— Заткнись уже! — Лёша швырнул ключи на стол так, что они с грохотом отскочили к краю. — Надоело слушать твои причитания!
Лиза замерла у плиты, ложка застыла в воздухе над кастрюлей с супом. Вот оно. Началось. Опять началось.
— Я не причитаю, — тихо сказала она, не оборачиваясь. — Я просто спросила, зачем нам...
— Не медли и не зли меня! — рявкнул он, и она вздрогнула, хотя знала: сегодня будет именно так. По тому, как он вошел, по скрипу его ботинок, по тому, как хлопнула дверь. Она уже научилась считывать эти знаки. Шесть лет брака — хорошая школа. — Продашь свою квартиру и купим дом, перевезём маму с сестрой к себе! Всё, решено!
Её квартиру. Ту самую однушку на Садовой, что оставила бабушка. Крошечную, с вечно текущим краном и облупленными батареями, но свою. Единственное, что по-настоящему принадлежало ей.
Лиза медленно повернулась. Лёша стоял посреди кухни — плечи расправлены, подбородок задран, взгляд тяжёлый, непроницаемый. Сорок два года, спортивное телосложение, которым он так гордился, рыжий цвет волос. Красивый мужчина. Когда-то она думала: как же мне повезло.
— Лёша, мы же обсуждали... — начала она.
— Ничего мы не обсуждали! — отрезал он. — Я сказал — ты сделаешь. Мать одна живёт в той дыре, Сонька снимает комнату за бешеные деньги. А у тебя квартира пустует!
— Она не пустует, я сдаю её, мы на эти деньги...
— На какие деньги?! — он шагнул ближе, и Лиза инстинктивно отступила к мойке. — На твои жалкие пятнадцать тысяч? Да это смех! Продашь — получим нормальную сумму, купим дом в Павловке, заживём все вместе, по-человечески!
По-человечески. Лиза прикусила губу. Жить с Клавдией Сергеевной под одной крышей — вот что он называл «по-человечески». Свекровь, которая каждый раз при встрече оглядывала её с ног до головы и цокала языком: «Опять не накрасилась? Лёшенька, ну что за жена у тебя, а? Как замарашка».
— Лёш, давай спокойно поговорим, — попробовала она, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Присядь, я налью тебе...
— Не нужно мне ничего наливать! — рявкнул он и резко дёрнул стул, усаживаясь. — Нужно, чтобы ты, наконец, начала думать не только о себе! Семья — это не ты одна, понимаешь?! Это мои родные тоже!
Семья. Она отвернулась к плите, выключила конфорку. Суп уже не хотелось есть. Да и он не станет — скажет, что невкусно, что пересолила или недосолила, что вообще готовить не умеет.
— Твоя мать меня ненавидит, — тихо сказала Лиза.
— Чушь собачья! — Лёша стукнул кулаком по столу. — Мама тебя любит, просто она строгая! Ей нужна порядочная невестка, а не...
Он не договорил, но Лиза и так поняла. «Не такая, как ты». Недостаточно красивая, недостаточно умная, недостаточно успешная. Недостаточно вообще.
Шесть лет назад всё было иначе. Он дарил цветы, водил в кафе, говорил, что она — самая лучшая, что без неё не может. Предложение сделал красиво: на крыше его дома, с шампанским и видом на закатное небо. Она плакала от счастья, целовала его, шептала «да, да, да». А Клавдия Сергеевна уже тогда смотрела на неё холодно и говорила сыну: «Ну что ж, Лёшенька, твой выбор. Только смотри не пожалей потом».
Не пожалел. Зато пожалела она.
— Я не хочу продавать квартиру, — сказала Лиза, и сама удивилась твёрдости в собственном голосе.
Лёша медленно поднял голову. В его глазах плеснулось что-то опасное.
— Что ты сказала?
— Я сказала — не хочу, — повторила она, и сердце забилось где-то в горле, в висках, в запястьях. — Это всё, что у меня есть. Понимаешь? Единственное моё...
— У тебя есть муж! — заорал он, вскакивая. — У тебя есть семья! Или тебе плевать?!
— Не плевать, но...
— Никаких «но»! — он шагнул к ней, навис, и Лиза почувствовала, как холодеет спина. — Завтра же едешь в МФЦ, оформляешь документы на продажу! Я уже нашёл риелтора, он знает покупателя! Всё схвачено!
Всё схвачено. Без неё. За её спиной. Он уже всё решил, всё спланировал — осталось только заставить её поставить подпись.
— Нет, — выдохнула Лиза.
Тишина. Долгая, вязкая тишина, в которой слышалось только её дыхание — частое, рваное.
— Ты... — Лёша прищурился, — ты что, мне перечишь?
— Я не хочу продавать квартиру, — она сжала руки в кулаки, ногти впились в кожу ладоней. Нет, не впились, просто крепко прижались. — Это моё. И я имею право...
Звонок в дверь разорвал момент. Резкий, настойчивый.
Лёша выругался сквозь зубы, развернулся и пошёл открывать. Лиза прислонилась к столешнице, пытаясь отдышаться. Ноги дрожали. Руки дрожали. Всё внутри дрожало — от страха, от злости, от обиды.
— Лёшенька! — раздался до боли знакомый голос из прихожей. — Родной мой! Я тебя так ждала!
Клавдия Сергеевна. Конечно. Кто же ещё.
Лиза закрыла глаза. Значит, так. Значит, война начинается не завтра. Она началась прямо сейчас.
Свекровь появилась на пороге кухни — высокая, дородная, в дорогой дублёнке и с огромной сумкой через плечо. Следом протиснулась Соня — тихая, бледная, в мятом пуховике и с вечно виноватым выражением лица.
— О, Лизавета, — Клавдия Сергеевна окинула её быстрым взглядом, — вечно в этих домашних тряпках. Лёша, ну как ты терпишь? Даже подкраситься не может, к приходу гостей подготовиться!
— Я не знала, что вы придёте, — ровно ответила Лиза.
— А надо знать! — отрезала свекровь, стаскивая дублёнку. — Мать мужа — это всегда гости желанные! Сонька, помоги мне!
Соня молча забрала верхнюю одежду, не глядя на Лизу. Двадцать восемь лет, а выглядела на все сорок — серая, затравленная, будто извинялась за своё существование.
— Ну что, Лёша рассказал тебе нашу новость? — Клавдия Сергеевна уселась на стул, заполнив собой всё пространство кухни. — Мы переезжаем! Наконец-то заживём по-настоящему, всей семьёй!
Лиза молчала, глядя на мужа. Он стоял у двери, скрестив руки на груди, и смотрел на неё с вызовом. Мол, вот видишь? Теперь попробуй откажи.
— Дом я уже приглядела, — продолжала свекровь, доставая из сумки телефон. — В Павловке, двухэтажный, участок шесть соток. Правда, запущен немного, но это не беда! Привезём рабочих, приведём в порядок. У нас у каждого своя комната будет, представляешь? И огород! Я там картошку посажу, огурчики, помидорчики...
— А мы с Лизой куда? — спросил Лёша.
— Ну как куда? — свекровь удивлённо подняла брови. — С нами, конечно! На втором этаже две спальни — вам одна, нам с Сонькой другая. И всё рядом, всё вместе!
Вместе. Навсегда. Клавдия Сергеевна за стенкой, Соня под боком, Лёша с новой властью, подкреплённой материнской поддержкой.
— Я не продам квартиру, — отчётливо, почти по слогам, произнесла Лиза.
Три пары глаз уставились на неё. Клавдия Сергеевна отложила телефон, Соня замерла в дверях, Лёша побагровел.
— То есть как «не продашь»? — медленно спросила свекровь.
— Вот так, — Лиза почувствовала, как внутри что-то переламывается, отпускает. — Эта квартира моя, и я не хочу её продавать.
— Лёша! — взвизгнула Клавдия Сергеевна. — Ты слышишь, что эта... что твоя жена несёт?! Ты что, позволишь ей...
— Заткнись, — сказала Лиза.
Ещё одна тишина. Но уже другая. Изумлённая.
Клавдия Сергеевна раскрыла рот, но ни звука не вышло. Соня застыла в дверном проёме, вцепившись в дублёнку матери. Лёша смотрел на жену так, словно впервые видел.
— Ты что себе позволяешь? — первой очнулась свекровь, и голос её стал ледяным. — Как ты смеешь так разговаривать со старшими?!
— Точно так же, как вы разговариваете со мной, — Лиза ощущала странное спокойствие. Будто внутри щёлкнул какой-то выключатель, и страх отступил. — Шесть лет я слушаю ваши замечания. Про мою внешность, про готовку, про то, что я недостойна вашего сына. Шесть лет молчу. Но больше не буду.
— Лизка, ты совсем обнаглела! — Лёша сделал шаг вперёд, но она подняла руку, останавливая его.
— Не подходи. И не называй меня так. Я Лиза. Твоя жена, между прочим, а не прислуга и не пустое место.
— Да как ты... — начал он, но она перебила:
— Как я? Да вот так! — она почувствовала, как внутри поднимается волна, которую слишком долго сдерживала. — Ты решил за меня, что я продам квартиру? Ты уже нашёл риелтора, покупателя, всё организовал — и даже не спросил! А потом приходишь и орёшь, что я должна подчиняться!
— Я глава семьи! — рявкнул Лёша. — И я...
— Глава семьи не тиран! — выкрикнула Лиза, и сама удивилась силе собственного голоса. — Глава семьи не унижает жену, не командует, как солдатом! Глава семьи советуется, уважает, прислушивается!
Клавдия Сергеевна тяжело поднялась со стула. Лицо её налилось краской.
— Всё ясно, — процедила она сквозь зубы. — Испортилась твоя женушка, Лёша. Совсем от рук отбилась. Знаешь, что надо делать с такими?
— Что? — спросила Лиза, глядя ей прямо в глаза. — Бить? Запирать? Лишать последнего? Так вы уже пытались. Только я больше не боюсь.
— Мама, успокойся, — вдруг подала голос Соня, робко дотрагиваясь до материнского рукава.
— Ты тоже заткнись! — огрызнулась Клавдия Сергеевна, резко отдёргивая руку. — Надоело твоё нытьё!
Соня скукожилась, как всегда. Опустила глаза, ссутулилась, стала ещё меньше. И Лизу вдруг пронзило острой жалостью — к этой затравленной женщине, которая всю жизнь прожила в тени властной матери.
— Значит, так, — Клавдия Сергеевна повернулась к сыну. — Либо она продаёт квартиру и мы переезжаем, либо... либо ты знаешь что.
Лёша молчал, глядя в пол. Лиза видела, как напряглись его плечи, как сжались челюсти.
— Либо что? — спросила она тихо.
— Либо разводись с ней! — отчеканила свекровь. — Нечего держать при себе такую неблагодарную...
— Довольно! — неожиданно рявкнул Лёша, и все вздрогнули. — Мам, хватит!
Клавдия Сергеевна округлила глаза:
— Ты что, Лёшенька? Ты же не на её стороне?
— Я ни на чьей стороне! — он провёл рукой по лицу. — Надоело! Вы все достали — и ты, мам, и ты, Лиза! Не могу я больше!
Он схватил куртку с вешалки и рванул к двери.
— Ты куда? — вскрикнула Клавдия Сергеевна.
— К Михалычу! — бросил Лёша через плечо. — Пива выпью, проветрюсь. А вы тут разбирайтесь сами!
Хлопнула дверь. Топот шагов по лестнице. Тишина.
Клавдия Сергеевна медленно опустилась на стул. Лицо её осунулось, постарело на десять лет.
— Вот что ты наделала, — прошептала она, глядя на Лизу с ненавистью. — Отвернула моего сына от меня. От родной матери.
— Я ничего не делала, — устало сказала Лиза. — Это вы сами. Годами давили на него, решали за него, лезли в нашу жизнь...
— Я — мать! — взвилась свекровь. — Я имею право!
— Нет, — твёрдо ответила Лиза. — Не имеете. У него своя семья теперь. Своя жизнь.
— Какая семья?! — фыркнула Клавдия Сергеевна. — Ты что, детей ему родила? Вон Сонька хоть племянников нарожает когда-нибудь, а от тебя...
— Мам, перестань, — тихо попросила Соня.
— Не встревай! — рявкнула мать, но Соня вдруг выпрямилась, подняла голову.
— Нет, не перестану, — голос её дрожал, но звучал твёрже обычного. — Хватит уже. Хватит всех обижать, всем указывать. Мне тридцать скоро, а я живу как... как...
— Как что?! — взвилась Клавдия Сергеевна.
— Как твоя тень! — выкрикнула Соня, и глаза её заблестели от слёз. — Ты решаешь, где мне жить, с кем встречаться, во что одеваться! У меня даже права голоса нет!
— Да потому что ты без меня пропадёшь! — заорала мать. — Ты же никто, ничего из себя не представляешь!
— А чья в этом вина?! — Соня всхлипнула, но не отступила. — Ты меня такой сделала! Забитой, запуганной! Когда Илья предложил замуж — ты его прогнала! Сказала, что он недостойный! А он... он любил меня...
— Любил, — презрительно хмыкнула Клавдия Сергеевна. — Он женился через полгода на другой! Вот она, твоя любовь!
— Потому что ты его унизила! — закричала Соня. — При мне! Сказала, что он нищеброд, что не пара мне! Он не выдержал...
Лиза молча смотрела на сестру. Вернее, на золовку — они ведь не были кровными родственниками. Но в этот момент Лиза чувствовала к Соне такую близость, какой не испытывала никогда.
— Соня, — позвала она тихо. — Хочешь чаю?
Та обернулась, всхлипнула и кивнула. Лиза достала чайник, включила его. Руки дрожали, но она справилась — налила воду, достала чашки, заварку.
— Ты что, чаепитие устраиваешь?! — возмутилась Клавдия Сергеевна. — После такого?!
— После такого особенно нужно чаю, — спокойно ответила Лиза. — С мятой. Успокаивает.
Она молча разлила по чашкам, поставила одну перед Соней, вторую — перед свекровью. Та смотрела на чай так, словно он был отравленным.
— Не надо мне твоего чая, — процедила она.
— Как хотите, — Лиза пожала плечами и села напротив Сони. Та обхватила чашку ладонями, вдыхая мятный пар.
— Лиз, — прошептала она. — Прости. Я всё время молчала, когда мама тебя... Мне было стыдно, но я боялась...
— Я знаю, — кивнула Лиза. — Всё нормально.
— Нет, не нормально! — Соня подняла на неё красные глаза. — Ты хороший человек. Ты всегда была доброй, терпеливой. А мы... а мама...
— Хватит! — гаркнула Клавдия Сергеевна, вскакивая. — Собирайся, Сонька! Уходим! Тут нам больше не рады!
— Я не пойду, — тихо сказала Соня.
— Что?!
— Я не пойду, — повторила та, не поднимая глаз. — Я устала. От скандалов, от криков. От того, что ты решаешь всё за меня. Я... я хочу жить сама. По-своему.
Клавдия Сергеевна покачнулась. На секунду Лизе показалось, что она сейчас упадёт. Но свекровь выпрямилась, стиснула зубы.
— Предали, — прошипела она. — Все предали. И сын, и дочь. Ну что ж. Живите, как хотите. Только не приходите потом, не просите!
Она схватила дублёнку, натянула на себя, не попадая в рукава. Соня сидела, уткнувшись в чашку, не поднимая головы. Лиза молчала, чувствуя, как внутри всё сжимается от напряжения.
— Пожалеете! — бросила Клавдия Сергеевна с порога. — Все пожалеете!
Дверь хлопнула. Снова.
Тишина. Долгая, выматывающая.
— Она вернётся? — спросила Соня, не поднимая глаз.
— Не знаю, — честно ответила Лиза.
— Я боюсь, — прошептала золовка. — Я всю жизнь с ней. Не знаю, как без неё...
— Научишься, — Лиза накрыла её руку своей. — Мы обе научимся.
В прихожей звякнули ключи. Лёша. Вернулся.
Он вошёл в кухню медленно, будто боялся спугнуть что-то хрупкое. Лицо осунувшееся, усталое. Пахло сигаретами и холодом.
— Мама ушла? — спросил он тихо.
— Ушла, — подтвердила Лиза.
Лёша кивнул, присел на край стула. Молчал долго, разглядывая свои руки. Соня поднялась, пробормотала что-то про ванную и быстро вышла, оставив их вдвоём.
— Я не к Михалычу ходил, — сказал Лёша наконец. — Просто сидел на лавочке у подъезда. Курил. Думал.
Лиза молчала, ждала.
— Знаешь, о чём думал? — он поднял на неё глаза, и в них было что-то новое, чего она не видела давно. Растерянность? Стыд? — Что я превратился в своего отца. Помнишь, я рассказывал? Как он орал на маму, как командовал, как она боялась слово поперёк сказать...
— Помню, — тихо ответила Лиза.
— Я клялся себе, что никогда таким не стану. А потом женился, и... — он сжал кулаки, — и стал копией его. Орал, требовал, унижал. Господи, Лиз, что я творил?
Она не знала, что ответить. Часть её хотела подойти, обнять, сказать, что всё будет хорошо. Другая часть — та, что шесть лет молчала и терпела — молчала и сейчас.
— Квартиру продавать не надо, — сказал Лёша. — Это твоё. И маму с Сонькой... пусть сами решают, где жить. Соня взрослая, пора ей отделиться. А мама... мама переживёт.
— Лёш...
— Не перебивай, — он поднял руку. — Дай договорю. Я... я не знаю, получится ли у меня измениться. Может, снова сорвусь, наору. Это во мне сидит так глубоко... Но я попробую. Хочу попробовать. Если ты... если ты ещё не решила уйти.
Лиза смотрела на него — на этого мужчину, за которого выходила замуж шесть лет назад. Искала в его лице что-то знакомое, то, что заставило её когда-то сказать «да». И, кажется, нашла. Едва заметное, но оно было.
— Я подумаю, — сказала она. — Мне нужно время.
Он кивнул, не настаивая.
Из ванной вышла Соня — растерянная, испуганная, но с каким-то новым блеском в глазах.
— Лиз, — позвала она неуверенно. — Можно я... можно переночую у тебя? На диване?
— Конечно, — Лиза улыбнулась. — Сейчас постель постелю.
Лёша поднялся, подошёл к окну. Стоял спиной, глядя в темноту за стеклом.
— А знаете что, — вдруг сказал он, не оборачиваясь. — Может, правда дом купим? Только без мамы. Нам троим. Чтобы у каждого своя комната была. И сад. Соня будет цветы сажать, она ведь любит возиться с землёй, правда?
Соня удивлённо моргнула:
— Откуда ты знаешь?
— Знаю, — он обернулся, и на лице его мелькнула странная, почти детская улыбка. — Ты в детстве всегда на даче в огороде пропадала. Помнишь, как розы выращивала?
— Помню, — прошептала Соня, и губы её дрогнули.
Лиза смотрела на них обоих — на мужа, который, возможно, впервые за годы увидел в ней человека, а не собственность. На золовку, которая только сегодня осмелилась сказать матери «нет». На кухню, где ещё час назад гремели скандалы, а теперь витало что-то похожее на надежду.
— Дом — это интересная идея, — медленно сказала она. — Но на мои деньги от сдачи квартиры. И решать будем вместе. Все трое. Договорились?
Лёша кивнул. Соня тоже.
За окном падал первый снег — неожиданный, нелепый в конце октября. Белые хлопья кружились в свете фонарей, оседали на подоконнике, превращая двор в сказку.
— Смотрите, — Соня подошла к окну, приложила ладонь к холодному стеклу. — Снег. Рано в этом году.
— Может, к переменам, — усмехнулся Лёша.
Лиза молчала, глядя в окно. Где-то там, в белой круговерти, терялась прежняя жизнь — покорная, тихая, выстраданная. А впереди, за этой завесой снега, маячило что-то новое. Страшное и манящее одновременно.
«Успею ли разглядеть, что это?» — подумала она. И тут же ответила себе: «Обязательно. Теперь обязательно».
Чайник на плите тихо засвистел, напоминая о чём-то простом и важном. О том, что жизнь продолжается. Всегда продолжается.