужчина даже не догадывался бы о происходящем.
– Хорошо, что выявили на ранней стадии.
Скворцова кивнула и уже собиралась уйти, но остановилась.
– Борис Денисович, вы сами-то когда отдыхать будете? Вы уже вторую смену берёте.
– Я в порядке, Катя. Просто... много работы.
Она посмотрела на меня с той особой, почти материнской заботой, которую может позволить себе только старшая медсестра, пережившая с тобой не один десяток критических смен.
– Вы не в порядке. Я вижу.
Я не ответил. Просто кивнул, признавая правоту.
– Идите, Катя. Займитесь ожогом.
Она ушла. Я подумал, что Лебедев, вероятно, всё-таки прав. Нужно рассказать его идею Печерской. Может быть, и для нас найдётся крупный меценат, и тогда его покровительство станет своеобразным щитом. Тут же возникла, словно вспышка в ночи, мысль: у нас же работает Ольга Великанова! Дочь олигарха! Вот с кем нужно пообщаться на предмет протежирования! Я решил пока сделать это сам, чтобы было с чем идти к главврачу. Как известно, руководство не любит выражений типа «а давайте сделаем вот как». Ему подавай конкретный план мероприятий, чтобы самим не пришлось его разрабатывать.
Я взял телефон, набрал номер Великановой и попросил зайти. Понимаю, что не слишком удобно и правильно поступать вот так, но ведь не ради себя же стараюсь.