Резкий осенний ветер, словно озлобленный на весь мир, носился по улицам, срывая с оголённых веток последние золотые листья. Они кружились в воздухе, как безумные танцоры, и, подхваченные порывом ветра, летели вдоль мокрого асфальта. Мария сгорбилась и глубже закуталась в своё потёртое пальто. Холод пробирался сквозь каждую нитку ткани, заставляя её ёжиться и втягивать голову в плечи.
Сумка, набитая книгами, оттягивала руку, словно хотела притянуть её вниз, к земле. Каждый шаг давался с трудом, будто невидимые цепи тянули назад. Город в этот предвечерний час казался чужим и отчуждённым. Свинцово-серое небо давило на крыши домов, выжимая из себя мелкую изморось. Машины, похожие на уставших железных зверей, выдыхали в промозглый воздух клубы белого пара, который тут же таял в воздухе.
Неоновые огни витрин и вывесок не манили и не согревали взгляд. Они казались Марие холодными глазами-предупреждениями, которые следили за каждым её движением. Она чувствовала себя здесь лишней деталью, занесенной в набросок чужой жизни.
Её путь от библиотеки до дома был выверен до миллиметра: четыре поворота, два светофора, она знала все ямки на пути, и могла вслепую пройти до дома.
Этот маршрут дарил хрупкую, но необходимую иллюзию контроля. После ухода мужа в квартире воцарилась гулкая тишина, и все иллюзии рассыпались в прах. Но ритуалы, такие как: один и тот же маршрут на работу и домой, чай и книга перед сном, откладывать деньги на семейный отдых, хотя семьи уже нет, остались. Они были тем, что скрепляло её рассыпающиеся дни, как металлическая скоба скрепляет старый, потрёпанный корешок книги, из которой вот-вот начнут выпадать страницы.
Мария ускорила шаг, стараясь не думать о том, что ждёт её дома.
Пустота.
Одиночество.
Тишина.
Внезапно она остановилась как вкопанная. У подножия голого каштана, чьи ветви безжизненными когтями цеплялись за серое полотно неба, сидела она. Кипельно-белая кошка, шерсть которой даже в этом унылом свете отливала перламутром первого снега.
Кошка не жалась от холода и не искала укрытия. Она восседала на тротуаре, как королева на троне, с невозмутимым видом осматривая свои владения. Её взгляд, холодный и бездонный, был направлен прямо на Марию, словно она ждала именно её.
Женщина замерла, её ноги словно приросли к влажному асфальту. Холодные капли дождя стекали по лицу, смешиваясь с испариной. В ушах пульсировал стук собственного сердца.
— Мимо, — прошептала она едва слышно, опустив глаза и делая вид, что разглядывает трещину на тротуаре. — Просто пройду мимо.
В её сумке не было ни крошки еды, в душе — ни капли желания общаться с кем бы то ни было, а сил в запасе — ровно столько, чтобы дотянуть до дивана, до чашки согревающего чая, и до надежды, что эта ночь пройдёт быстро и незаметно.
«Только бы она отстала, только бы не преследовала», — молилась про себя Мария, до боли в пальцах сжимая ручку сумки.
Но едва она поравнялась с деревом, отведя взгляд в сторону, кошка плавно поднялась. Не сорвалась с места, не потянулась, а именно поднялась — с королевским достоинством. И, не спеша, мягко переставляя лапы, пошла за ней. Она шла за Марией уверенно, словно их встреча была предрешена каким-то высшим законом.
В груди у женщины защемило, а в душе зародилась лёгкая паника. Она ускорилась, почти побежала, чувствуя, как громко бьётся сердце. За спиной слышался мягкий, но настойчивый топот бархатных лап.
Мария резко свернула за угол, надеясь обмануть настырную кошку. Топот тоже свернул, не сбавляя ритма. Она остановилась, делая вид, что поправляет ремень сумки, пальцы её дрожали, с трудом попадая в пряжку. Белое создание замерло в двух шагах, село на холодный асфальт и принялось вылизывать лапу, демонстративно показывая, что вовсе не преследует, а просто, по иронии судьбы, идёт с ней по маршруту.
«Совпадение, и только. Невероятное, раздражающее совпадение», — думала Мария.
Что нужно кошке от человека на улице? Конечно же еды! А вот еды как раз у Марии не было, не то что в сумке, а даже дома. Женщина чувствовала себя виноватой перед животным.
В ответ кошка лишь подняла голову, оторвавшись от своего занятия. Её голубые глаза на мгновение поймали взгляд Марии. В них не было просьбы или мольбы. Была лишь спокойная, неоспоримая констатация факта.
Мария огляделась по сторонам, словно ища спасения. Прохожие спешили мимо, не обращая внимания на эту странную сцену. Дождь усиливался, капли барабанили по зонтам и капюшонам.
Дойдя до своего подъезда, женщина, почти не дыша, рывком открыла тяжёлую дверь, надеясь проскочить внутрь одной, отсечь эту нелепую погоню. Но проворный белый комок юркнул ей под ноги, мягко коснувшись подола пальто, и первым оказался в тёмном, пропахшем сыростью и пылью пространстве парадной.
Мария замерла на пороге, не решаясь войти. Её сердце готово было выпрыгнуть из груди. Кошка же, словно насмехаясь над её страхом, грациозно поднялась и медленно направилась к лифту, будто знала, на какой этаж ей нужно.
«Что же это такое?» — думала Мария, чувствуя, как по спине пробегает холодок. — «Неужели я сошла с ума? Или это просто игра моего воображения?»
Она сделала шаг вперёд, затем ещё один. Кошка остановилась, обернулась и посмотрела на неё, словно приглашая следовать за собой.
Сердце Марии забилось чаще, отдаваясь глухим, неровным стуком в висках. Она стояла, держа дверь, впуская в подъезд клубы осеннего холода. А непрошенная гостья восседала посреди холодных кафельных плиток и смотрела на неё с безмятежным ожиданием. Ветер с улицы рванул внутрь, закручивая в вихре у её ног несколько опавших листьев — последних вестников уходящей осени. И Мария, сдавшись, впустила всех — и этот ветер, и эту кошку, и всю эту нелепую странность — в свою вымеренную, одинокую жизнь.
Она с силой захлопнула дверь. Щёлчок замка прозвучал как точка отсчёта, разделив жизнь на «до» и «после». Они остались вдвоём в тишине парадной: забитая библиотекарша с тяжёлой сумкой и белая кошка, пришедшая из неоткуда.
Мария, всё ещё не веря в происходящее, замерла в дверном проёме. Её пальцы судорожно сжали холодный металл ключа. Она задержала дыхание, подсознательно ожидая, что кошка одумается, развернётся и стремительной белой кометой выскочит обратно, в темноту подъезда. Но та, не моргнув и глазом, с невозмутимым видом заправского ревизора, принятого на высокую должность, плавно прошла вперёд и уселась у двери квартиры.
— Эй! — запротестовала Маша, и её голос прозвучал неубедительно. Она открыла дверь квартиры и сделала шаг внутрь. Кошка прошмыгнула вперёд владелицы жилья, чем вызвала ещё большее раздражение.
— Так нельзя… Я не могу… Тебе нельзя здесь оставаться, — попыталась она изобразить грозный тон, но из горла вырвался лишь жалобный, беспомощный лепет, который потерялся в пространстве комнаты, не долетев до адресата.
Кошка проигнорировала её, словно та была невидимой или крайне незначительной. Квартира встретила их густым, почти осязаемым запахом лавандового освежителя и нотками старой бумаги. Животное обнюхало резную ножку стула, затем запрыгнуло на подоконник, оставив на слое пыли аккуратные отпечатки-розетки.
Спрыгнув на пол, и Наконец выбрав самое стратегически важное место — центр комнаты, на растоптанном ворсе старого ковра — устроилась, уложив хвост изящным кольцом. Кошка принялась вылизывать свою безупречную шубку, проводя розовым язычком по белоснежной шёрстке. Каждое её движение было наполнено таким достоинством, будто она только что подписала договор долгосрочной аренды и теперь обустраивалась на законных основаниях.
Мария стояла в дверях, не зная, что предпринять. Её взгляд метался между сумкой, которую нужно было разобрать, и этой наглой гостьей, которая уже чувствовала себя как дома. В голове крутились мысли: «Что теперь делать? Как её выгнать? А если она останется? А если…»
Часы на стене тикали размеренно и громко, словно отсчитывая секунды её новой жизни. Пылинки танцевали в лучах тусклого света от фонаря, проникающего через окно. Где-то вдалеке слышался шум проезжающих машин, но здесь, в этой квартире, время словно остановилось.
Мария медленно прошла вглубь комнаты, стараясь не смотреть на кошку. Но та, будто почувствовав её неуверенность, подняла голову и посмотрела прямо в глаза, словно говоря: «Не переживай, я буду жить здесь, тебе придётся с этим смириться.»
Паника, до боли знакомая, подкатила к горлу, сжимая его плотным комом. «Что я наделала? Чужое животное! Болезни, грязь, ответственность…» Мысли метались в голове, как пойманные в банку и обезумевшие от страха мотыльки, сталкиваясь и разбиваясь о стены черепа.
Нужно было действовать.
Немедленно.
Взять её — просто взять за шиворот, отнести к двери и выставить за порог. Всего одно решительное движение.
Мария сделала неуверенный, крадущийся шаг вперёд, и протянула дрожащую руку, пальцы которой неестественно выгнулись в подобие клешни. Её сердце колотилось так сильно, что, казалось, готово было выскочить из груди. В ушах стоял гул, мешающий сосредоточиться.
— Иди сюда, киса… — голос дрогнул, выдав всю её внутреннюю бурю.
Белая королева прекратила умывание и медленно, очень медленно подняла на неё голову. Уставилась прямо в глаза. В её голубых, бездонных глазах не было ни капли страха, ни искры агрессии. Было… тихое, но неоспоримое предупреждение. Молчаливый приказ: «Не смей». Мария замерла, будто наткнувшись на невидимый барьер. Рука, не слушаясь её, сама опустилась, тяжёлая и бесполезная.
«Ладно, — пронеслось в голове, и она отступила, чувствуя себя побеждённой. — План Б».
Она огляделась по сторонам, словно ища поддержки у стен своей квартиры. Пылинки продолжали свой неспешный танец в лучах тусклой лампы, а часы на стене продолжали отсчитывать секунды. Кошка, будто наслаждаясь её замешательством, грациозно потянулась и снова принялась за своё умывание, словно давая понять, что никуда не собирается уходить.
Мария подошла к окну, стараясь не смотреть на непрошеную гостью. Её пальцы нервно теребили край рукава пальто.
Она прошла на кухню и, порывшись по шкафам и полкам, извлекла немного заветренного печенья. Её движения были резкими, почти агрессивными, словно она пыталась выплеснуть своё раздражение на беззащитные дверцы шкафов.
— Смотри! Вкусненькое! — с фальшивой бодростью в голосе она бросила крошку на пол, в сторону заветного выхода.
Кошка смерила печенье, а затем и её, взглядом, полным такого нескрываемого презрения, что Мария почувствовала себя полной идиоткой. Казалось, она буквально слышит её безмолвные слова: «Ты предлагаешь МНЕ эти объедки? В МОЁМ новом доме?»
Отчаяние нарастало, горячей волной подступая к вискам. Мария беспомощно всплеснула руками, жестом, выражавшим полную капитуляцию.
— Ну пожалуйста! Уходи! — её голос дрожал, выдавая внутреннюю борьбу.
Она сделала несколько резких, но абсолютно бестолковых взмахов руками, пытаясь создать поток воздуха, «направить» незваную гостью к выходу, будто отгоняла назойливую муху. Та лишь томно зевнула, обнажив маленькие, жемчужно-белые острые клыки, и, лениво потянувшись всем своим гибким телом, одним плавным движением юркнула в тёмную щель под диваном.
Вот и всё.
Теперь у неё под диваном живёт нелегал.
Белый, пушистый и наглый.
Мария, выдыхаясь, опустилась на пол спиной к дивану, обхватив колени руками. Она прижалась лбом к коленях, чувствуя, как холод паркета просачивается сквозь тонкую ткань брюк. Рутина была разрушена, её хрупкий карточный домик разметан одним взмахом пушистой лапы. Предсказуемость — уничтожена.
В её жизнь, в её крепость одиночества, ворвалось нечто живое, дышащее, абсолютно неподконтрольное и невозмутимое. И в своём молчаливом упорстве это было страшнее, чем знакомая, предсказуемая пустота.
Из-под дивана, из самой гущи темноты, донеслось негромкое, но отчётливое, шипящее на низких нотах: «Ш-ш-ш-ш». Оно звучало не как угроза, а как финальный, обжалованию не подлежащий вердикт: «Обсуждению не подлежит. Моё место жительства — утверждено».
Тогда Маша, не поднимаясь с пола, доползла до телефона, лежавшего на тумбочке. Пальцы сами нашли и набрали единственный номер в памяти, по которому можно было звонить в любое время суток с любой, даже самой абсурдной проблемой.
В комнате повисла напряжённая тишина, прерываемая лишь тиканьем часов и далёким гулом города за окном. Секунды тянулись, словно резиновые, каждая казалась вечностью.
Послышались долгие, протяжные гудки, а затем — жизнерадостный, хрипловатый от сигарет голос, который был похож на глоток крепкого кофе в самый нужный момент.
— Ангелина, — выдохнула Мария, закрывая глаза. — У меня поддиванное чудовище. Белое и пушистое.
Её голос дрожал, выдавая всю степень её смятения и растерянности. В этот момент она чувствовала себя маленькой девочкой, рассказывающей маме о своих страхах и переживаниях….