Успокоенная безумной, но такой живительной, безудержной поддержкой Ангелины, Мария наконец позволила себе расслабиться. Она ощутила, как каменная глыба тревоги, давившая на грудь, понемногу размягчается, тает, словно лёд под весенним солнцем.
Мария обвела взглядом уютный, пёстрый хаос бутика. Глаза скользили по полкам, заставленным горшками с растениями, по букетам, рассыпающим вокруг сладкий аромат. В воздухе витали тонкие ноты: терпковатый запах влажной земли, зелёная свежесть листвы, сладковатая пыльца, едва уловимая, как шёпот.
И тут её взгляд, скользя по полкам, зацепился и остановился на одиноком глиняном горшке в самом углу, на дальней полке, куда почти не доставал свет.
Над потрескавшейся от сухости землёй торчали несколько жалких, истончившихся до прозрачности коричневых стебельков. Они венчались сморщенными, безжизненными, как старый пергамент, бутонами. Это было грустное, безнадёжное зрелище — словно последнее дыхание угасающей жизни.
Но Мария увидела не просто засохший цветок. Она увидела… пятно. Тусклое, мертвенно‑серое, безрадостное поле, окутавшее растение словно саваном и втягивающее в себя весь свет вокруг. От него исходило тяжёлое, давящее ощущение застоявшейся тоски — такое же липкое и неприятное, как от заколки, но более тихое.
«Что с ним случилось? — пронеслось в голове у Марии. — Почему он так страдает? И почему я чувствую это так остро?»
— Что с этим? — тихо спросила она, указывая на горшок дрогнувшим пальцем. Голос прозвучал едва слышно.
Ангелина, которая расставляла в воде новые партии бордовых роз, махнула рукой, и вокруг брызнули капли воды, сверкнув на мгновение, как крошечные бриллианты. Она обернулась, её браслеты звякнули, а сарафан вспыхнул всеми оттенками радуги:
— А, это орхидея. Капризная штучка. Фамильярно — «Белая цапля». Купила её по глупости, поддалась на красивую картинку, а она взяла и засохла. Никакие подкормки, ни правильный свет — ничего не помогло. Я её уже мысленно списала в утиль.
Она подошла ближе, и её голос понизился до конспиративного, доверительного шёпота:
— А если серьёзно, я как флорист‑экстрасенс заявляю — на нём венец безбрачия! Чувствуется, прямо‑таки исходит от цветка аура старой девы. Хотя, может, она просто мужика не того полюбила, шутки природы, бывает. —- Ангелина посмотрела на Марию и засмеялась своим хрипловатым, раскатистым смехом, но в нём уже проскальзывала нотка тревоги. Она стояла чуть поодаль, скрестив руки на груди.
Мария невольно улыбнулась, но улыбка тут же погасла. Её взгляд снова вернулся к орхидее. Она чувствовала, как тёмная энергия растения тянется к ней, словно пытаясь найти выход, излить свою боль.
В цветочном бутике царила особая, почти медитативная тишина — лишь изредка её нарушал лёгкий звон колокольчика над дверью или шёпот листьев под дуновением кондиционера. Мария стояла, словно загипнотизированная, перед погибающим растением. Её взгляд не мог оторваться от мертвенного серого пятна, окутавшего орхидею. Руки сами потянулись к горшку — и в тот же миг ладони ощутили холодок, исходящий от этого энергетического некроза.
— Осторожно, заражение! — пошутила подруга, стараясь скрыть беспокойство за привычной лёгкостью тона. — Не хочу потом тебя лечить от флоры‑неудачницы. Это неизлечимо.
Но Мария её не слышала. Весь мир сузился до этого увядшего цветка, до гнетущего ощущения тоски, пропитавшей воздух вокруг. Она закрыла глаза, заставляя себя сосредоточиться. В воображении возник образ здоровой орхидеи: упругие, глянцевые зелёные листья, сильный, уверенный стебель, нежные лепестки, трепещущие, как крылья бабочки. Она вспомнила ощущение тёплой, солнечной энергии, которую видела как сияние на других растениях в магазине.
«Уйди, — мысленно произнесла она, вкладывая в эту мысль всю силу воли. — Ты не принадлежишь этому цветку. Уступи место жизни».
Никаких заклинаний.
Никаких свечей или кругов из соли.
Только сфокусированное, как лазер, намерение. Желание видеть это растение живым, сильным, прекрасным. Она почувствовала, как из самой глубины её груди, из того самого тайного источника, что вчера открылся при поиске заколки, потекла тонкая, но невероятно мощная струйка тепла. Мысленно направила её на серое пятно, как луч прожектора.
Сначала ничего не происходило. Только тишина, прерываемая тяжёлым дыханием Ангелины, стоявшей вполоборота, нервно теребящей край сарафана. Потом…
Один из сморщенных, казалось бы, навеки умерших бутонов дрогнул. Лепесток, высохший и коричневый, выпрямился с едва слышным шелестом, налился влагой и жизнью и стал ослепительно белым, фарфоровым. За ним — другой. Третий.
Прямо на глазах Марии и Ангелины, словно в замедленной съёмке, цветок воскресал, возвращался с того света. Листья, бывшие безжизненно повисшими тряпками, поднялись и распрямились, наполняясь сочной, изумрудной зеленью, наливаясь соком. Через минуту перед ними, сияя нежным внутренним светом, видимым лишь Марии, стояла прекрасная, абсолютно здоровая, царственная белая орхидея.
Мария отшатнулась, упираясь спиной в стеллаж. Тот звякнул, рассыпав по полу несколько мелких камешков для дренажа. Руки её дрожали мелкой, дрожью. В груди бушевала целая буря: шок и дикий, первобытный страх сменялись чем‑то новым, незнакомым и оглушительным. Чем‑то похожим на ликующий, пьянящий восторг.
«Я это сделала… — пронеслось в её голове. — Осознанно. Целенаправленно. Я исцелила его. Вернула к жизни».
— Боже правый… — прошептала Ангелина, зажимая рот ладонью. Её глаза стали размером с блюдце, а лицо побледнело. Она молча, с комичным ужасом, указала пальцем на цветок, потом на Марию, потом снова на цветок. — Ты… Ты что, сделала это?
Мария могла только кивнуть, не в силах вымолвить ни слова. Ноги подкашивались, в горле стоял ком. Она смотрела на орхидею — и видела не просто растение, а доказательство. Доказательство того, что её сила реальна.
— Я же говорила! — выдохнула Ангелина, наконец обретая дар речи. Она подпрыгнула на месте, её браслеты вновь зазвенели.— Ведьма! Настоящая! Я теперь у крутой, самой что ни на есть настоящей ведьме в подругах хожу!
Она подбежала к орхидее и осторожно, благоговейно потрогала прохладный, живой лепесток. Её пальцы дрожали — то ли от волнения, то ли от едва сдерживаемого восторга.
— Смотри, он настоящий! Живой и здоровый! Манюнька, да ты… ты волшебница! Самая настоящая!
В голосе Ангелины звучала такая искренняя, безоговорочная вера, что Мария почувствовала, как внутри неё что‑то тает.
Она сделала шаг вперёд, протянула руку к цветку. Кончики пальцев коснулись гладкого, прохладного лепестка — и по телу пробежала волна тепла.
Она смотрела на свои руки — эти обычные, ничем не примечательные ладони. Они ещё дрожали, но уже не от страха.
Она медленно сжала пальцы в кулаки, потом снова разжала — будто проверяла, ощущала ли всё ещё ту тонкую, пульсирующую энергию, что несколько минут назад потекла из её груди к умирающему цветку. В голове крутилась одна и та же мысль: «Я нашла в себе нечто. Странное, пугающее, не укладывающееся в рамки привычного мира… но абсолютно реальное».
В воздухе ещё витал едва уловимый аромат воскресающей жизни — свежий, с лёгкой ноткой цитруса. Где‑то вдали, за стенами бутика, шумел город, но здесь, в этом маленьком цветочном раю, время словно остановилось.
Мария перевела взгляд на Луну. Та сидела у её ног, свернувшись белым калачиком, и смотрела на неё, не моргая. В этих бездонных голубых глазах не было ни тени удивления, ни бурного восторга. Только глубокое, безраздельное, почти отцовское удовлетворение. Как у старого, мудрого учителя, чей самый непонятливый и отчаявшийся ученик наконец‑то, в один прекрасный день, блеснул подлинной гениальностью.
«Она знала… — пронеслось в голове у Марии. — Она знала, что это во мне есть. Она пришла не просто так…».
Страх ещё таился где‑то на самом дне души, но его уже почти полностью затмевало другое чувство: жгучее, ненасытное, всепоглощающее любопытство.
«Что ещё я могу? — думала она, ощущая, как внутри разгорается пламя. — Какие ещё тайны скрыты в этой силе? И куда она меня приведёт?»
Ангелина, до этого молча наблюдавшая за происходящим, сделала шаг вперёд. Её лицо, обычно оживлённое и насмешливое, сейчас было непривычно серьёзным. Она осторожно коснулась плеча Марии:
— Ты… ты понимаешь, что сделала? — тихо спросила она, и голос её дрогнул.
Мария медленно кивнула. Она всё ещё не могла полностью осознать произошедшее.
Луна тихо поднялась, потянулась, выгнув спину дугой, и мягко потерлась о ногу Марии. Женщина снова посмотрела на орхидею, боясь, что это мираж и он исчезнет, стоит ей отвести взгляд. Но изумрудные листья цветка лишь изредка покачивались, а белые цветы источали нежный, едва слышный аромат…