Вечер опустился на город тяжело, словно бархатный занавес, приглушая яркие краски и вытягивая из улиц последние отблески дня. Уличные фонари зажглись раньше обычного — их желтоватый свет дрожал в сырой прохладе, превращая лужи в зеркала с рябью. Воздух был насыщен запахом приближающегося дождя и выхлопных газов, но Мария не замечала ни того, ни другого.
Дорога домой была смазанной, нечёткой, как город в запотевшем стекле трамвая. Она шла, будто во сне: ноги механически отмеряли стандартное количество шагов, а сознание плавало где‑то вне тела. Улицы сливались в размытые полосы, голоса прохожих доносились как сквозь толщу воды, городской гул — рёв машин, звон трамваев, обрывки разговоров — растворялся в монотонном стуке сердца.
В ушах стоял лишь один вопрос, навязчивый и пугающий: «Я схожу с ума?»
Она остановилась на перекрёстке, зажмурилась, пытаясь собраться. Светофор мигнул красным, и в этом резком свете ей на мгновение показалось, что тени вдоль тротуара шевелятся, вытягиваются, принимают очертания… чего‑то. Она тряхнула головой — видение исчезло.
«Это же классические симптомы, — внутренний голос звучал безжалостно. — Телепатические послания от кошки? Визуализации домовых, ворующих мелочь? Параноидальная шизофрения. Всё по учебнику».
Когда‑то, из праздного любопытства, она листала медицинский справочник. Теперь эти знания всплывали в голове.
«Месяцы одиночества… стресс после ухода Виктора… мозг сдался. Создаёт альтернативную реальность. Более интересную. Ту, где я не одинока. А… избрана? Или проклята?»
Последний отрезок пути она почти бежала, не разбирая дороги. Пальцы дрожали, когда она доставала ключ из кармана. Мария с трудом вставила ключ в замок.
Поворот — глухой щелчок.
Ещё один — и она внутри.
Прислонилась спиной к двери.
Закрыла глаза.
Тишина.
Только её собственное неровное, сдавленное дыхание. И мягкий топоток лап — Луна вышла встречать хозяйку.
Кошка сидела в двух шагах, в позе сфинкса: спина прямая, хвост обвивает лапы, глаза — два голубых кристалла — смотрят спокойно, почти бесстрастно. В этом взгляде не было ни сочувствия, ни тревоги.
Мария медленно опустилась на пол, прижав колени к груди. Пальцы впились в ткань пальто, будто пытаясь удержать себя в реальности.
— Почему именно сейчас? — прошептала она, не ожидая ответа. — Почему именно со мной?
Луна не шевельнулась. Только зрачки слегка расширились, отражая тусклый свет из окна.
За стеной сосед включил телевизор — донёсся обрывок новостного выпуска, равнодушный голос диктора. Где‑то наверху хлопнула дверь, раздались шаги. Жизнь шла своим чередом, но для Марии всё изменилось. Она глубоко вдохнула, пытаясь унять дрожь. Холод двери пробирался сквозь одежду, но это было хорошо — он возвращал её к реальности.
К этой реальности.
— Я, кажется, заболела, Луна, — прошептала она, не открывая глаз, говоря больше в темноту собственных век, чем в пространство комнаты. — Серьёзно. Мне нужен врач. Психиатр. И, скорее всего, таблетки.
В ответ, на её ногу, всё ещё обутую в промокший ботинок, легла пушистая голова. Луна принялась тереться о голень, и это настойчивое, живое прикосновение было настолько осязаемым, настолько реальным, что стройная теория безумия на мгновение пошатнулась, дав трещину.
«Сумасшедшие, кажется, не чувствуют такого тактильного, тёплого, мурлыкающего утешения. Или чувствуют? Чёрт, я же не специалист по психиатрии!» — внутренний голос звучал растерянно, почти жалобно.
Она с трудом поднялась, сбросила пальто. Прошла на кухню — тусклый свет фонаря бросал длинные тени на мебель. Руки предательски дрожали, когда она ставила чайник на плиту; вода расплескалась на столешницу, образовав неровную лужицу.
Луна уселась напротив на стуле. Хвост идеальным «бубликом» обвивал лапы, пронзительный взгляд не отпускал хозяйку ни на секунду.
Мария не выдержала этого молчаливого допроса.
— Ладно! — выпалила она, разглядывая трещинку в столешнице, словно в ней был заключён ответ на все вопросы. — На работе… со мной кое‑что случилось. Я тронула книгу и… увидела какого‑то маленького бородатого человечка. Который воровал монетки.
Она фыркнула, и этот звук был полон горького, беспомощного отчаяния.
— Боже, я даже вслух это сказать не могу, не показавшись сумасшедшей!
Тишина сгустилась, обступила со всех сторон. Только тиканье старых настенных часов да далёкий гул проезжающих машин пробивались сквозь неё. Она ждала, что Луна проигнорирует её исповедь: зевнёт, демонстративно начнёт мыть лапу, покажет всем видом, что человеческие переживания ей до лампочки.
Но кошка продолжала сидеть неподвижно. Уши напряжённо подрагивали, будто улавливали не звук, а сам смысл слов. Взгляд медленно, очень медленно пополз от Марии через всю кухню, в сторону прихожей. Остановился на тёмном, пыльном углу, где когда‑то, в другой жизни, они с Виктором ставили зонты. Там, за сломанной тумбочкой, копилась пыль и забытые вещи.
И в голове у Марии, не как голос, а как внезапная вспышка киноплёнки, снова возникло ощущение. На этот раз — не слова, а цельный, законченный образ. Яркий, чёткий, до мельчайших деталей.
Она видела свою старую заколку для волос. Чёрную, пластиковую, с маленьким, поблёкшим от времени бантиком. Виктор подарил её пошутив, что это «вложение в их блестящее будущее». Мария о ней забыла — заколка затерялась в суматохе расставания, растворилась среди страданий и скомканных воспоминаний.
Она уже не думала о безумии, о врачах, о таблетках. Теперь ею двигал гнев. Гнев на бывшего мужа, на эту липкую, ядовитую паутину тоски, в которой она позволила себе запутаться, и на саму себя, что так долго цеплялась за этот призрак.
— Покажи, — тихо, но твердо сказала она Луне.
Та спрыгнула со стула беззвучно, как тень, и пошла в прихожую, ее белый хвост был высоко поднят, как знамя, ведущее в бой. А после уселась у тумбочки в прихожей. Мария опустилась на колени перед темным углом, пахнущим пылью и старым деревом, и протянула руку. Пальцы скользнули по плинтусу, наткнулись на что-то маленькое, твердое, упавшее за тумбочку. Женщина подцепила его ногтем и вытащила на свет.
В ее запыленной ладони лежала та самая заколка. С поблекшим бантиком. И едва кожа коснулась холодного пластика, знакомая волна тошнотворного, ледяного отчаяния накатила на нее с новой, удвоенной силой. Она чуть не выронила ее, отшатнувшись. Это был не просто предмет. Не просто память.
Это был... «крадник».
Эмоциональный вампир. Крадущий радость, надежду, саму возможность сделать вдох и двинуться вперед. Мария удивлялась своим познаниям взявшимся из ниоткуда.
Она сидела на холодном полу в прихожей, сжимая в зажатой ладони маленький пластиковый кусок своей прошлой жизни, и смотрела на Луну, стоявшую рядом. Теперь сомнений не оставалось, она не сходила с ума. Ее реальность просто стала... больше, объемнее, многослойнее. И, как оказалось, гораздо, гораздо опаснее.
Заколка лежала на кухонном столе, как немое обвинение, — маленький чёрный паразит на светлой поверхности столешницы. Мария не решалась к ней прикоснуться. Ей казалось, будто от заколки исходит леденящий холодок, ощутимый, словно от приоткрытой дверцы морозильника. Она невольно сжала пальцы в кулаки, пытаясь унять дрожь.
Луна, вновь сидя на стуле, не сводила глаз с предмета. Уши кошки были напряжены, усы чуть подрагивали. В её взгляде читалось отвращение.
— Что же теперь делать? — спросила Мария вслух, обращаясь больше к запотевшему окну и собственному отражению в нём, чем к кошке.
Её голос прозвучал глухо, почти безжизненно. За окном моросил дождь, и его монотонный стук по стеклу лишь усиливал ощущение безысходности.
— Выбросить в мусорку? — продолжала она. — Но энергия же никуда не денется… она будет там вариться, как ядовитый суп…
Она с тоской вспомнила старые фильмы ужасов, где бабки‑шептушки с поволокой в глазах что‑то заговаривали на святую воду, крестя скрюченными пальцами. У неё не было ни такой бабки, ни святой воды, ни веры. Зато был старенький ноутбук, трещащий от нагрева, и шаткий, периодически пропадающий вай‑фай.
Мария подошла к столу, села, открыла крышку ноутбука. Экран вспыхнул, осветив её бледное лицо с тенями под глазами. Пальцы стучали по клавишам с силой, выдававшей внутреннее сгорание от стыда и отчаяния.
«Очистка от негативной энергии», «как нейтрализовать подклад», — набирала она в поисковике.
Результаты пестрили кислотно‑яркими баннерами, обещающими «100 % результат», и советами от «потомственных магинь» и «носительниц древних знаний» с никами вроде «Тёмная_Фея_Ангелина» и «Ведунья_Светлана_из_Твери».
— Ну конечно, — пробормотала Мария скривив губы в горькой усмешке. — Именно то, что мне сейчас нужно.
Она пролистывала страницы, чувствуя, как нарастает раздражение. Одни предлагали заговоры на лунной воде, другие — окуривание травами, третьи — сложные ритуалы с зеркалами и свечами. Всё это выглядело настолько нелепо, что хотелось закрыть ноутбук и забыть обо всём. Но страх, холодный и цепкий, не давал отступить.
— Это же бред, — прошептала она, откидываясь на спинку стула. — Я взрослая женщина, а веду себя как… как кто?
Луна тихо мяукнула, словно отвечая. Мария перевела взгляд на кошку. Та по‑прежнему смотрела на заколку, но теперь её уши слегка расслабились, а хвост медленно качнулся из стороны в сторону.
— Ты думаешь, это не бред? — спросила она, сама не зная, ждёт ли ответа.
Кошка не шевельнулась. Только глаза продолжали следить за заколкой, будто та могла в любой момент ожить.
Мария сидела за кухонным столом, подперев голову рукой. Перед ней стоял ноутбук, экран которого мерцал бледно‑голубым светом. Она провела ладонью по лицу, словно пытаясь стереть следы усталости, и с горькой, едкой иронией проговорила, двигая ноутбук к краю стола, чтобы Луна могла видеть:
— О, слушай. Здесь советуют взять чёрную свечу. У нас есть восковая, от комаров, зелёная — это считается? Чашу с водой… Эмалированная миска с зайчиками подойдёт? И…поваренную соль. «Соль — великий очиститель, ибо связана с землёй!» — утверждает Тёмная_Фея_Ангелина. Кажется, она ещё и снимки заговоренной соли выкладывает. По пятьсот рублей пачка.
Луна, сидевшая с невозмутимым видом верховного жреца, издала короткий, резкий звук — средний между фырканьем и чиханием. Её уши чуть дрогнули, а глаза, посмотрели на хозяйку с явным скепсисом. Казалось, кошка говорила: «Ну, давай, развлеки меня, несчастная язычница».
Через полчаса кухня напоминала декорацию к чрезвычайно плохому и низкобюджетному спектаклю. Мария, чувствуя себя одновременно глупо и отчаянно, завершила «ритуальную инсталляцию». На столе, отодвинув чашку с недопитым чаем, стояла зажжённая зелёная свечка от комаров. Она распространяла густой аромат лаванды, который яростно конфликтовал с въедливым запахом позавчерашней гречневой каши, до сих пор витавшим в воздухе.
Рядом красовалась эмалированная миска с милейшими розовыми зайчиками по краю, наполненная водопроводной водой. Вокруг этого импровизированного «алтаря» была насыпана аккуратная, белая дорожка йодированной соли «Экстра» — словно граница между миром обыденным и миром неведомого.
Мария встала перед этим сооружением. Ладони вспотели, сердце колотилось где‑то в горле. Она зажмурилась так сильно, что перед глазами поплыли разноцветные круги. Сжимая в потных руках распечатку с ритуалом, начала бормотать, спотыкаясь на каждом слове:
— Э‑э… Силы стихий, услышьте меня… Я, э‑э… призываю… огонь, воду… и соль! — Она сдавленно кашлянула, смущённо оглянулась, будто боялась, что за ней наблюдает соседка через невидимое окошко. — Пусть негативная энергия, заключённая в сем предмете… э‑э… растворится в воде, сгорит в огне и будет скована солью! Аминь? Или как там принято в конце… Да будет так!
Медленно открыла глаза, боясь увидеть чудо.
Но ничего не произошло.
Свеча по‑прежнему чадила тонкой чёрной ниточкой дыма. Вода в миске стояла не шелохнувшись. Соль лежала на месте. Заколка на столе по‑прежнему излучала тот же ледяной, давящий фон отчаяния — незримый, но ощутимый, как сквозняк в запертой комнате.
Ритуал провалился с оглушительным треском.
Она стояла посреди своей кухни, и единственным ощутимым результатом было усилившееся до боли чувство собственной неадекватности и выброшенные на ветер полчаса жизни. Грудь сжимало от стыда и бессилия.
— Видишь? — с горькой усталостью сказала она Луне, размазывая соль. — Я даже в этом не могу… Я безнадёжна.
Мария не успела договорить, утонув в волне самосожаления. Слова застряли в горле, а глаза защипало от непрошеных слёз. Она смотрела на импровизированный «алтарь» и почувствовала себя нелепо, жалко, беспомощно.
В этот момент Луна, с выражением глубочайшего, почти философского презрения ко всем этим сложным человеческим ужимкам, легко, как пушинка, спрыгнула со стула. Её движения были плавными, почти грациозными — ни тени суеты или волнения. Она подошла к столу и, не удостоив вниманием ни соляную композицию, ни чадящую свечу, ловко, с одного раза, хлопнула по заколке пушистой лапой.
Не было ослепительной вспышки света или раската грома с небес. Был просто тихий, сухой, хрустящий звук.
Пластиковая заколка не сломалась. Она рассыпалась прямо на глазах — в мелкую пыль, похожую на пепел от сгоревшей дотла бумаги. Лёгкое, почти невесомое облачко поднялось в воздух и тут же бесследно рассеялось.
И та тяжёлая, липкая, невидимая грязь, что висела в воздухе всё это время и давила на виски, — исчезла. Мгновенно.
Словно в душной комнате настежь распахнули окно в первый весенний день. Воздух наполнился свежестью, лёгкостью, освобождением.
Мария застыла с открытым от изумления ртом. Взгляд её был прикован к тому пустому месту на столе, где только что лежал артефакт её горя. Мозг отказывался принимать происходящее — слишком просто, слишком внезапно, слишком… реально.
Потом она перевела взгляд на Луну. Та, закончив дело, облизнула лапу с видом знатного труженика, стряхнула с неё несуществующую пыль и с деловым видом направилась к миске с водой. Подойдя к миске, кошка слегка наклонила голову, явно намекая: после такой энергоёмкой работы неплохо бы и подкрепиться.
Весь юмор, вся абсурдность ситуации наконец‑то догнали Марию. Она просидела полчаса, бормоча заклинания из интернета, в то время как настоящая, рабочая магия оказалась до смешного простой: одно точное, почти небрежное движение того, кто не верил, а знал.
Нервный смех вырвался из груди — сначала тихий, потом всё громче и громче. Это был смех сквозь слёзы, смех, в котором смешались изумление, облегчение и немного истерики. Она смеялась над своей глупостью, над нелепостью ритуала с зайчиками и комариной свечкой, над тем, как всё это было, в сущности, просто и элегантно.
— Ладно, — выдохнула она, утирая пальцами выступившие слёзы. — Поняла. Приняла. Буду знать. Никаких Тёмных_Фей. Только ты. Мой личный… экзорцист.
Луна, отпив воды, посмотрела на неё своими голубыми глазами и медленно моргнула. В её спокойном, царственном взгляде читалась простая, ясная мысль: «Ну, наконец‑то до тебя дошло.»
Мария провела рукой по лицу, словно стирая последние следы тревоги. Свеча наконец догорела, оставив после себя лишь восковой огарок и лёгкий запах гари. Миска с водой по‑прежнему стояла на столе, соляная дорожка почти рассыпалась. Но всё это уже не имело значения.
За окном дождь постепенно стихал, капли на стекле сверкали в свете лампы, словно россыпь крошечных бриллиантов.
Мария поднялась, подошла к окну. Прикоснулась ладонью к прохладному стеклу, ощущая, как внутри рождается новое чувство — не страх, не отчаяние, а… любопытство.
— Что дальше, Луна? — тихо спросила она, оборачиваясь к кошке.
Та лишь потянулась, выгнув спину, а затем свернулась клубочком на стуле. Её глаза полузакрылись, но Мария знала: кошка всё слышит, всё понимает.