Глава 14: День, когда рухнул мир
Конец января. За окном стоял тот особенный, неподвижный и молочно-белый холод, который бывает только в самую глухую пору зимы. Катя, получившая в техникуме свободное посещение, наслаждалась редким утром, когда не нужно было никуда спешить. До родов оставалось чуть больше месяца, и эти последние недели она старалась провести в спокойствии, читая книги о материнстве и прислушиваясь к шевелениям своего сына. В квартире царила утренняя тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов на кухне.
Артем собирался на работу. Он уже надел куртку, копался в поисках ключей, когда из своей комнаты вышла Элаида Александровна, она тоже собиралась на работу, но что-то в этот день пошло не так. Лицо ее было темным, как предгрозовая туча. Катя, сидевшая в своей комнате, почувствовала, как по спине пробежал холодок. Она узнала эту напряженную тишину, которая всегда была предвестником бури.
— И куда это ты собрался? — голос свекрови прозвучал резко, режуще.
— На работу, мама, — спокойно ответил Артем, не поднимая глаз. — Смена в восемь.
— На работу… — она с презрением растянула слово. — А в институт когда собрался? Восстанавливаться когда будешь? Или так и будешь всю жизнь гайки крутить, недоучка?
Артем замер. Катя каким то внутренним зрением видела, как напряглась его спина.
— Мама, мы уже говорили. Сейчас не до того. Схожу, востановлюсь. Работа есть, деньги нужны, успею. Потом…
— «Потом»! — вспыхнула она. — Вечно у тебя «потом»! У других дети инженерами становятся, а мой… мой грузчиком! Позорище! И небось, все из-за нее! — она резким жестом указала в сторону Кати. — Связался, обузу на шею посадил, теперь и думать не о чем, кроме как на ее брюхо работать!
Катя окаменела. Кровь отхлынула от ее лица, сердце заколотилось где-то в горле. Она не верила своим ушам. Такие слова, такие грубые, унизительные…
— Мама, прекрати! — голос Артема дрогнул от ярости и беспомощности.
— Что прекрати? Правду глаза колет? — Элаида Александровна подошла к нему вплотную, ее глаза горели холодным огнем. Она сыпала оскорблениями, называя его тряпкой, неудачником, который не может за себя постоять.
Катя сидела, вжавшись в диван, и чувствовала, как ее собственный мир, такой хрупкий и выстраданный, начинает трещать и рушиться. Все ее попытки наладить мир, все ее терпение, все надежды на лучшее — все это разбивалось о каменную стену ненависти и презрения.
И тогда Элаида Александровна, довольная произведенным эффектом, выдала свою коронную фразу. Она повернулась в сторону спальни, где находилась Катя и, с ледяным спокойствием, произнесла с убийственным спокойствием:
— А эту, не забывай, мы взяли-то в нашу семью без всякого. Даром. Беременную. Так что не зазнавайся и живет тут на всем готовом — и на том спасибо.
Хотя Катины родители помогали молодым, мама постоянно передавала варенья, соленья, овощи заготовленные с дачи и даже деньги, чтоб их дочь не чувствовала себя иждивенкой, пока она еще учится и не работает.
В этот миг что-то щелкнуло внутри Кати. Словно огромное, тяжелое зеркало, в котором она видела свое отражение — любимую жену, будущую мать, студентку, — разлетелось на тысячи осколков. Каждый осколок болью впивался в самое сердце. «Без всякого… Беременную… Тут живешь…» Эти слова звенели в ушах, оглушая, лишая воли, воздуха. Она вышла из спальни и смотрела на Артема, умоляя его о защите, о хоть одном слове в ее защиту. Но он стоял, опустив голову, его кулаки были сжаты, но губы молчали. Его молчание было хуже любых криков свекрови. Оно было предательством.
Слезы хлынули из ее глаз сами собой, горячие, обжигающие щеки. Она стояла, не в силах выносить этого унижения, и, не видя дороги от слез, побрела в свою комнату. За ее спиной скандал, казалось, достиг нового накала, но она уже почти не слышала. Ее мир рухнул. Окончательно и бесповоротно.
И словно в качестве возмездия, в самый разгар материнской истерики, раздался резкий звонок домашнего телефона. Элаида Александровна, на мгновение замолчав, с раздражением схватила трубку.
— Да?! — рявкнула она в нее.
И тут ее лицо изменилось. Гнев сменился недоумением, потом — медленно нарастающим ужасом. Она слушала, и рука ее, сжимавшая трубку, задрожала.
— Что?.. — прошептала она. — Сейчас?.. Но как?.. Нет, ты понимаешь… Понимаешь, что тут скоро ребенок родится… С таким… с таким инвалидом страшно оставаться! Мало ли что он может сделать! Он же неадекватный!
Катя, стоя в дверях своей комнаты, утирая слезы, услышала эти слова. Она не сразу поняла, о ком идет речь. Но потом до нее дошло: звонил отец Артема. И он, видимо, сообщил, что привозит своего старшего сына, того самого, больного брата Артема, который был с отклонениями в развитии и наполовину парализован.
Элаида Александровна медленно опустила трубку. Она не клала ее на рычаг, а просто отпустила, и та повисла на шнуре, раскачиваясь, как повешенный. Сама она, не находя опоры, тяжело опустилась на табуретку в прихожей. Все ее напускное величие, вся ее ярость испарились, сменившись паническим, животным страхом.
— Ох… — вырвалось у нее. — Ох, мать честная… Что же теперь будет…
Она сидела, уставившись в одну точку, и бормотала что-то несвязное про «калеку», про «опасность», про то, что теперь ее жизнь превратится в ад.
Катя смотрела на эту сцену, и в ее душе, разорванной болью и обидой, не было ни капли торжества или злорадства. Была лишь леденящая пустота и горькое понимание. Понимание того, что ее свекровь — не всемогущий тиран, а просто несчастная, запуганная женщина, которая боится всего: осуждения соседей, потери контроля над сыном, ответственности за больного ребенка, а теперь и появления в доме беспомощного инвалида. Но эта жалость не могла затмить той раны, что только что была нанесена.
Артем стоял посреди прихожей, словно громом пораженный двумя ударами сразу — материнской жестокостью и отцовским известием. Он смотрел то на плачущую жену в дверном проеме, то на обессилевшую мать на табуретке.
В квартире воцарилась звенящая тишина, тяжелая, как свинец. Утренний скандал перетек в гнетущее, безысходное молчание. Катя поняла, что мирной жизни в этом доме не будет никогда. На смену одной буре приходила другая, еще более страшная. И ей, беременной, ранимой, с разбитым сердцем, предстояло найти в себе силы пережить и это. Она медленно закрыла дверь своей комнаты, отгораживаясь от всего этого кошмара, и прижала ладони к животу, где ее сын, ее маленькое сокровище, беспокойно шевелился, словно чувствуя материнскую боль.
Продолжение...