Коробка застревала в дверном проёме — я потянула её на себя, царапнув углом косяк. Следы от обоев остались на картоне бледными полосками. В квартире пахло закрытым пространством и чем-то знакомым — тем особым запахом, который бывает только в домах, где долго живут пожилые женщины. Ваниль, мыло, старое дерево.
Я поставила коробку на пол и огляделась. Прихожая опустела — мои туфли больше не стояли у порога, плащ не висел на крючке. Всё, что я забрала в первый раз, было нужным, важным, дорогим. Теперь осталась мелочь — пара книг, забытая косметичка, зарядка от телефона. Вещи, без которых можно обойтись.
Я прошла в комнату, где когда-то стоял наш диван. Его уже не было — Дима забрал в свою новую съёмную квартиру. На паркете остался светлый прямоугольник, где дерево не выцвело. Я присела на корточки, провела рукой по границе — пыль собралась под пальцами. Встала, отряхнула ладони.
В шкафу висела моя старая куртка — та, в которой я ходила на работу в первые годы. Потом купила новую, а эту оставила здесь «на всякий случай». Я сняла её с вешалки, положила в коробку. Пахло затхлостью и дешёвым порошком. Куртка была тяжёлой, с подкладкой. Ношу ли я её снова? Вряд ли.
Зарядку нашла на подоконнике — она лежала там, свернувшись в аккуратный узелок. Я взяла её, сунула в карман. В комнате стало совсем пусто. Повернулась, чтобы уйти, но вспомнила — косметичка. Где она?
Пошла в ванную — там пусто. Вышла, заглянула в кладовку — ничего. Осталась только кухня. Я толкнула дверь — та открылась с тихим скрипом. Окно было приоткрыто, от сквозняка занавеска колыхалась. На столе стояла пустая чашка — Дима, наверное, пил кофе перед уходом. Рядом лежала газета, сложенная вдвое.
Я открыла ящик под столом — там валялись ложки, вилки, открывашка. Закрыла, открыла следующий — полотенца. Третий ящик заедало. Я потянула сильнее — он выехал рывком, и на пол выпала тетрадь. Коричневая обложка, потёртая по углам. Я подняла её, перевернула.
На первой странице аккуратным округлым почерком было написано: «Рецепты». Я узнала этот почерк сразу — свекровь. Лидия Петровна. Она умерла три года назад, но её почерк остался — неторопливый, старомодный, с завитушками на заглавных буквах.
Я села за стол, положила тетрадь перед собой и открыла на случайной странице. «Щи кислые». Под заголовком шёл список ингредиентов — капуста квашеная, картофель, морковь, лук. Внизу мелкими буквами приписка: «Солить в конце, когда картошка уже мягкая».
Я перелистнула страницу. «Блины на молоке». Ещё одна. «Пирог с капустой». Дальше — «Холодец», «Котлеты мясные», «Варенье из смородины». Страницы были исписаны плотно, без пробелов. Некоторые рецепты перечёркнуты, рядом приписано: «Не получилось» или «Пересолила».
Я провела пальцем по строчкам. Бумага была шершавой, старой. В некоторых местах чернила размылись — наверное, попала вода. Я вспомнила, как Лидия Петровна стояла у плиты в своём вечном фартуке с цветочками. Она никогда не готовила по памяти — всегда доставала тетрадь, открывала на нужной странице, читала вслух: «Три столовых ложки муки, одна чайная ложка соли».
Я тогда только переехала к Диме. Мы снимали эту квартиру вместе с его матерью — так дешевле. Лидия Петровна сразу взяла на себя готовку. Она не спрашивала, хочу ли я помогать — просто однажды сказала:
— Вставай завтра пораньше, научу борщ варить.
Я встала. Мы стояли рядом — она у плиты, я чуть в стороне, чтобы не мешать. Она резала свёклу тонкими длинными полосками, я подавала ей морковь. Мы почти не разговаривали. Лидия Петровна молча показывала — как держать нож, как снимать пену с бульона, когда добавлять томат. Я смотрела и запоминала.
Потом мы ели этот борщ втроём — Дима, я и Лидия Петровна. Дима хвалил:
— Мам, как всегда, вкусно.
Свекровь кивала, но ничего не говорила. Я тоже молчала. Мне было неловко — я ведь тоже участвовала, но никто не замечал. Или замечал, но не считал нужным говорить.
Я перелистнула тетрадь дальше. «Пельмени домашние». Под рецептом приписка: «Тесто месить долго, не меньше десяти минут». Я вспомнила, как мы лепили пельмени перед Новым годом. Лидия Петровна раскатывала тесто, я вырезала кружочки стаканом. Дима сидел в комнате, смотрел телевизор. Он всегда так — в стороне, когда дело касается кухни.
— Он у меня весь в отца, — сказала тогда Лидия Петровна, не отрываясь от работы. — Тот тоже на кухне только ел.
Я засмеялась — тихо, чтобы не обидеть. Лидия Петровна не улыбнулась. Она вообще редко улыбалась — лицо у неё было строгое, губы поджатые. Но руки мягкие — когда показывала, как защипывать край пельменя, касалась моих пальцев легко, почти нежно.
Мы налепили три кастрюли. Потом поставили их в морозилку, а сами сели пить чай. Лидия Петровна достала печенье — магазинное, в целлофане. Мы ели молча, запивая чаем из одинаковых чашек с розочками. За окном шёл снег. На кухне было тепло и тихо.
Я захлопнула тетрадь, но не убрала. Положила обратно на стол, разгладила обложку ладонью. Подумала — взять с собой? Но зачем? Я и так помню все эти рецепты. Лидия Петровна научила меня так, что руки сами знают — сколько соли, когда убавить огонь, как понять, что тесто готово.
Я встала, подошла к окну. Занавеска колыхнулась, задела мою руку. На подоконнике стоял маленький кактус в треснувшем горшке — я забыла про него. Взяла, поставила в коробку рядом с курткой. Потом вернулась к столу. Тетрадь всё ещё лежала там.
Я снова открыла её. Последняя страница была заполнена только наполовину. «Компот из яблок». Рецепт обрывался на середине — Лидия Петровна не успела дописать. Я провела пальцем по пустому месту под последней строчкой. Бумага была гладкой, нетронутой.
Странно — я ведь плакала, когда Лидия Петровна умерла. Не сильно, но плакала. На похоронах стояла рядом с Димой, держала его за руку. Потом мы пришли домой, и я сварила суп — тот самый, который она меня учила. Дима ничего не ел. Я тоже. Суп так и остался на плите.
А сейчас, глядя на эту тетрадь, я понимала — тогда я не плакала о ней. Я плакала о Диме, о том, что ему плохо. А про Лидию Петровну думала мало. Может, потому что мы с ней никогда особенно не разговаривали. Не ругались, но и не дружили. Просто стояли рядом на кухне — она у плиты, я чуть в стороне. И этого было достаточно.
Я закрыла тетрадь и положила её обратно в ящик. Задвинула ящик до щелчка. Взяла коробку с подоконника, вышла из кухни. В прихожей остановилась, оглянулась. Квартира казалась совсем чужой — пустые комнаты, голые стены. Ничего моего здесь больше не осталось.
Но на кухне, в третьем ящике под столом, лежала тетрадь с рецептами. Коричневая обложка, потёртая по углам. Аккуратный округлый почерк. «Три столовых ложки муки, одна чайная ложка соли».
Я закрыла дверь и пошла к лестнице. Коробка была лёгкой — куртка, кактус, зарядка. Я спустилась на первый этаж, толкнула дверь подъезда. На улице было прохладно, пахло осенью. Я поставила коробку на землю, достала из кармана ключи. Постояла так немного, потом убрала их обратно.
Развернулась и пошла к остановке. Коробка осталась стоять у подъезда. Кому-нибудь пригодится.
Что вы оставили после расставания? Не вещи, а то, что по-настоящему жалко потерять. Может, это тоже были чьи-то рецепты или тихие вечера, которые невозможно забрать с собой?
* * *
😊 Дорогие друзья!
Спасибо, что заглянули ко мне! 😊 Каждый ваш визит — это маленькое чудо для меня.
Если вам было интересно, ставьте лайк и подписывайтесь на канал
Мои другие рассказы: