— Заткнись уже! Надоело слушать твое нытье!
Эти слова впились в меня, как осколки разбитой чашки. Я стояла посреди кухни — нашей маленькой, затертой жизнью кухни, где линолеум протерся до дыр у плиты, а на потолке желтело пятно от старой протечки. Валентин сидел за столом, раскинувшись на стуле, будто это он здесь хозяин вселенной, а не просто мужик, который третий месяц между работами.
— Хватит злить меня, а то получишь! Возьмешь кредит и купишь моей маме домик на море, ей свежий воздух нужен! — прошипел он, и в его голосе звучало что-то такое... Что-то, от чего у меня внутри все сжалось.
Домик на море. Его маме. Я машинально сжала в руке мокрую тряпку — только что протирала стол после ужина, за который он даже не поблагодарил. Капли воды стекали на пол, одна за другой, и я смотрела на них, не в силах поднять глаза.
— Кредит, — повторила я тихо. — Ты хочешь, чтобы я взяла кредит на домик... для твоей матери.
— А что такого? — Валентин поднялся, и его стул скрипнул так неприятно, что по спине пробежал озноб. — Ты работаешь, у тебя зарплата нормальная. В банке тебе дадут без проблем. А мама болеет, ей врачи велели к морю ехать. Астма у нее, понимаешь? Воздух морской нужен!
Я посмотрела на него. Сорок два года, из которых пятнадцать мы вместе. Пятнадцать лет я просыпалась рядом с этим человеком, готовила ему завтраки, стирала его рубашки, выслушивала бесконечные рассказы о том, как его недооценивают на работе. Хотя работы-то сейчас и нет — уволился в марте, сказал, что начальник придурок. И с тех пор сидит дома, диван продавливает.
— У твоей матери квартира трехкомнатная в центре города, — сказала я, и голос мой прозвучал странно — будто чужой, далекий. — Она может продать ее и купить себе что угодно. Хоть виллу в Сочи.
— Ты что несешь?! — Валентин шагнул ко мне, и я невольно попятилась к раковине. — Это ее квартира! Она нам с братом достанется! Ты вообще о чем?
Вот оно. Всегда так. Его матери достанется, его брату достанется, его семье, его, его, его. А я? Я просто должна вкалывать, приносить деньги и еще кредиты брать на чужих людей.
— Валь, твоя мать меня терпеть не может, — выдохнула я. — Она при каждой встрече говорит, что я неудачная партия для тебя. Что ты мог бы жениться на ком-то лучше. И ты молчишь. Всегда молчишь.
— Ну, мать есть мать, — он махнул рукой, словно отгоняя муху. — Старая женщина, больная. Ты что, обижаешься на пенсионерку? Мелочная какая-то.
Мелочная. Я мелочная, потому что не хочу влезать в долги ради женщины, которая пятнадцать лет отравляла мне существование. Которая при первой встрече оглядела меня с ног до головы и сказала: "Худовата. И бедра узкие — рожать будет плохо". Рожать я, кстати, так и не стала. Три попытки ЭКО, все за мой счет, все неудачные. А Валентин после третьей только плечами пожал: "Значит, не судьба".
— Я не возьму кредит, — сказала я твердо. — Извини, но нет.
Он замер. В кухне стало так тихо, что я услышала, как тикают старые часы в коридоре — подарок от моей бабушки. Валентин смотрел на меня так, будто я только что выросла из-под пола.
— То есть как это — не возьмешь? — медленно проговорил он.
— Так и не возьму. У нас самих кредит за машину, которую ты разбил в прошлом году. Я плачу его одна, между прочим. Плюс коммуналка, плюс продукты, плюс все остальное. Я не потяну еще один кредит.
— А мама? — голос его стал тише, но в нем появилось что-то опасное. — Мама должна задыхаться в этом городе? Ты хочешь, чтобы она умерла?
Вот так он умеет. Перевернуть все с ног на голову. Сделать из меня чудовище, которое хочет смерти беззащитной старушке. Хотя этой "старушке" шестьдесят три года, она каждый день гуляет в парке по два часа и умудряется ездить по распродажам в три торговых центра за день.
— Твоя мама проживет еще долго, — ответила я. — И если ей нужен морской воздух, пусть съездит на пару месяцев в санаторий. Но я не куплю ей дом.
Валентин сделал шаг вперед. Потом еще один. Его лицо исказилось — не от гнева даже, а от какого-то непонимания, будто я вдруг заговорила на китайском.
— Ты забыла, кто в этом доме мужчина? — спросил он тихо.
И вот тут у меня внутри что-то щелкнуло. Не сломалось — именно щелкнуло, как тумблер на старом электрощитке. Сломаться могло раньше, в те моменты, когда он приходил пьяный и орал, что я плохая жена. Или когда его мать при мне говорила сыну, что зря он на мне женился. Или когда он швырнул в стену мою любимую фотографию с родителями, потому что я не захотела ехать к его родне на выходные.
Но щелкнуло именно сейчас.
— Мужчина? — переспросила я. — Мужчина, который три месяца не работает? Который за это время ни разу не приготовил ужин, не помыл пол, не сходил в магазин? Мужчина, который требует, чтобы я влезла в долги ради его маменьки?
— Ах ты...
Он не успел договорить. Я подняла руку — просто подняла, не угрожая, не замахиваясь. Но он осекся.
— Нет, — сказала я. — Хватит. Я устала. Я больше не могу.
— Куда ты?!
Я уже шла к выходу из кухни. Ноги двигались сами, без моей команды. Я дошла до прихожей, сняла с вешалки свою куртку — старенькую, синюю, которую носила еще до замужества. Сунула ноги в кроссовки.
— Анжела! — заорал Валентин из кухни. — Ты куда собралась?! Я с тобой разговариваю!
Анжела. Мое имя звучало в его устах как оскорбление. Когда-то он произносил его нежно, еще когда мы только познакомились на корпоративе у меня на работе. Он тогда работал поставщиком, привозил канцтовары, и мы случайно столкнулись у столика с закусками. Он улыбнулся, я засмеялась над его шуткой про срок годности бутербродов. Все было легко и просто.
Где тот Валентин? Когда он превратился в этого?
Я открыла дверь.
— Если ты сейчас уйдешь, — его голос зазвенел за спиной, — можешь не возвращаться! Слышишь? Не возвращайся!
Я обернулась. Он стоял в проеме кухни, красный, взъерошенный. В трениках и застиранной футболке. И впервые за много лет я увидела его по-настоящему. Не мужа, не спутника жизни, не человека, с которым прошла через столько всего. А просто мужика средних лет, который решил, что жена — это его собственность.
— Хорошо, — сказала я и вышла.
Ночной город встретил меня холодным октябрьским ветром и редкими прохожими. Я шла быстро, не разбирая дороги, пока не оказалась у автобусной остановки. Села на скамейку, достала телефон. Половина десятого. Куда идти? К подруге Жанне? Нет, она с мужем сейчас наверняка смотрит сериалы, не хочется вламываться в чужую размеренную жизнь со своими проблемами. К сестре? Та живет в другом конце города, да и с ее Артемом мы никогда не ладили — он из тех, кто любит читать лекции о том, как надо жить.
Телефон завибрировал. Валентин. Пять пропущенных. Я отключила звук и сунула его обратно в карман.
— Девушка, вы не подскажете, как пройти к улице Комарова?
Я подняла голову. Передо мной стояла женщина лет пятидесяти с небольшим, в элегантном пальто и с чемоданом на колесиках. Лицо интеллигентное, усталое, но приветливое. Волосы схвачены заколкой, из-под которой выбивались седые пряди.
— Простите, — я попыталась сосредоточиться. — Комарова... Это три остановки на автобусе отсюда, потом направо, минут десять пешком.
— Ох, — она вздохнула и опустилась рядом на скамейку. — А я-то думала, близко. Таксист высадил здесь, сказал, что дальше пробка. Взял деньги и уехал. Хороши дела.
Мы помолчали. Ветер трепал голые ветки деревьев над остановкой.
— Вы издалека? — спросила я, сама не зная зачем. Просто не хотелось молчать, оставаться наедине со своими мыслями.
— Из Калуги, — кивнула она. — К дочери приехала. Она недавно родила, внука первого. Я должна была еще вчера приехать, но поезд задержали. Звонила ей, а она трубку не берет. То ли спит, то ли обиделась, что я опоздала.
В ее голосе слышалась тревога. Я посмотрела на нее внимательнее — под глазами темные круги, руки сжимают ручку чемодана.
— А вы адрес точный знаете? — спросила я.
— Знаю, записано. Она только въехала в новую квартиру, я там ни разу не была. Боюсь заблудиться в темноте.
Что-то щелкнуло во мне снова — но уже не от злости или отчаяния. От желания помочь. Сделать что-то хорошее, простое, человеческое.
— Я провожу вас, — сказала я. — Мне все равно сейчас некуда спешить.
Женщина посмотрела на меня с изумлением.
— Да что вы! Не могу я вас затруднять. Поздно уже, вам домой нужно.
— Не нужно, — вырвалось у меня. — То есть... не хочу я сейчас домой. Правда. И мне будет спокойнее, если я провожу вас. Темно, вы с чемоданом, одна...
Она помолчала, всматриваясь в мое лицо. Потом кивнула.
— Спасибо вам. Меня Галина Петровна зовут.
— Анжела.
Мы сели в подошедший автобус. Ехали молча, и это молчание было каким-то правильным, не напряженным. Галина Петровна смотрела в окно, я — на свои руки. На безымянном пальце посверкивало обручальное кольцо. Простое, золотое. Валентин дарил его пятнадцать лет назад, в загсе, и тогда оно казалось символом начала чего-то большого, светлого. А теперь? Теперь это просто кольцо.
Мы вышли на нужной остановке. Улица оказалась тихой, с новостройками. Галина Петровна сверялась с адресом, я помогала ей катить чемодан по неровному тротуару.
— Вот, кажется, этот дом, — она остановилась у подъезда. — Квартира двести восемь. Анжела, дорогая, как мне вас отблагодарить?
— Да не нужно ничего, — я улыбнулась первый раз за весь вечер. — Идите к дочке. И... поздравляю вас с внуком.
Она вдруг обняла меня — крепко, по-матерински. И на секунду мне стало так тепло, будто я не взрослая женщина сорока лет, а маленькая девочка, которую обнимает мама. Моя мама умерла шесть лет назад. Рак. Быстро, злобно. Валентин тогда даже на похороны опоздал — сказал, что застрял в пробке, хотя от пивной он застрял, я потом узнала.
— Вы замерзли, — Галина Петровна отстранилась и посмотрела на меня обеспокоенно. — Поднимитесь со мной, чаю попьете, согреетесь. Дочка не откажет.
— Не стоит...
— Прошу вас, — в ее голосе прозвучала настойчивость. — Я вижу, что у вас что-то случилось. Может, поговорить надо? Я умею слушать.
Я хотела отказаться. Но телефон снова завибрировал в кармане — Валентин, наверное. И идти мне действительно было некуда.
— Хорошо, — прошептала я.
Мы поднялись на лифте на двадцать первый этаж. Галина Петровна позвонила в дверь. Ждали минуту, вторую. Наконец послышались шаги, и дверь распахнулась.
На пороге стояла молодая женщина — бледная, с растрепанными волосами, в халате. На руках у нее был младенец, завернутый в голубое одеяло. Но больше всего меня поразило выражение ее лица — измученное, потерянное, с красными от слез глазами.
— Мама, — прохрипела она. — Наконец-то... Я уже думала...
— Даша, доченька, что случилось? — Галина Петровна шагнула внутрь, я замерла на пороге.
— Он ушел, — девушка по имени Даша всхлипнула. — Родион ушел. Позавчера. Сказал, что не готов к ребенку, что это все ошибка. Забрал вещи и ушел. Телефон не берет. Я одна, мама, я не справляюсь...
Младенец закряхтел, заворочался. Даша качнула его механически, но было видно, что она на грани.
— Господи, — выдохнула Галина Петровна и обняла дочь вместе с внуком. — Тихо, тихо. Я здесь. Все будет хорошо.
Я стояла в дверях, не зная, уйти или остаться. Чужое горе, чужая семья. Но Галина Петровна обернулась ко мне.
— Анжела, войдите, пожалуйста. Помогите мне.
И я вошла.
Я вошла в квартиру, и дверь за мной закрылась с тихим щелчком — таким же, как тот, что прозвучал у меня внутри несколько часов назад.
Квартира была маленькой, однушкой, но светлой. Правда, сейчас везде царил хаос: на диване горой лежали детские вещи, на столе — грязная посуда, в углу стояла детская кроватка с помятым бельем. Пахло молоком и усталостью.
— Даша, садись, — Галина Петровна усадила дочь на диван. — Когда ты последний раз ела?
— Не помню, — девушка качала головой. — Утром, кажется. Или вчера. Миша не спит, он все время плачет, я не понимаю, что ему нужно...
— Дай его мне, — я протянула руки, сама не понимая, зачем. Детей у меня не было, опыта никакого. Но Даша безропотно передала мне сверток.
Младенец был крошечным, теплым. Он смотрел на меня темными глазами — такими серьезными, будто понимал все. Я прижала его к себе осторожно, и он вдруг затих. Просто затих и продолжал смотреть.
— Вот так, — прошептала я, покачивая его. — Тихо-тихо.
Галина Петровна уже хлопотала на кухне — нашла чайник, включила его, достала из чемодана какие-то контейнеры с едой. Даша сидела, уронив голову на руки.
— Два дня одна, — пробормотала она. — Два дня я думала, что схожу с ума. Он обещал, мама. Родион обещал, что мы справимся. Что он хочет этого ребенка. А потом взял и ушел. Как будто мы — какая-то ошибка, которую можно стереть.
Я смотрела на ребенка в своих руках и думала о Валентине. О том, как он пожал плечами после третьего провалившегося ЭКО. "Не судьба", — сказал он тогда. Так легко, так просто. Будто речь шла не о ребенке, не о нашей общей мечте, а о несостоявшейся покупке телевизора.
— Ты не одна, — сказала Галина Петровна, ставя перед дочерью тарелку с супом. — Ешь. Я теперь здесь, никуда не уйду. А этот... этот Родион пусть катится к черту.
— Но как я буду? — Даша всхлипнула. — У меня декретные копейки, квартира в ипотеку, а теперь еще и одна...
— Справишься, — я услышала собственный голос, твердый и спокойный. — Знаешь почему? Потому что ты уже справляешься. Два дня одна с новорожденным — это подвиг. А дальше будет легче. Не сразу, но будет.
Даша посмотрела на меня, и в ее взгляде было столько боли, что у меня сжалось сердце.
— Откуда вы знаете?
— Потому что я сегодня тоже ушла, — сказала я. — От мужа. Пятнадцать лет вместе, а я ушла. И не знаю, что будет дальше, но знаю одно: когда человек превращает тебя в средство для достижения своих целей, когда он перестает видеть в тебе личность — это конец. И оставаться дальше — значит предавать саму себя.
Галина Петровна остановилась с чайником в руках и посмотрела на меня долгим взглядом. Потом кивнула.
— Правильно сделали.
Мы просидели там до трех ночи. Галина Петровна разобрала вещи, я перемыла посуду и помогла с ребенком, Даша впервые за два дня поела и поспала час на диване. Маленький Миша мирно сопел у меня на руках, и я думала о том, как странно все устроено. Я мечтала о ребенке пятнадцать лет, а сейчас качаю чужого младенца в чужой квартире — и чувствую себя нужной впервые за долгое время.
Когда я собралась уходить, Галина Петровна остановила меня у двери.
— Вот мой номер, — она протянула записку. — Звоните, если что. В любое время. И... вы не подумайте, что я лезу не в свое дело, но у меня есть подруга, риелтор. Если вам нужно жилье снять — она поможет, без комиссии.
Я взяла записку и вдруг расплакалась. Просто стояла в прихожей чужой квартиры и ревела, а Галина Петровна гладила меня по спине.
— Все хорошо, девочка моя, — шептала она. — Все будет хорошо.
Я вышла на улицу под утро. Город просыпался — редкие машины, дворники с метлами, первые спешащие на работу люди. Воздух был морозным и чистым. Я достала телефон — двадцать три пропущенных от Валентина. Последнее сообщение пришло в два часа ночи: "Ты пожалеешь".
Я стояла на остановке и смотрела на это сообщение. Потом открыла контакт и нажала "Заблокировать".
Автобус не шел, и я пошла пешком. Шла и думала о том, куда иду. К сестре? В гостиницу? К Жанне? А потом поняла, что иду к себе на работу. В офис, где у меня есть ключи, потому что я старший бухгалтер и иногда задерживаюсь допоздна. Там есть диван в комнате отдыха, душ, кофемашина. Можно переночевать, а утром начать думать.
Я шла по пустым улицам, и с каждым шагом мне становилось легче. Обручальное кольцо все еще было на пальце, но теперь оно не символизировало ничего. Просто металл.
Возле офисного центра я остановилась у круглосуточного магазина. Купила кофе, круассан и маленький блокнот с ручкой. Села на скамейку у входа и открыла первую страницу.
Сверху написала: "План".
Ниже:
"1. Снять квартиру
2. Забрать вещи (с кем-то из знакомых, не одной)
3. Юрист — развод
4. Жить"
Последний пункт я обвела три раза.
Солнце поднималось над городом, окрашивая дома в розовый цвет. Где-то совсем рядом орала автомобильная сигнализация, кто-то громко смеялся, кто-то ругался. Жизнь. Обычная, шумная, не идеальная.
Я закрыла блокнот, допила кофе и пошла к входу в офис. У дверей меня ждала бездомная кошка — рыжая, ободранная, которую я иногда подкармливала. Она потерлась о мою ногу и посмотрела снизу вверх.
— Привет, — сказала я ей. — Знаешь, с сегодняшнего дня у нас с тобой что-то общее.
Кошка мяукнула.
— Мы обе свободны.
Я открыла дверь и вошла внутрь, а кошка пробралась следом. Охранник дядя Саша дремал за стойкой и не заметил. Ничего, я ее покормлю и выпущу. Или не выпущу — кто знает.
Я поднялась на лифте на пятый этаж, прошла в комнату отдыха и легла на диван. Кошка устроилась у меня в ногах.
И впервые за много лет я заснула спокойно — без тревоги, без страха, без ощущения, что делаю что-то не так.
Просто заснула.
А когда проснулась, было утро, и начиналась моя новая жизнь.