Людмила целовала мужа двадцать восемь лет. Её губы знали каждый его жест, каждый сдвиг, каждый вдох. Два года спустя после развода она встретила Игоря. Он красивый, внимательный. Он не Виктор. Но когда их губы встретились в третий раз, Людмила поняла ужасное: она не помнит, как целоваться с кем-то новым. Её тело отказывалось учиться. И Игорь видел это. Он видел, что она здесь, но её душа всё ещё танцует с призраком.
Вино было дешёвым. Людмила это сразу заметила — неправильный оттенок, слишком сладкое послевкусие, будто виноград вырос на солгавшей земле. Виктор никогда не заказывал такое. Но Виктора здесь не было. Здесь был Игорь, и это было хорошо. Может быть.
— Ты в порядке? — спросил он, откусывая форель.
Людмила отодвинула тарелку на несколько сантиметров — жест, который Виктор считал признаком недовольства. Игорь, похоже, не придавал этому значения.
— Со мной всё хорошо, — сказала она и улыбнулась. Улыбка была отработана. За два года она научилась улыбаться так, чтобы в глазах не отражалась старая жизнь, как паук в углу.
Игорь редактировал биографии. Говорил, что все жизни одинаковы: детство, ошибка, взрослость, повторение ошибки. Людмила думала, что он неправ. Её жизнь была одной ошибкой, растянутой на двадцать восемь лет.
Вокруг смеялись люди, которые, может быть, тоже забыли, как целоваться с кем-то новым. Или помнили, но давно забыли, что значит — быть новым.
— Хочешь попробовать мой десерт? — спросил Игорь, указав на суфле.
Людмила взяла вилку. Её рука была уверена. Это был единственный честный инструмент на её теле.
На улице было прохладно. Сентябрь упирался в октябрь, как два месяца, которые не могут решить, куда идти. Игорь предложил прогуляться. Людмила согласилась — знала, что скоро произойдёт то, чего она одновременно ждала и боялась.
Они шли молча. Туфли мешали, но она привыкла к боли: Виктор говорил, что женщины должны страдать за красоту. Игорь заметил её прихрамывание и предложил сесть. Люди, которые замечают боль и предлагают остановиться, — редкие люди. Людмила это знала.
На скамье между ними было расстояние в несколько пальцев. Игорь закурил. Виктор не курил. Виктор был идеален — так, как идеальны те, кто не меняются.
— Я хочу тебя поцеловать, — сказал Игорь. Это прозвучало спокойно, без просьбы.
Людмила знала этот момент. Дважды проживала его раньше. Её губы двигались по памяти: три градуса влево, вдох через нос, касание нижней губы. Танец, который она выучила за двадцать восемь лет и не сумела разучить за два.
Она закрыла глаза. Его губы были мягче, чем она помнила. Память врала.
Губы двигались автоматически. Всё тот же спектакль. Она — актриса собственной жизни. Прохожие, звёзды, ночные птицы — публика, которая не знает, что это подделка.
Игорь остановился. Не оттолкнул — просто отстранился на сантиметр.
— Ты здесь или ещё там? — спросил он.
Слова упали на неё, как снег на тёплый асфальт — слышно, осязаемо, с дымом испарения.
Она хотела сказать «здесь». Но язык не повиновался. Он помнил, кому принадлежал. Кому целовал виски, кому говорил любовь, когда тот уже ушёл, но оставил след, как кольцо на пальце.
Её лицо начало ломаться. Сначала подбородок. Потом грудь. Плотина внутри треснула. Слёзы вышли громко, без благородства. В ресторане она бы сдержалась, но здесь, под небом сентября, который становился октябрём, правил больше не было.
Игорь дал ей салфетку. Потом ещё одну. Молчал. Это было правильно. Слова были лишние.
Когда они вернулись за шарфом, официант уже готовил счёт. Игорь платил медленно, будто надеясь отложить неизбежное.
Потом протянул ей салфетку со словами, сказанными почти шёпотом:
— Приходи на четвёртое свидание, когда научишься целовать меня, а не его память.
Людмила взяла салфетку. Бумажная, дешёвая, как вино. Но на ней была его рука.
В метро она смотрела на свои руки. Женщина пятьдесят шести лет. Два кольца — обручальное и обещальное. Обручальное она ещё не сняла.
Дома стояла перед зеркалом. Пробовала целовать себя.
Воздух.
Тишину.
Пустоту.
Ночь была долгой. Она открыла папку на старом компьютере: двадцать восемь лет лиц. Двадцать восемь лет улыбок. Двадцать восемь лет жизни, которая закончилась два года назад, когда он сказал, что устал быть актёром в чужом спектакле.
Люди говорят странное слово — «любовь». Людмила думала, что знает, что это значит. Но любовь оказалась привычкой. Поцелуем, который застрял в теле, не пуская новый рот пройти сквозь него.
Через четырнадцать дней она сняла кольцо. Положила в коробку. Закрыла ящик. Повернула ключ.
Потом позвонила Игорю.
— Как дела? — спросила она.
— Хорошо. А у тебя?
— Я училась, — сказала Людмила. — Училась целоваться иначе. Не знаю, получится ли. Но стараюсь.
— Это хорошее начало, — ответил он. — Когда ты готова?
— На выходных, — сказала она. — На четвёртое свидание.
Она повесила трубку, сняла со стены несколько фотографий. Не все. Просто столько, чтобы появился свет.
На выходных она встала рано. Потратила два часа на свой рот — не на макияж, на сам рот. Делала упражнения для тех, кто забыл, как улыбаться. Смотрела в зеркало и пробовала улыбаться, как человек, который ещё ничего не знает. Который только встречает кого-то нового. Который позволяет себе быть новым.
С Игорем они встретились в другом ресторане. Вино было дорогое. Он заказал его со знанием — не из снобизма, а из уважения к моменту.
Когда вышли на улицу, в воздухе уже была зима. Они сели на ту же скамью.
— Я готова, — сказала она.
Он поцеловал её медленно. И на этот раз её губы двигались иначе.
Без инструкций.
Без роли.
Так, как движутся губы человека, который наконец здесь.
Это был поцелуй, который не похож ни на один предыдущий.
Поцелуй человека, который проснулся.
* * *
😊 Дорогие друзья!
Спасибо, что заглянули ко мне! 😊 Каждый ваш визит — это маленькое чудо для меня.
Если вам было интересно, ставьте лайк и 👉 подписывайтесь на канал
Мои другие рассказы: