Часть 9. Глава 152
Руки доктора Комаровой двигались быстро и уверенно. Как сердечно-сосудистый хирург, она понимала всю серьезность ситуации. Центральное апноэ – это не просто храп, а катастрофический сбой в самой программе жизнеобеспечения. Здесь не поможет терапия лёгких, нужно «перезагрузить» центр управления. Опыт, приобретенный в тяжелых условиях, позволял ей действовать без промедления, мгновенно отсекая лишние эмоции.
После всех необходимых манипуляций Ольга подробно объяснила ситуацию дочери пациентки.
– Первое, что нужно сделать, – это убрать самовольный прием «успокоительного на ночь». Многие из этих капель угнетают дыхательный центр, что в ее состоянии крайне опасно. Я хочу, чтобы вы поняли разницу между храпом, который является проблемой механики дыхания, и этой «тишиной команд». Домашнее «подождать, авось пройдет» здесь могло закончиться трагедией. Вы не могли поступить иначе, что приехали сейчас. Каждая минута была важна. Вдох – это не всегда про воздух. Иногда это про память тела о том, что нужно жить дальше.
Дочь слушала, кивая, её глаза были полны страха и благодарности. Ольга понимала ее чувства, видела такое сотни раз: хрупкость человеческой жизни, зависящую от едва заметных сигналов, которые может расшифровать только опытный врач.
Дежурство текло своим чередом. Казалось, день решил исчерпать лимит драм и абсурда. Не было ни пьяных драк, ни пациентов с высокой температурой, даже сердобольные старушки не приносили своих кошек «на всякий случай посмотреть», хотя еще пару дней назад явилась одна такая и заявила: мол, у меня давление высокое, а котик кашляет. Меня посмотрите, ну и его тоже. Вам жалко, что ли? Вы ж доктора.
Ольга почти позволила себе расслабиться, вспоминая свой недавний разговор с новым заведующим отделение Борисом Володарским, и почувствовала, как её плечи, напряженные после адреналина, немного опустились. Он оказался на удивление приятным человеком, расспрашивал о работе в прифронтовом госпитале, об их общем знакомом, Дмитрии Соболеве. Эта беседа согрела доктора Комарову. Она помнила Дмитрия – хирурга с золотыми руками, чья энергия могла поднять боевой дух всего госпиталя.
Воспоминания о нём были лучшим антистрессом после тяжелого случая. Ну, а если в целом обратиться в прошлое… Те месяцы в прифронтовом госпитале были тяжелыми, но именно они дарили ей свет. Там она чувствовала себя на своем месте, там каждая спасенная жизнь была победой над самой смертью. Именно там, в пыли и жаре, под постоянной угрозой обстрелов или дронов она, вчерашняя столичная жительница, научилась той самой, бесстрастной концентрации, которая только что спасла жизнь пожилой женщине.
Внезапно двери приемного покоя распахнулись с такой силой, что ударились о стену. В помещение стремительно вкатили каталку двое спасателей в форме МЧС. Они выглядели усталыми, но довольными своей необычной миссией.
– Встречайте героя! – бодро провозгласил один из них. – Извлекли с третьего этажа! Из вертикального тоннеля!
На каталке лежал мужчина лет сорока пяти, с ног до головы перепачканный в строительной пыли и одному Богу известно еще в чём. Его одежда была порвана, брюки – в клочья, на голову небрежно намотана какая-то грязная тряпка. На лице и руках виднелись многочисленные ссадины и порезы, а исходивший от него запах… он прошибал даже медицинские маски, которые все поспешно натянули на лица, морщась.
Пациент дышал тяжело, но глаза его блестели, как у подростка, совершившего дерзкий поступок. Ольга подошла ближе, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица, хотя от вони немного замутило. Смена, похоже, решила побить рекорд абсурда.
– Что случилось?
Мужчина, несмотря на свой плачевный вид, посмотрел на нее с нескрываемой гордостью.
– Ключи уронил. Новые, дорогие, с брелоком от тачки. Решил достать.
– Из мусоропровода? – уточнила Ольга, уже догадываясь об ответе. Она наклонилась, и мерительное амбре принялось штурмовать ее обоняние.
– Ну да. Я ж думал, он пошире будет! Был уверен, что смогу спуститься на пару этажей, поискать их внутри, а потом тем же путём подняться обратно.
Катя Скворцова, обрабатывавшая его ссадины антисептиком, не выдержала:
– А если бы застряли глубже? Что бы тогда делали? Вы вообще думали о последствиях?
Пациент совершенно спокойно посмотрел на нее и ответил:
– Тогда бы жена точно узнала, что я опять потерял ключи. В прошлый раз такой скандалище мне закатила! Три дня на кухонном диване спал. А так, может, есть шанс свалить всё на несчастный случай!
В приемном отделении на секунду воцарилась тишина, а затем тихий смех прорвался наружу. Спасатели, врачи, даже сам «герой» – все улыбались. Это была разрядка после долгого и нервного дежурства, коллективный выдох облегчения. Ольга обработала ему ссадины, извлекла из волос пару конфетных фантиков, апельсиновую кожуру, использованный чайный пакет и сделала перевязку. Серьезных травм, к счастью, не оказалось.
Перед уходом, уже в дверях, мужчина, который отказался от госпитализации, обернулся:
– Доктор, а если я завтра туда еще раз загляну… вы меня опять примете?
Ольга посмотрела на него и, не сдержав улыбки, ответила:
– Приму. Но уже с перчатками и фото на память. И заставлю вас написать на листке: «Человек и мусоропровод несовместимы».
Когда за ним закрылась дверь, доктор Комарова вернулась в ординаторскую и взглянула на часы. Полночь. Как быстро всё меняется! Три пациента, три истории, три совершенно разных грани человеческой жизни, столкнувшиеся в одной точке – в отделении неотложной помощи. Этот контраст выглядел не просто рабочей рутиной, это философия её новой жизни. От трагикомедии с перееданием до тихой драмы с угасающим дыханием и откровенного фарса с мусоропроводом. Врач взяла в руки давно остывший пластиковый стаканчик с чаем. Тепло из него ушло давно, но она прижала его к щеке, ощущая усталость.
Здесь, вдали от разрывов снарядов и запаха пороха, шла другая битва – тихая, ежедневная, но не менее важная. Ольга спасала людей не от пуль и осколков, а от их собственной глупости, небрежности и хрупкости тела. И хотя здесь не было того адреналина, который дарил фронт, здесь царили, несмотря на кажущийся хаос, стабильность, дающая возможность помогать. И она, доктор Комарова, снова на передовой, то есть там, где всегда есть место для чуда, юмора и борьбы за людей, которые порой вытворяют такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
Комарова сделала глоток остывшего чая. Ей предстояло заполнить ворох бумаг, но звонок из регистратуры не дал ей начать. Администратор Фёдор Достоевский, с которым Ольга пыталась найти общий язык с первого дня работы, – и почему-то не слишком получалось, – доложил:
– Срочный пациент. Девочка, десять лет. Температура, вялость, рвота, похоже на вирус. Привозят родители, скоро будут. Они очень напуганы.
«Вирус, конечно, – скептически подумала врач, сразу внутренне приободряясь. – Только в этом возрасте «вирус» – лотерея и может оказаться чем угодно». Вскоре в фойе вошли родители, почти вбежали. Отец нёс на руках девочку, завернутую в плед. Он выглядел подавленным, семенящая рядом мать – на грани истерики.
– Доктор, помогите! – её голос был готов сорваться в истерику. – У нас всего полчаса назад она была просто с температурой. А сейчас… Стала какая-то стеклянная.
Девочка, которую звали Соня, была бледной, почти бесцветной. Глаза полузакрыты.
– Что болит? – Ольга склонилась над ней со стетоскопом.
Ребёнок лишь слабо простонал. Отец сбивчиво объяснил:
– Второй день температура. Думали, обычная простуда. Дали обезболивающее. А час назад её вырвало, она стала вялая, говорит, что болит шея.
Ольга сразу почувствовала, как её профессиональное чутьё, отточенное годами работы, сработало как тревожная сирена. Она быстро откинула плед. Температура в самом деле была высокая. Но её внимание привлекло не это.
– Поверни головку, Сонечка, – мягко попросила Ольга.
Девочка попыталась, но застонала от боли. Это движение было не просто трудным – оно оказалось блокировано. Шейные мышцы напряжены, как стальные канаты.
– Катя! Срочно подключить монитор, взять кровь на анализ и глюкозу! Это не просто вирус, – скомандовала Ольга, и голос её стал твердым и резким, каким он был в госпитале. – Здесь менингизм или что-то очень похожее.
Старшая медсестра, мгновенно сбросив сонливость, кинулась выполнять распоряжения. Родители в ужасе переглянулись.
– Менингит? – прошептала мать, закрывая рот ладонью.
– Я предполагаю менингизм – состояние раздражения мозговых оболочек, при котором наблюдаются симптомы, типичные для менингита, но реальное воспаление отсутствует. Но это пока предварительный диагноз, – доктор Комарова говорила с ними, но глазами следила за ухудшающимся состоянием Сони. – Симптомы требуют немедленного исключения серьезного воспаления мозговых оболочек. Пожалуйста, не паникуйте. Ваша задача – быть рядом, наша – действовать.
Врач ненавидела это чувство: остроту страха, когда перед тобой ребёнок. На фронте ты спасаешь от пули, и враг очевиден. Здесь он – невидимый, микроскопический и может отнять жизнь за считанные часы. Ольга помнила, как в хирургическом отделении госпиталя, под грохот «Градов», они однажды боролись за жизнь маленького мальчика с осколочным ранением. Та концентрация была реакцией на внешний хаос. Сейчас это реакция на тишину и невидимую угрозу. И тишина казалась страшнее.
Ольга провела серию быстрых тестов, выявляя симптомы Кернига и Брудзинского. Оба были положительными. Когда она согнула ногу Сони в тазобедренном суставе и попыталась разогнуть в колене, девочка снова вскрикнула. Это подтверждало опасения.
– Катя, результаты анализов! – потребовала Ольга.
– Лейкоциты высокие, глюкоза нормальная, – быстро доложила Катя. – Анализы пришли очень быстро, мы настояли.
– Хорошо. Готовьте всё для люмбальной пункции. Срочно звоните в детскую реанимацию, предупредите, что везем тяжёлого пациента с подозрением на менингит, вероятно, бактериальный. И немедленно начинаем антибиотики широкого спектра! Не ждём результатов посева!
Родители, услышав это, наконец, сломались. Мать начала плакать, отец безуспешно пытался её успокоить.
– Доктор, только спасите её! – умолял отец. – Мы же думали, это просто простуда!
– Вы приехали вовремя, это главное. Мы сделаем всё возможное, – голос Ольги был лишен эмоций, вся её энергия была направлена на спасение. Она чувствовала, как весь мир сузился до кушетки, до бледного лица этой маленькой девочки.
Пока Скворцова готовила инструменты и звонила в реанимацию, Ольга начала вводить антибиотики. Она работала, как автомат, её пальцы нащупывали вену с хирургической точностью. В этот момент в приемный покой вошёл Борис Володарский.
– Ольга Николаевна, что случилось? Мне доложили о срочном вызове в реанимацию, – его голос был строгим, но в нём не было осуждения, только профессиональный интерес.
– Тяжёлая девочка. Десять лет. Клиника менингита, положительные Керниг и Брудзинский. Начала антибиотик, готовимся к пункции и транспортировке, – быстро отчиталась Ольга.
Новый заведующий, человек опытный, быстро оценил ситуацию. Он подошел к кушетке, склонился над девочкой.
– Верно. С таким анамнезом медлить нельзя. Никаких «подождем утра». Пункцию делаем здесь, в отделении, чтобы не тратить время на перевозку. Катя, мне нужны перчатки и стерильный набор.
Ольга была благодарна за его присутствие. Не стал вмешиваться в её алгоритм, а одобрение и готовность действовать вместе придавали сил. Впервые за долгое время она почувствовала себя не одиноким воином, а частью сплоченной команды.
Люмбальная пункция – сложная и ответственная процедура, особенно когда пациент нестабилен. Родителей попросили выйти, и они, еле держась на ногах, повиновались. Ольга ассистировала заведующему. Каждый миллиметр продвижения иглы требовал ювелирной точности.
– Есть! – произнес Володарский.
Цереброспинальная жидкость, которую они собрали, была мутной. Это было красноречивее любого анализа: бактериальный менингит. Тяжелейшая форма.
– Увы. Наш диагноз подтверждается, – тихо сказала Ольга отцу, когда тот вернулся. – Начинаем интенсивное лечение. Это очень серьезно, но мы вовремя стали давать антибиотики. Отправляем Соню в детскую реанимацию. Вы можете ехать за ней.
Комарова видела ужас, но также и проблеск надежды в глазах родителей. Она отдала им все инструкции, стараясь максимально упростить медицинские термины, чтобы не напугать их еще больше. Вскоре каталку с Соней увезли. В отделении снова стало тихо, но это была не спокойная тишина, а звенящая пустота после битвы. Ольга вернулась в ординаторскую. Её немного лихорадило. Не от страха, а от избытка адреналина.
Катя подошла к ней, положила руку на плечо.
– Оля, молодец, – сказала она покровительственным тоном человека, который благодаря своему опыту и авторитету имеет право так обращаться к врачам. – Сработала за минуты. Если бы не ты, потеряли бы девчонку.
– Я просто делала свою работу, – Ольга чуть улыбнулась. – За ленточкой или здесь нет времени на раздумья, когда видишь этот симптом. Особенно, когда это ребёнок. Там, где я работала раньше, дети были самыми страшными жертвами. Их боль всегда резонирует сильнее.
Заведующий, заканчивая запись в журнале, посмотрел на Ольгу с уважением.
– Ольга Николаевна, вы в отличной форме. Хорошо, что приехали к нам. Вы не просто хирург – боец. Да здесь, в приемной, мы все – бойцы.
Его слова, короткие и профессиональные, согрели её лучше любого чая. Комарова понимала, что нашла не только место работы, но и место, где её жёсткий, фронтовой опыт был востребован и оценен. Вскоре она снова занялась картами пациента-обжоры и путешественника по мусоропроводу. Теперь ей казалось, что эти истории – не абсурд, а просто фон, отвлекающие шумы, которые жизнь подбрасывает врачу, чтобы он не потерял фокус. Но она его и не теряла.
Дежурство подходило к концу. За окном уже светало. Доктор Ольга Комарова откинулась на спинку стула, закрыла глаза. Вдох – это не всегда про воздух. Иногда это про память тела о том, что нужно жить дальше. И она жила, и спасала других, не замечая, как пристально смотрит на нее Борис Володарский.