Часть 9. Глава 156
«Таблетка» мерно гудела, её двигатель, казалось, наконец-то обрёл спокойствие после борьбы с грязью, которой они нахлебались за последние часы по самую крышу. Внутри царила плотная, липкая полутьма, нарушаемая лишь тусклым, зеленоватым светом приборной панели и редкими, хаотичными движениями фонарика Вали. Она сидела, прислонившись к холодному борту, и чувствовала, как каждый сантиметр её тела ноет от напряжения, словно перетянутая струна, которая только что перестала звенеть.
Запах в машине был густым, слоистым: едкий, почти жгучий антисептик, влажная, кислая вонь размокшей земли, пропитавшей их одежду, и тонкий, металлический аромат крови. Этот запах Валя уже перестала замечать как нечто чужеродное; он стал неотъемлемой частью её рабочего пространства, таким же привычным, как для Деда – запах бензина и машинного масла, которое он периодически доливал в движок, поминая добрым словом отечественный автопром.
Медсестра Парфёнова ехала с мыслью о том, что совершенно не ожидала сегодня снова увидеть Василька. Воспоминание о нём было ярким и острым, как осколок. Она всё ещё помнила тот яростный, почти безумный огонь в его глазах, когда он рассказывал о том, как, ощущая себя загнанным и забившимся в угол хищником, отбивался от нацистов гранатами, был несколько раз ранен и чудом остался жив.
С того момента прошёл всего месяц, и вот он опять лежал перед ней в медицинской «таблетке». Если тогда ему досталось по касательной, то теперь контузия заставила сильное тело обмякнуть, выключив ту неистовую, пугающую энергию, которую она видела в бою, когда тайком, чтобы не стать целью снайпера, наблюдала за событиями издалека в бинокль.
Василёк и еще один безымянный штурмовик, подхваченный бригадой Деда на обратном пути, лежали на носилках, их дыхание было, к счастью, ровным. Костя-Студент, сидя напротив, дремал, уронив голову на колени. Валя тихонько качнула ногой, задевая его ботинок. Напарник вздрогнул, мгновенно приходя в себя.
– Спишь? – прошептала Валя, стараясь не нарушать покой «трёхсотых», хотя теперь их, после получения дозы анестетика, разбудить не смог бы и пролетающий прямо над головой истребитель, от которого грохот такой, что барабанные перепонки, того и гляди, лопнут, и внутри всё вибрирует мелко-мелко. Да и снаружи тоже.
Костя быстро поднял голову. Его лицо, испачканное грязью, выглядело на удивление детским и беззащитным.
– Нет. Просто глаза закрыл. Думал… – он моргнул, прогоняя сон, зевнул. – Думал о Васильке. О его удаче или её отсутствии. Уж даже не знаю, как и правильно-то.
– О Васильке? – удивилась Валя. – Что о нём думать?
– Вспомнился твой рассказ, как он отбивался. Зверь, в натуре. А теперь лежит, как мешок. Кажется, что такие люди должны быть из другого теста, неубиваемые. Парадокс.
– Все мы из одного теста, Костя. И все очень даже убиваемые, к сожалению, – Валя вздохнула. – Именно поэтому мы здесь. Хотя я, знаешь, не ожидала увидеть его снова. Только месяц прошел. Хотя чему удивляться? Он же сам тогда признался, что «кайфует» от адреналина. Видимо, навлёк на свою пятую точку новые приключения, и вот результат.
Парфёнова замолчала и подумала, что у нее никакого кайфа от адреналина нет. Он никогда не вызывал внутри бесшабашного смеха. Напротив, заставлял внутренности сжиматься в холодный, тугой узел, превращая медсестру в машину для действий, заставляя руки работать быстрее. Её «кайф», если так вообще можно было назвать это состояние, наступал позже, в момент, когда она видела, что раненый дышит, что его пульс стабилизировался. И он достигал своего апогея, когда транспорт увозил «трёхсотого» в спокойный тыл.
Отвлёкшись от своих мыслей, медсестра осторожно проверила повязку на ноге штурмовика. Турникет был ослаблен, но кровотечение остановлено. Рана выглядела скверно – рваные края, много грязи. Парфёнова мысленно прокрутила все этапы первой помощи: жгут, антисептик, обезбол, и нигде не нашла ошибки. Всё сделала правильно, по протоколу.
Она посмотрела на Дока, который сегодня отправился с ними. Он сидел впереди, рядом с Дедом. Потом он обернулся, и его тихий, хриплый голос просочился сквозь гул двигателя:
– Валя, как безымянный? Что с давлением?
– Совсем низкое, – ответила, проверив, медсестра. – Нужна будет кровь. У него вторая группа, резус положительный.
Док повернулся к водителю:
– Как скоро доберёмся? – он спросил что-то еще, Валя уловила главное: командир уже просчитывал логистику и возможные осложнения.
– Док, ты же знаешь. Примета плохая.
– Прости, дружище. Замотался совсем.
Медсестра поняла, о чём они. В самом деле, ни один водитель на передке никогда не скажет, сколько минут или километров осталось до пункта назначения. Скажешь, и всё. Считай, плюнул птице удаче на хвост, жди беды. Валя однажды сама поняла – примета работает. Это случилось в первую неделю ее работы. Она, ощущая, что сейчас отключится от усталости, и страшно желая поскорее вернуться на базу, спросила у Деда:
– Сколько нам еще?
Он, такой же выжатый лимон, ответил:
– Семь минут.
В следующее мгновение под левым передним колесом что-то хрустнуло, и потом пришлось почти час ждать, когда их потащит за собой «мотолыга», – у их «таблетки» не выдержала шаровая опора. Благо, возвращались пустые. После этого Валя подобные глупости больше не спрашивала. Но интерес Дока был понятен: он рассчитывал, сколько протянет «трёхсотый». Хотя ответа всё равно не получил.
Спустя какое-то время, – на часы «за ленточкой» смотреть было бесполезно, время здесь, как Валя почти сразу поняла, течёт по своим законам, «Таблетка» замедлилась, тормозя на укатанной, но всё ещё грязной площадке.
– Приехали. – Голос Деда был хриплым, и только по нему, даже не глядя на лицо, можно было догадаться, как же страшно он устал. Тут и молодой мужик бы из сил выбился, а Деду ведь около полтинника.
Машина остановилась. Снаружи было тихо, лишь далёкий, приглушённый, монотонный гул артиллерии напоминал о том, что боевые действия продолжаются. Они прибыли на один из эвакуационных пунктов, расположенный в полуразрушенном здании бывшей школы. Восстанавливать ее ввиду близости линии огневого контакта не торопились. Какой смысл? Сегодня отремонтируешь, а завтра какой-нибудь оголтелый нацист вдарит по ней из «Градов».
Пункт был похож на остров спокойствия среди фронтового шторма. На входе горели не слишком яркие лампы, отбрасывая резкие тени. Смешение запахов стало ещё более сильным: к антисептику и грязи добавился запах горячего угля и полевой кухни.
Валя несильно толкнула Костю локтем.
– Вставай, Студент. Приехали. Потом свои сны досмотришь.
Костя вздрогнул, быстро протёр глаза и сразу же включился в работу.
– Да не спал я.
– Ага, слюни с воротника вытри, не спал он, – усмехнулась медсестра, глядя, как Студент поспешно смахивает с ткани тоненькую струйку.
Они покинули «таблетку», вытащили каталку. Двери эвакопункта раскрылись, – он разместился в пристрое, где раньше располагался, судя по «шведской стенке», небольшой спортзал, – наружу хлынул яркий свет. Сразу же появились санитары в заляпанных бурыми пятнами халатах, их движения были быстрыми и отработанными.
– «Трёхсотые»! Двое, есть тяжёлый, – коротко бросил Док, выходя из кабины. – Один контужен с лёгким осколочным, второй с пулевым, большая кровопотеря. Приготовьте плазму и операционную.
Началась отлаженная, почти безмолвная процедура передачи.
– Осколочное, спина, до мышц. Контузия. Обезбол введён. Последнее введение было в 17:05, – быстро и сухо доложила Валя, указывая на Василька.
– Пулевое в брюшную полость. Кровопотеря. Признаки шока первой степени. Пульс 110, давление 90 на 60. – докладывал Костя о штурмовике, не упуская ни единой детали.
Валя посмотрела в сторону и увидела хирурга. Он чем-то отдалённо напомнил ей Дмитрия Соболева. Стоял у входа в операционную, его лицо было бледным от усталости, но сосредоточенным. Заметив бригаду Деда, приветственно кивнул сначала Доку, потом Вале и поспешил обратно, так ничего не сказав. Медсестра поняла: у него даже сил разговаривать не было.
– Парфёнова, хорошо сработали. Быстро и чисто. Васильком и вторым займусь лично. Идите, отдыхайте, – приказал Док.
– Спасибо, товарищ капитан.
– И вот что, Валя, – командир задержал её взглядом. – На кухне горячий чай и гречка. Съешь что-нибудь. И не задерживайся. Мы тут скоро ждём большую партию, придётся снова садиться в «таблетку». У нас часа два, не больше.
Медсестра кивнула, осознавая, что их так называемый «отдых» – это краткий, но необходимый ритуал: горячий чай, переодевание и попытка заставить себя расслабить вечно напряженные мышцы, прежде чем снова уехать туда, где пахнет кровью и порохом. Ни о каком полноценном релаксе тут и думать нечего. А уж про всякие СПА-процедуры… Вспомнив об их существовании, Валя улыбнулась, представив, что бы о ней подумали, явись она, как есть теперь, в одно из таких заведений. С порога бы развернули: «Мы бомжих не обслуживаем». «Да уж, – она посмотрела на свои ногти. – Тут один только маникюр обошёлся бы во многие тысячи рублей».
Вздохнув, Парфёнова вошла. Внутри бывшего спортзала, чья крыша являла собой сплошной дуршлаг, царил контролируемый хаос. В одном углу, превращённом в приёмное отделение, сортировали «трёхсотых». В другом, где раньше, вероятно, была раздевалка, медики пытались привести себя в порядок. Валя нашла свободный угол, сбросила бронежилет, потом промокшую, тяжёлую от грязи куртку. Под ней была влажная, липкая от пота и чужой крови тельняшка, – недавний подарок десантников.
Студент принёс ей кружку горячего, крепкого чая.
– Держи. С сахаром.
– Спасибо, Костя.
Медсестра сделала большой глоток. Горячая жидкость обожгла горло, но принесла мгновенное облегчение.
– Ты сегодня молодец, – сказал Костя, присаживаясь рядом.
– Просто делала свою работу, – ответила Валя, стараясь, чтобы её голос звучал ровно.
– Нет, Валя. Ты не просто делала. Ты не запаниковала, когда мина ударила. Помнишь? Я… чуть не уронил носилки.
Валя посмотрела на него. В его глазах не было ни лести, ни желания угодить, только искреннее признание.
– Помнишь, что Док говорил? – тихо спросила она. – «В экстремальных ситуациях у некоторых людей активизируются скрытые резервы организма...»
– Да, помню. Но не у всех. У меня активизируется только желание спрятаться, – усмехнулся Студент. – Порой хочу в сурка превратиться. Раз! И прыгнул в норку.
– Это нормально, Костя. Страх – это нормально. Главное, что ты не спрятался. Ты держал носилки, пока мы бежали там.
Парфёнова отодвинула бронежилет. Его вес, казалось, к концу для только больше становился. Словно кто-то невидимый подсовывал туда новые титановые пластины. Вале подумалось, что синяки от него проходить будут еще много недель.
– Я не понимаю, как ты можешь быть такой... равнодушной, – заметил Костя. – Ну, или холодной. У меня внутри всё кипит, бурлит и лопается. Эмоции, так их перетак! А ты… Вот словно не чувствуешь ничего. Как это у тебя выходит?
– Я не холодная, Костя. Просто не могу позволить себе такую роскошь. Если начну чувствовать всё, что вижу, слышу, понимаю, то не смогу работать и превращусь в «трёхсотого» по голове.
Она достала из вещмешка чистую тельняшку и сухие брюки. Переодеваться приходилось быстро, в полумраке, не обращая внимания на других медиков. Студент при этом благоразумно отвернулся, хотя Парфёнова его нисколько не смущалась – привыкла к постоянному присутствию мужчин-коллег. И как сама видела их в разных состояниях, так и они её.
– Ты думаешь, Василёк... он правда смеялся? – спросил Костя, продолжая сидеть к Вале спиной, пока она шуршала тканью.
– Ты про тот случай, когда он от нацистов гранатами отбивался? Думаю, да. Адреналин – сильная штука. Он способен человека наизнанку вывернуть. Не буквально, к счастью. Это защитная реакция психики. Смех, истерика, ступор – это всё способы мозга справиться с невыносимым. Он не псих, если ты это имел в виду. Он просто… выживал таким образом.
Валя натянула сухие носки. Это было блаженство.
– А ты? Что ты делаешь, чтобы справиться?
Валя замолчала. Она застегнула куртку, поправила волосы.
– Я чищу инструменты.
– Что?
– Инструменты. Каждый раз, когда возвращаюсь, беру скальпели, зажимы, пинцеты и всё остальное. Мою, кипячу, протираю спиртом. Вижу, как с них сходит кровь, грязь. И в этот момент чувствую, что тоже очищаюсь. Это мой способ вернуть контроль над собственной жизнью.
– Надо же… А я думал, что ты просто чистюля такая.
– И это тоже, – улыбнулась Валя.
Костя кивнул. Он не стал развивать тему. Он понимал, что это был её личный, можно даже сказать, интимный, ритуал.
– Дед и Док где? – спросила медсестра.
– Дед машину осматривает. Док... он, наверное, уже в операционной. Он не может просто сидеть. Ты же его знаешь.
Валя встала.
– Пошли. Помоем руки, проверим припасы…