Тесто липло к рукам. Тамара добавила ещё муки. Медовик. Борискин любимый. Раньше пекла только на день рождения, а тут решила — двадцать два года вместе, можно и к Новому году побаловать.
Селёдка под шубой уже в холодильнике стояла. Картошка с грибами — завтра запечёт. Греческий салат — с утра нарежет. Борис майонезные не любил, говорил, что желудок потом болит.
Дверь хлопнула.
Раньше обычного пришёл. Тамара обернулась, улыбка застыла на губах. Борис стоял в прихожей и смотрел так, будто видел её впервые.
Или в последний.
-- Тома, нам надо поговорить.
В животе что-то сжалось. Холодное такое.
-- Что-то случилось?
-- Собирай вещи. До Нового года уедешь к Машке.
Слова были простые. Русские. А смысл не доходил.
-- Куда уеду?
-- К дочери. Я встречаю праздник с Людмилой. Здесь.
Тесто на столе. Мука на руках. Половина восьмого вечера. За окном темно. А Борис говорит ей съезжать из собственной квартиры.
-- Ты что?
-- Всё серьёзно. До тридцать первого освободишь.
Он прошёл на кухню. Сел за стол. Тамара стояла у плиты. Ноги не слушались.
-- Людмила? Которая с тобой раньше работала?
-- Она.
-- Сколько?
-- Полтора года.
Полтора года она варила ему супы. Гладила рубашки. Напоминала про таблетки от давления. А он.
-- Ты думаешь, что я просто так возьму и уеду?
Борис посмотрел тяжело.
-- Тома, между нами всё кончилось. Давно. Ты погасила во мне жизнь. Своей заботой, контролем, вечными нотациями. С Людой я живой. Понимаешь? Живой.
Ноги подкосились. Тамара опустилась на стул напротив. В горле встал ком — глотнуть не могла, говорить не могла. Руки сами сжались в кулаки под столом.
-- Я тебя три года назад от смерти спасала. Когда ты сам встать не мог. Кто с врачами бегала? Кто диету подбирала?
-- Вот именно. Спасла, выходила, подобрала. Я тебе не пациент. Я мужик. А ты из меня инвалида сделала.
Она встала. Подошла. Наклонилась.
-- Съехать. Из моей квартиры. Которую мы вместе получали двадцать лет назад.
-- Нашей, -- поправил Борис. -- И да. Хочу встретить Новый год с человеком, который меня не душит.
Тамара развернулась. Вышла. Села в комнате на диван.
Руки тряслись.
Не от страха.
От ярости.
Медпункт на заводе пах зелёнкой и валерьянкой.
Борис пришёл с порезанной рукой. Тамара обработала. Перевязала.
-- Аккуратнее надо.
-- Буду знать, -- он улыбнулся.
Через неделю снова пришёл. Ничего не резал, не падал.
-- Может, кофе попьём после смены?
Тамаре было сорок. Развод позади, сын в Москве у отца, звонит редко. Она привыкла быть одна. Но Борис был упорный. Приходил каждый день, цветы приносил из ларька у проходной.
-- Мне женщина нужна, -- сказал он однажды. -- Не на одну ночь. Нормальная семья.
Расписались весной.
Квартиру от завода через три года дали. Двушка, панельная, но своя. Борис обои клеил — золотые руки, всё сам делал. Полки навесил, люстру починил, кран на кухне заменил. Тамара шторы шила, сервант от его матери притащили, чайный сервиз новый купила.
-- Красиво у нас, -- сказал Борис тогда, обнимая её на кухне. -- Как в журнале.
Она верила, что навсегда.
Борис ушёл рано утром. Тамара села на кухне. Три раза набирала номер Машки и сбрасывала. Не хотела, чтобы дочь услышала, как голос дрожит.
На четвёртый Маша сама перезвонила.
-- Мам, ты чего так рано?
Тамара рассказала. Быстро. Без подробностей.
Маша кричала минут пять. Потом замолчала.
-- Приезжай ко мне. Сейчас же.
-- Я никуда не поеду.
-- Мам, зачем тебе это? Он тебя унижает. Пусть хоть удавится со своей Людмилой.
-- Машенька, это моя квартира.
-- Мам. Тебе шестьдесят один год. Куда ты с ним воевать будешь?
-- А куда мне деваться?
Маша вздохнула.
-- Позвони юристу хоть. Узнай, какие права у тебя.
-- Позвоню.
Но не позвонила. Села у телефона. Налила кофе. Холодный выпила — забыла, что остыл.
Посмотрела на тесто. Всё ещё лежало на столе. Взяла. Выбросила в мусорное ведро.
Борис вечером вернулся. Прошёл мимо неё в комнату. Переоделся. Вышел.
-- Я у Люды ночую.
Тамара молчала.
-- Ты слышала?
-- Слышала.
-- И что?
Она подняла голову.
-- А что я должна сказать? Счастливого пути?
Он усмехнулся.
-- Злая ты, Томка. Всегда такая была. Только раньше прикидывалась доброй.
Дверь хлопнула.
Когда Борис вышел на пенсию, он ходил по квартире, как в клетке.
Первый месяц не знал, куда себя деть.
-- Боря, давай на дачу махнём? Грядки приведём в порядок.
-- Не хочу.
-- В кино сходим? Давно не были.
-- Не хочу.
-- Книжку почитай хоть. Детектив у меня новый.
Он смотрел на неё тяжело.
-- Отстань.
Она отставала. Но через неделю снова начинала.
-- Боря, таблетки забыл.
-- Я сам помню.
-- Боря, рыбу запеку? Для сердца полезно.
-- Не голодный.
-- Боря, давай к врачу сходим. Давление проверить.
Он сорвался.
-- Замолчи ты наконец! Надоела! Как наседка квохчешь! Я не болен, не помираю, не нуждаюсь в твоей опеке!
Тамара проверяла карманы его куртки каждое утро — таблетки там ли. Звонила ему по три раза на дню — выпил ли, поел ли. Спрашивала у соседей — видели ли его, с кем разговаривал, куда пошёл.
Она думала — забота.
Он думал — удушье.
Борис стал уходить из дома. Сначала ненадолго. Потом на весь день. Говорил — к Сергею в гараж, помогать. Или в парк, шахматы играть.
Через год купил новые рубашки. Три штуки. Дорогие. В полоску.
-- Что-то разоделся.
-- Надоело в старье ходить.
Ещё одеколон купил. Бриться каждый день стал. И телефон новый — с большим экраном.
-- Зачем тебе такой?
-- Хочу нормально всё было.
Тамара не спрашивала больше. Но смотрела. Видела, как он с телефоном сидит по вечерам. Улыбается. Печатает. Смеётся.
Спросить хотела.
Боялась.
Теперь знала, чего боялась.
Двадцать пятого Борис привёл Людмилу.
Тамара открыла дверь. Увидела их вдвоём. Людмила стояла рядом с ним, улыбалась. Пятьдесят семь лет, блондинка, худая. Пуховик модный. Сапоги на каблуке.
-- Здравствуйте, Тамара Николаевна, -- сказала она. -- Боря хотел, чтобы я посмотрела квартиру.
Тамара стояла. Язык не поворачивался.
Людмила прошла в комнату. Обвела глазами стены. Мебель. Шторы.
-- Обои старые. Переклеить надо. И кухню обновить. Боря, согласен?
Борис кивнул.
-- Конечно. Сделаем всё, как ты хочешь.
Тамара стояла в дверях.
Людмила подошла к серванту. Потрогала.
-- А это уберём. Я свою мебель привезу.
Сервант, который Борис от матери тащил двадцать лет назад. Который они вместе вносили — не помещался в дверной проём, пришлось боком заворачивать. Борис тогда спину надорвал, неделю на таблетках ходил.
Тамара шагнула вперёд.
-- Вы в своём уме?
Людмила обернулась.
-- Тамара Николаевна, вы же умная женщина. Зачем устраивать сцены? Боря принял решение. Вы свободны.
-- Свободна? Из своей квартиры?
-- Из нашей, -- поправил Борис.
Тамара засмеялась. Не смешно было. Просто иначе не могла.
-- Боря, ты слышишь себя? Ты меня выгоняешь ради неё?
Людмила подошла ближе.
-- Не надо истерик. Вы взрослая женщина. Люди расходятся. Вы найдёте себе жильё, устроитесь.
-- Устроюсь? В шестьдесят один? С пенсией в двадцать тысяч?
-- Это ваши проблемы.
Тамара схватила Людмилу за руку. Пальцы впились в рукав пуховика.
-- Убирайтесь. Немедленно.
Борис встал между ними.
-- Тома, не трогай её.
-- Или что? Ударишь? Давай, Боря. Покажи своей Люде, какой ты мужик.
Он молчал.
Людмила поправила волосы.
-- Я пойду. Боря, созвонимся.
Ушла.
Борис остался.
Тамара села на диван. Звон в ушах стоял.
-- Ты украл мои деньги.
-- Что?
-- Деньги. Я вчера проверила счёт. Ты снял половину.
Борис замялся.
-- На квартиру для Люды. Снимаю ей полгода.
-- На мои деньги?
-- На наши.
Тамара встала.
-- У меня была доверенность на твою пенсию. Для коммуналки. Ты снимал с неё?
-- Да.
-- И с моей карты?
-- Да.
Она подошла вплотную.
-- Ты вор.
Борис побледнел.
-- Не смей.
-- А как мне говорить? Ты украл мои деньги, чтобы оплачивать квартиру любовнице. Это не воровство?
-- Это наши деньги. Я имел право.
-- На что право? Обворовать меня?
Он ушёл в комнату. Собирал вещи минут десять. Вышел с сумкой.
-- Я вернусь тридцать первого. Чтобы тебя здесь не было.
Дверь хлопнула.
Руки сами помнили. Сколько раз она месила это тесто? Пятнадцать? Семнадцать?
Тамара смотрела на свои руки. Морщины. Вены выступили. Пигментные пятна.
В первый раз Борис обнял её со спины прямо на кухне. Поцеловал в макушку.
-- Спасибо, Томка.
-- За что?
-- За всё.
Она тогда поверила, что навсегда.
Зря поверила.
Тамара пошла в магазин двадцать шестого. Автоматически тянулась к его кофе. Чёрный. С карамельным вкусом. Борискин любимый.
Рука застыла.
Зачем ей этот кофе? Она же не пьёт такой.
Поставила обратно. Стояла в проходе. Не могла двинуться. Женщина с тележкой объезжала её, недовольно цокала языком.
Дома открыла шкаф. Искала свитер. Нашла его рубашку. Старую. В клетку. Он её не носил лет пять, а выбросить не давал — вдруг пригодится на дачу.
Тамара достала рубашку. Погладила ткань.
Потом швырнула на пол.
Села. Заплакала.
Первый раз за эти дни плакала по-настоящему. Не тихо. Громко. Навзрыд.
Проплакала полчаса.
Встала. Умылась. Подняла рубашку. Выбросила в мусорное ведро.
Двадцать восьмого соседка Валя постучала.
-- Тома, ты как?
-- Нормально.
Валя прошла на кухню.
-- Весь подъезд гудит. Говорят, Борис тебя выгоняет.
-- Говорят правильно.
Валя присела.
-- Куда ты пойдёшь?
-- Никуда. Это моя квартира.
-- А он что?
-- А он пусть идёт к своей Людмиле.
Валя вздохнула.
-- Мужики. Жили-жили нормально, потом как с цепи сорвались.
-- Валя, у тебя юрист знакомый есть?
-- Племянник адвокат. Хороший мальчик. Хочешь, номер скину?
-- Скинь.
Валя достала телефон.
-- Держи. Только дорого берёт.
-- Ничего. Заплачу.
Валя ушла.
Тамара набрала номер. Юрист слушал. Задавал вопросы. Записывал.
-- Тамара Николаевна, у вас есть все права на эту квартиру. Можете в суд подать.
-- И что будет?
-- Разделят пополам. Или заставят продать, разделить деньги. Или один из вас выкупит долю. Вариантов много.
-- Сколько времени?
-- Месяцев шесть. Может, год.
-- А пока?
-- Пока живите. Вас никто не имеет права выгнать. Это ваше законное жильё.
Тамара положила трубку.
Села. Первый раз за неделю почувствовала, что может дышать.
Двадцать девятого Борис вернулся ночью. Своим ключом открыл. Тамара лежала в спальне. Не спала.
Он прошёл в комнату. Зажёг свет.
-- Ты чего не уехала?
Тамара вышла.
-- Разговаривала с юристом. Квартира общая. Я имею право жить здесь.
Борис усмехнулся.
-- Юрист. Умная стала?
-- Умнее, чем была.
-- И что дальше?
-- Дальше суд. Разделят квартиру. Или продадут, разделят деньги.
Он сел.
-- Тома, зачем? Ты же понимаешь, между нами всё кончено.
-- Понимаю. Но не уйду.
-- Из принципа?
-- Из здравого смысла. Мне шестьдесят один, Боря. Пенсия двадцать тысяч. Я не найду жильё. Не найду работу. Куда мне?
Он молчал.
-- А ты иди к своей Людмиле. У неё квартира есть, да? Живи там.
-- У неё однокомнатная. Тесно.
Тамара засмеялась.
-- Тесно? А мне в шестьдесят один на улице не тесно?
Борис встал.
-- Я встречу Новый год с Людой. Здесь. Не хочешь уходить — будешь сидеть в спальне.
-- Буду на кухне. Это моя кухня.
-- Наша.
-- Больше не наша. С того момента, как ты привёл сюда чужую бабу.
Он ушёл в комнату. Хлопнул дверью.
Тамара вернулась в спальню. Легла. Закрыла глаза.
Слёзы кончились дня три назад.
Тридцатого Борис притащил два пакета.
Тамара выглянула.
-- Что это?
-- Вещи Люды. Она завтра переночует здесь.
Тамара вышла.
-- Ты в своём уме?
-- Вполне.
-- Приведёшь её сюда на Новый год?
-- Да.
-- В мою квартиру?
-- В нашу.
Она схватила пакет. Понесла к двери.
-- Убирай.
Борис перехватил за руку.
-- Тома, не надо.
Она вырвалась.
-- Убирай, сказала.
Открыла дверь. Выставила пакет в подъезд. Потом второй.
-- Забирай и уходи.
Борис взял пакеты.
-- Ты пожалеешь.
-- Это ты пожалеешь.
Он ушёл.
Тридцать первого, девять вечера.
Тамара сидела на кухне. Чайник кипел. В телевизоре голубой огонёк. Она не смотрела.
Звонок в дверь.
Борис и Людмила. Оба нарядные. Он в новой рубашке, она в красном платье.
-- Тамара Николаевна, добрый вечер, -- сказала Людмила. -- Мы пришли встречать праздник.
Тамара стояла в дверях.
-- Вы не пройдёте.
Борис достал ключи.
-- Это моя квартира.
-- Наша. И я не пущу вас.
Он шагнул вперёд.
Тамара достала телефон.
-- Боря, я вызову полицию.
Он побледнел.
-- Тома, ты чего?
Она набрала номер.
-- Алло? Полиция? У меня муж пытается незаконно проникнуть в квартиру.
Людмила дёрнула Бориса за рукав.
-- Боря, пошли.
-- Нет.
-- Боря, не надо скандала.
Он стоял.
Тамара держала телефон у уха.
-- Да, жду.
Борис развернулся.
-- Пошли.
Они ушли.
Тамара закрыла дверь. Села на пол в прихожей. Положила телефон рядом.
В полицию не звонила.
Набрала время и дату.
Блефовала.
Но сработало.
Первое января, час ночи.
Тамара сидела на кухне. Перед ней чашка с остывшим чаем. В телевизоре президент поздравлял с Новым годом.
Она выключила звук.
Телефон зазвонил. Маша.
-- Мам, с Новым годом.
-- И тебя, доченька.
-- Как ты?
-- Нормально.
-- Он приходил?
-- Приходил. Не пустила.
Маша помолчала.
-- Мам, теперь что?
-- Теперь суд. Юрист сказал, через полгода разделим.
-- И дальше?
-- А дальше посмотрим.
Маша вздохнула.
-- Мам, ты сильная.
-- Или глупая.
-- Нет. Сильная.
Тамара положила трубку.
Посмотрела на кухню. Старые обои. Сервант. Чайный сервиз, который она двадцать лет назад купила.
Это была её жизнь.
Двадцать два года.
Теперь придётся строить новую.
Через три месяца после Нового года судья объявил решение.
Квартиру разделили пополам. Борис настаивал на продаже. Тамара согласилась.
Продали за четыре миллиона. Каждому по два.
Тамара купила однокомнатную на окраине. Двадцать восемь метров. Маленькая. Но своя. Без Бориса. Без его присутствия. Без воспоминаний.
Въехала в апреле.
Маша приехала помогать. Привезла новые шторы.
-- Мам, тут здорово. Светло.
-- Да. Светло.
-- Ты как?
Тамара поставила чайник.
-- Хорошо. Впервые за двадцать два года хорошо.
-- Правда?
-- Правда.
Маша обняла её.
-- Пап звонил. Просил передать, что хочет поговорить.
Тамара помолчала.
-- Не надо.
-- Он сказал, Людмила от него ушла. Оказалось, у неё долги. Хотела, чтобы он погасил. Он отказался. Она сказала, что любила его только из-за денег.
Тамара налила чай.
-- И что мне с этого?
-- Он хочет вернуться.
-- Скажи ему нет.
Маша кивнула.
-- Скажу.
Май, раннее утро.
Тамара стояла на балконе. Маленький, два квадратных метра, но с видом на парк. Она поставила туда стул, столик.
Пекла шарлотку первый раз за два месяца.
Не медовик.
Шарлотку.
Достала из духовки. Понесла на балкон. Села. Откусила прямо так, горячую. Крошки падали вниз.
Внизу дети играли. Мальчишка гонял мяч. Девочка качалась на качелях. Молодая пара с коляской шла по дорожке.
Тамара жевала шарлотку. Смотрела на парк.
Думала: можно жить и так.
Не счастлива.
Просто можно.
Телефон зазвонил. Незнакомый номер.
-- Алло?
-- Тома, это я.
Борис.
Она молчала.
-- Тома, ты слышишь?
-- Слышу.
-- Мне надо с тобой поговорить.
-- Не о чем.
-- Тома, я ошибся. Хочу вернуться.
Она засмеялась.
-- Вернуться? Куда?
-- К тебе.
-- Ко мне у тебя дороги нет, Боря.
-- Тома, пойми. Я был дураком. Люда обманула. Ей нужны были только деньги.
-- А мне, значит, не нужны были?
-- Тома, ну не злись. Давай встретимся, поговорим.
-- Нет.
-- Тома, ну пожалуйста.
-- Нет, Боря. Ты сделал выбор. Живи с ним.
Она положила трубку.
Телефон зазвонил снова. Отклонила. Заблокировала номер.
Села на балконе. Доела шарлотку. Облизала пальцы.
Посмотрела на парк. Зелёные деревья. Синее небо. Солнце.
Жизнь продолжалась.
Её тоже.