Над Калиновкой стояло знойное лето. Не просто жаркое, а такое, что воздух дрожал над раскаленной землёй, и пыль, поднятая проезжающими машинами, оседала на придорожных травах, придавая им сероватый оттенок. Солнце, казалось, нещадно палило с утра до вечера, не давая ни малейшей передышки. Даже тени от раскидистых тополей вдоль улицы казались выцветшими и усталыми. Но в этом зное, в этой всепоглощающей жаре, жизнь в селе не замирала ни на минуту, наоборот, она бурлила, наполненная летними заботами. Сегодня в селе, играли свадьбу. Председатель колхоза «Новый путь», Павел Александрович Башкатов, женил своего сына Никиту, на приезжей красавице Ларисе. С самого раннего утра село гудело как растревоженный улей. Двор Башкатовых превратился в центр торжества. Столы, стоящие под натянутым на случай дождя тентом, ломились от закусок. Протянутые между деревьями гирлянды из бумажных цветов и флажков создавали праздничное настроение. Павел Александрович, человек основательный и уважаемый, постарался на славу, на столах чего только не было: пироги с разными начинками, домашние колбасы, соленья, свежие овощи со своего огорода, и конечно же, горячительное, которое лилось рекой. Несколько женщины, родственницы Павла и Серафимы, хлопотали снуя туда-сюда между столами и летней кухней, поднося всё новые закуски. А в стороне от всеобщего веселья, стояла высокая женщина в строгом сером костюме, и что-то говорила невесте. Лариса, в белоснежном платье, и с немыслимой причёской под белой вуалью, слушала её вполуха.
— Лариса, ты уверена, что это именно то, что тебе нужно? Когда ты сказала, что жених сын председателя колхоза, я обрадовалась, подумала, что у них настоящая интеллигентна семья. А что в итоге увидела? Мать баба деревенская, и отец недалеко от неё ушёл. Неужели ты погналась за достатком? Так пойми, достаток — это ещё не самое главное.
— А что главное? — раздражённо посмотрев на мать, спросила Лариса.
Инна Сергеевна, вздохнула.
— Главное, Лариса, чтобы ты любила этого человека. Чтобы тебе было с ним интересно, чтобы вы понимали друг друга. Ты очень у меня красивая. Поэтому, я уверена, смогла бы найти себе достойную партию в городе. Зачем тебе эта деревня, этот колхоз?
Лариса отвернулась, глядя на танцующих под гармонь гостей.
— Ты любила отца, пылинки с него сдувала, как же интеллигент, из учительской семьи. Много счастья это тебе дало? Где сейчас твой интеллигент? С другой бабой живёт, между прочим, с колхозницей. Даже на свадьбу к собственной дочери не соизволил приехать. Растратиться, наверное, побоялся, или бурёнка его не отпустила.
— Лариса, сейчас речь не обо мне, я хочу, чтобы ты не загубила свою жизнь здесь, в этом захолустье.
— Ты не понимаешь, мама. В городе у меня ничего нет. Ни работы приличной, ни квартиры. А здесь… Здесь у меня будет дом, семья, достаток. Никита хороший парень, он меня любит.
Инна Сергеевна покачала головой.
— А ты его любишь?
— Полюблю.
— Ты ошибаешься, Лариса. Любовь нельзя купить за дом и достаток. Она или есть или её нет. И если её нет, то никакие богатства не сделают тебя счастливой.
Лариса резко повернулась к матери.
— Хватит, мама! Я не хочу это слушать. Ты всегда была против всего, что я делаю. Ты всегда считала меня недостаточно хорошей. Я устала от твоих нравоучений!
Инна Сергеевна покачала головой, видя, что дочь не желает её слушать. Она понимала, что Лариса не любит Никиту, и вышла за него замуж по расчёту. Но что она могла сделать? Лариса всегда была упрямой и своевольной.
Свадьба гудела. Гармонь надрывалась, вытягивая из себя разудалые мелодии. Гости, распаренные жарой и выпитым, пускались в пляс, поднимая клубы пыли. Павел Александрович, довольный и раскрасневшийся, подошёл к ним.
— Сватья, а ты чего это стоишь тут в сторонке, словно не родная, — проговорил он и приобнял Инну Сергеевну за плечи, — к столу, давай к столу, выпьем за здоровье молодых.
Инна с неохотой прошла за стол и села рядом с каким-то мужчиной.
— Николай, ухаживай за дамой, это моя сватья, — приказал Павел, а сам отошёл в сторону, потому что во двор вошли новые гости.
Николай, мужчина лет сорока пяти, с обветренным лицом и добрыми глазами, неловко улыбнулся Инне Сергеевне. Он работал зоотехником в колхозе и был давним другом семьи Башкатовых. Заметив ее тоскующий вид, он попытался разговорить женщину.
— Вы, наверное, устали с дороги? Да и жара сегодня невыносимая.
— Да, немного утомилась, — ответила Инна Сергеевна, стараясь быть вежливой.
— Вы не переживайте, за дочку. Ей в Калиновке будет хорошо, Никита парень достойный, работящий, и Павел Александрович не даст в обиду.
Инна Сергеевна лишь надменно улыбнулась в ответ. Николай, видя её нежелание продолжать разговор, замолчал и принялся за еду. Инна Сергеевна украдкой наблюдала за дочерью. Лариса, в белом платье, улыбалась гостям и принимала поздравления.
Серафима посмотрела на недовольное лицо сватьи и вздохнула. «Сидит, точно ей тут яду выпить предложили. Можно подумать я в восторге от того, что Никита на её вертихвостке женится. О Господи, и откуда она только свалилась на нашу голову», промелькнула у неё нерадостная мысль. День клонился к закату, а свадьба только набирала обороты. И на этой весёлой свадьбе, было два человека, недовольных происходящим. Мать невесты, Инна Сергеевна, и Серафима, мать Никиты.
Но больше всего, страдала от происходящего Аля. Первый раз она не пошла с Лидой, посмотреть на невесту, полюбоваться ею, и представить, как сама, тоже когда-то выйдет замуж. Никита пригласил её, но она отказалась, сославшись на то, что поедет с матерью на рынок. И сейчас, сидела у себя в комнате, зажимая ладонями уши, потому что крики «горько», доносились даже сюда, на их тихую и спокойную улочку. Она достала из заветной тетради кленовый листок, что когда-то подарил Никита, провожая её домой с танцев, и прижала к груди. Он был уже сухой, хрупкий, но хранил тепло его ладони и запах осеннего вечера. Каждый раз, когда она касалась его, в сердце разливалась тупая боль, смешанная с горькой сладостью воспоминаний.
— Алька дома? — услышала она за окном голос подруги. Голос Лиды, всегда такой звонкий и жизнерадостный, казался сейчас чужим, далеким от её собственного мира, погруженного в серость.
— Дома, с утра сидит в своей комнате и никуда не выходит. Лид, ты не знаешь, что с нею приключилось? Она эти дни точно сама не своя ходит. Спрячется куда-нибудь и плачет, — обеспокоенно спросила Полина, её голос звучал приглушенно, словно она говорила через стекло. Аля знала, что мама волнуется.
— Нет, не знаю, — соврала Лида, — я пойду к ней тёть Поль?
— Иди, поговори с ней, может хоть тебе расскажет, что произошло.
Аля услышала шаги на крыльце, затем тихий скрип двери. Сердце забилось быстрее. Она поспешно спрятала листок под подушку, стараясь не выдать своего волнения. Быстро вытерла покрасневшие глаза тыльной стороной ладони и сделала вид, что увлечена книгой, которую держала в руках.
— Можно? – Лида заглянула в комнату, её лицо освещалось мягким светом из коридора.
— Заходи, – Аля постаралась, чтобы голос звучал ровно, но, кажется, он всё равно получился немного дрожащим.
Лида присела на край кровати, её взгляд скользнул по комнате, и задержался на Але.
— Ты чего тут в темноте, точно сыч сидишь? — спросила она, — Солнце светит, птички поют, а ты тут…
— Да так, просто, хочу и сижу, — ответила Аля, отводя взгляд.
— Из-за него, из-за Никиты переживаешь, да? — Лида с сочувствием посмотрела на подругу. В её глазах было искреннее беспокойство.
— Не из-за кого я не переживаю, больно надо, — отмахнулась Аля, чувствуя, как щеки заливает краска. Ложь давалась ей с трудом, особенно Лиде, которая знала её как облупленную.
— Ну а тогда чего киснешь, пойдём, прогуляемся. Сегодня в клуб ребята из Ветлуг приедут, познакомишься с кем-нибудь. Говорят, там есть один симпатичный, высокий такой, с голубыми глазами, — Лида попыталась улыбнуться, но её улыбка была немного натянутой.
Аля опустила глаза, чувствуя, как ком подступает к горлу.
— Не хочу я ни в какой клуб, у меня голова болит, — прошептала она.
— Ладно, не хочешь, как хочешь. Только знай, что слезами горю не поможешь. Никита уже всё, он выбрал другую. И тебе пора смириться с этим и жить дальше.
Лида поднялась и направилась к двери. Аля тяжело вздохнула и окликнула её.
— Подожди, может ты права. Пойдем прогуляемся.
— Вот это другое дело, переодевайся, и глазки подкрась. А то красные как у рыбы, — обрадовалась переменам в подруге Лида. Она вернулась к кровати и подтолкнула Алю к шкафу.
— Давай, выбирай что-нибудь яркое. Забудь про этого Никиту, он не стоит твоих слез.
Аля послушно открыла дверцы шкафа, но взгляд её был рассеянным. Она не видела ни платьев, ни блузок, только размытые пятна цвета. В голове крутились обрывки воспоминаний: Никита, смеющийся, держащий её за руку.
— Я не знаю, что надеть, — прошептала она, чувствуя, как снова подступают слезы.
— Давай я помогу, — Лида вытащила из шкафа легкое летнее платье в цветочек, — вот, это тебе пойдет. И туфельки на каблучке. Будешь как куколка.
Аля молча взяла платье и пошла переодеваться. Она умылась холодной водой, чтобы хоть немного снять красноту с глаз. В зеркале на неё смотрела бледная, измученная девушка, совсем непохожая на ту жизнерадостную Алю, какой она была еще несколько недель назад. Она надела платье, туфли и немного подкрасила глаза. Лида ждала её в комнате, скрестив руки на груди.
— Ну вот, совсем другое дело, — одобрительно кивнула она. — Пошли, а то все самое интересное пропустим.