Татьяна проснулась от того, что телефон упал на пол.
Потянулась за ним, стараясь не смотреть на пустую половину кровати, и увидела сообщение от Алексея.
«Мам, мы вечером заедем. Серьёзный разговор».
Серьёзный разговор.
Понятно.
Марина опять что-то придумала, а сын молча прижимается к стенке и ждёт, когда всё само рассосётся.
Год прошёл после смерти Андрея. Год одиночества в этой двушке на окраине, где вроде бы всё осталось прежним, но стало совершенно чужим.
Муж умер неожиданно. Просто лёг спать и не проснулся. Врачи называли это как-то там по-медицински, но Татьяна запомнила только слово «быстро».
Вот и весь диагноз. Быстро.
И началась новая жизнь. Та самая, про которую Татьяна думала: не дай Бог.
А Бог дал.
Пенсия учителя, тишина и сын с невесткой, которые приезжают раз в месяц, чтобы внуки что-нибудь погромче сломали, а Марина успела высказать всё, что накопилось.
Хотя что там копится? У неё и так каждый день полный набор претензий.
В этот раз, наверное, тоже что-то не так.
Когда же оно у них бывает правильно-то?
Вечером Татьяна достала из холодильника котлеты. Сама не поняла, зачем.
Внукам, конечно. Им же поесть надо.
Хотя кто знает, что там за серьёзный разговор. Может, Марина вообще запретила детям есть бабушкины котлеты. Говорила же, что «старые продукты».
Старые продукты. Татьяна вчера купила.
Но спорить бесполезно. Невестка всегда знает лучше.
Дверь открыли без звонка, хотя Татьяна давно просила предупреждать. Но это тоже бесполезно.
Марина влетела первой. Лицо красное, глаза горят.
Дети остались в коридоре. Алексей пристроился сзади, как обычно, и смотрел куда-то мимо.
- Татьяна Ивановна, нам надо поговорить.
- Здравствуй, Марина. Здравствуй, Лёша. Проходите, дети где?
- Дети в коридоре. И пусть остаются там. Разговор не для них.
Татьяна посмотрела на сына. Тот смотрел в пол.
Так всегда было. Ещё с детства. Надо что-то сказать, а он молчит. Надо заступиться, а он стоит и ждёт, когда всё само утрясётся.
Только ничего само не утрясается.
- Садитесь хотя бы.
- Стоять будем. Разговор короткий.
Марина сунула руки в карманы куртки. Эффектный жест. Как на допросе.
- Я всё поняла, Татьяна Ивановна. Вы не хотите, чтобы Алексей был счастлив. Вы хотите, чтобы он жил так, как вы ему скажете. Вот только я этого не позволю.
Татьяна моргнула.
- Я что-то пропустила?
- Не надо прикидываться. Алексей мне всё рассказал. Вы звонили ему на работу. И говорили, что я плохая мать. Что дети у меня грязные. И что вообще я на вас деньги хочу повесить.
- Я такого не говорила.
- Лёша, скажи ей.
Алексей молчал. Стоял и смотрел на обои.
- Лёша, ну скажи же.
- Мам, ты правда звонила.
- Я звонила. Спросила, как дела. И всё. Я что, теперь и позвонить не могу?
- Видишь, Марина? Она опять перевирает.
Марина шагнула вперёд. Говорила громко, обвиняюще, как будто Татьяна уже всё украла, сожгла и продала.
- Вы сказали Алексею, что я плохо слежу за детьми. Что старшая постоянно простужена. А это неправда! Дети здоровы! И я хорошая мать!
- Я не говорила про плохую мать.
- Но говорили про простуду?
- Я просто спросила, здорова ли Машенька. Она на прошлой неделе кашляла.
- Вот! Вы опять лезете! Нормальные бабушки не лезут в семью! Они ждут, когда их позовут!
Татьяна молчала. Спорить бесполезно.
- Лёша, ты ничего не скажешь?
Сын посмотрел на жену. Потом на мать. Потом снова в пол.
- Ну, мам, ты правда иногда слишком много спрашиваешь.
Татьяна села. Ноги подкосились.
Слишком много. Она спросила, здорова ли внучка. Один раз.
- И еще вы говорили, что Алексей плохо зарабатывает. Это правда, Татьяна Ивановна?
- Я не говорила. Я сказала, что восемьдесят пять тысяч это нормально для Москвы. Но на большую семью тяжеловато.
- А откуда вы знаете, сколько он зарабатывает? Вы что, следите за нами?
- Алексей сам сказал.
- Неправда. Лёша, ты ей говорил?
Алексей замялся.
- Ну, как-то между делом.
- Вот видите, Марина. Он сам рассказал.
Марина села на диван. Не потому что успокоилась, а потому что надо было перевести дух перед новым наскоком.
- Хорошо. Давайте прямо. Вы хотите, чтобы мы с вами чаще виделись?
- Хочу. Но не обязательно.
- А чтобы дети приезжали?
- Конечно.
- И чтобы Алексей вам помогал?
- Он помогает. Иногда.
- Вот именно. Иногда. Потому что вы ему позволяете жить своей жизнью. А мне вы не позволяете. Вы постоянно лезете с советами. Постоянно звоните. Постоянно спрашиваете, как дела. А это неправильно. Семья это не про контроль.
Татьяна молчала. Слова застревали где-то в горле.
- Я не контролирую.
- Ещё как контролируете. Вы не даёте нам жить. Лёша, скажи ей.
Лёша молчал.
- Лёша, ну хватит уже. Ты же сам говорил, что тебе тяжело. Что мама постоянно звонит. Что у тебя уже нет сил.
Алексей посмотрел на мать. И отвёл глаза.
- Мам, ну правда. Ты много спрашиваешь.
Татьяна встала. Прошла к окну. Постояла.
Слишком много. Слишком много спрашиваю. Слишком много звоню.
Хорошо.
Она развернулась.
- Алексей, а ты хотел мне что-то сказать? Или Марина будет говорить за тебя весь вечер?
Сын вздрогнул.
- Мам, не надо так.
- Как именно?
- Ну, агрессивно.
- Я не агрессивна. Я просто спрашиваю. Ты пришёл сюда с женой. Она обвиняет меня в том, что я лезу в вашу жизнь. Ты согласно киваешь. Так что ты хочешь мне сказать? Чтобы я исчезла? Чтобы не звонила?
- Нет, мам. Просто чтобы ты понимала.
- Что именно?
- Ну, что у нас своя семья.
- Я знаю. И никогда в неё не лезла.
Марина вскочила.
- Как не лезли! Вы постоянно лезете! Вы говорили, что я не умею воспитывать детей!
- Я не говорила.
- Говорили! Лёша, скажи ей!
Алексей молчал. Стоял, переминался с ноги на ногу, смотрел на ковёр.
Татьяна подошла ближе. Посмотрела сыну в глаза.
- Лёша, я хочу услышать от тебя. Что ты думаешь. Без подсказок.
Сын вздохнул.
- Мам, ну ты же понимаешь. У нас сложно.
- Что именно сложно?
- Ну, вот так. Всё. Марина нервничает. Дети маленькие. Денег не хватает. А ты ещё звонишь.
- Я звоню, чтобы узнать, как у вас дела.
- Я знаю. Но Марине от этого тяжелее.
- А тебе?
Он помолчал.
- Мне тоже.
Татьяна села. Руки не слушались.
Ему тоже тяжело. От её звонков. От того, что она спрашивает, как дела.
Хорошо.
Марина снова заговорила. Громко, с выражением, как будто перед аудиторией.
- Татьяна Ивановна, мы не хотим ссориться. Мы просто хотим жить своей жизнью. Без вашего участия. Понимаете? Мы не дети. Нам не нужна ваша помощь.
- Я не помогаю. Я просто звоню.
- Вот именно. Просто звоните. А нам это не нужно. Если мы захотим поговорить, мы позвоним сами.
Татьяна посмотрела на сына.
- Лёша, ты тоже так думаешь?
Он кивнул. Не сразу, но кивнул.
Марина взяла сумку.
- Ну вот и хорошо. Мы договорились. Не звоните нам. Мы сами свяжемся, когда будет нужно. Идём, Лёша.
Алексей посмотрел на мать. Открыл рот, но ничего не сказал. Развернулся и пошёл к двери.
Дети ещё топтались в коридоре. Старшая что-то рисовала на обоях карандашом.
- Бабушка, посмотри, я нарисовала домик.
- Маша, идём. Быстро.
Марина схватила детей за руки и вытолкала в подъезд.
Алексей задержался на пороге.
- Мам, ну не обижайся. Ты же понимаешь. У нас правда сложно. Марина устала. Дети постоянно орут. Денег не хватает. А ты ещё звонишь. И от этого только хуже.
- Я поняла, Лёша. Иди.
Он постоял. Потом ушёл.
Дверь закрылась.
Татьяна сидела на диване, смотрела на стену.
У них сложно. Марина устала. Дети орут.
А она звонит. И делает хуже.
Хорошо.
Больше звонить не будет.
Котлеты остались на столе. Ещё тёплые.
Внуки так и не зашли на кухню.
***
Две недели Татьяна не брала трубку.
Алексей не звонил.
Марина тоже.
Зато звонила подруга Валя. Она тоже вдова. Живёт одна. Тоже с сыном не очень гладко.
- Тань, ты что, заболела?
- Нет, Валь. Живу потихоньку.
- Как Лёшка?
- Не знаю.
- В смысле не знаешь?
- Не звоню. Они попросили не звонить.
- Кто попросил? Лёха?
- Марина. Ну и Лёша согласился.
- Дурак твой Лёшка.
- Знаю, Валь. Сама знаю.
Подруга позвала в театр. Билеты кто-то отдал, обидно, если пропадут.
Татьяна отказалась. Не до театра.
А через три дня позвонил Алексей.
- Мам, привет. Как дела?
- Нормально, Лёша. А у тебя?
- Тоже нормально. Слушай, мам, ты не могла бы нам помочь?
Татьяна замерла.
- Чем?
- Ну, деньгами. Там ситуация такая. Машка заболела. Надо к врачу. Но до зарплаты ещё неделя. А денег нет. Марина говорит, что у тебя должны быть отложены.
Татьяна молчала.
У неё действительно были деньги. Отложенные. На чёрный день. Вдруг что-то с квартирой случится. Или ещё что.
Но не для этого.
- Лёша, у меня только пенсия.
- Мам, ну ты же откладываешь. Папа всегда говорил, что ты откладываешь.
- Откладывала. Больше не откладываю.
- Как не откладываешь? Куда делись деньги?
- Потратила. На похороны. На поминки. На памятник.
Алексей замолчал.
- Но ты же говорила, что у тебя есть запас.
- Был. Больше нет.
- Мам, ну мне правда надо. Машка кашляет. Надо к врачу.
- Лёша, я не могу.
- Почему?
- Потому что у меня нет денег.
- Но как же так? У тебя же всегда были деньги.
- Когда папа был жив. Мы вдвоём откладывали. Теперь я одна. И откладывать не из чего.
Алексей помолчал.
- Ладно, мам. Тогда я сам разберусь.
Положил трубку.
Татьяна сидела, держала телефон в руке.
Он позвонил. Но не чтобы узнать, как дела. А чтобы попросить денег.
Которых нет.
И когда сказала, что нет, просто повесил трубку.
Не спросил, как она. Не сказал, что соскучился. Не сказал, что заедет.
Просто положил трубку.
Хорошо.
Валя снова звонила. Предлагала сходить в кафе. Или в парк. Или куда угодно, только не сидеть дома.
Татьяна соглашалась. Но потом отменяла.
Не хотелось никуда.
Хотелось просто сидеть и смотреть в одну точку.
Так прошёл месяц.
Потом ещё один.
Алексей не звонил. Марина тоже.
Татьяна не звонила им. Как просили.
А в один из вечеров снова раздался звонок в дверь.
Без предупреждения. Как обычно.
Татьяна открыла. На пороге стоял Алексей. Один.
Лицо помятое. Глаза красные.
- Мам, можно зайти?
- Заходи, Лёша.
Он прошёл на кухню. Сел за стол. Молчал.
Татьяна поставила чайник.
- Что случилось?
- Марина меня выгнала.
- Как выгнала?
- Сказала, чтобы уходил. Что надоел. Что я ничего не решаю. Что я не мужик. Что я не зарабатываю. Что я вообще неудачник.
Татьяна поставила перед ним кружку.
- И что теперь?
- Не знаю, мам. Я не знаю. Я думал, может, у тебя поживу немного. Пока не разберёмся.
Татьяна села напротив.
- Лёша, а ты хочешь разбираться?
Он посмотрел на неё.
- В смысле?
- Ты хочешь вернуться к Марине?
Он пожал плечами.
- Ну, дети же. Надо ради детей.
Татьяна усмехнулась. Горько.
- Ради детей. Конечно.
- Мам, что ты хотела сказать?
- Ничего, Лёша. Ты всю жизнь будешь ради детей. Ради них терпеть. Ради них молчать. Ради них жить с нелюбимой женщиной.
- Откуда ты знаешь, что я её не люблю?
- Потому что вижу. Вижу, как ты на неё смотришь. Вижу, как ты молчишь, когда она орёт. Вижу, как ты прячешь глаза.
Алексей отпил чай. Руки дрожали.
- Мам, ну что я могу сделать? Уйти? А дети?
- Дети будут жить. Но ты будешь несчастным. Как был несчастным всю жизнь.
- Я не был несчастным.
- Лёша, ты молчал всю жизнь. Я растила одного молчуна. Который боялся слово сказать. Боялся постоять за себя. Боялся сказать нет. И вот ты вырос. И женился. И продолжаешь молчать. Только теперь уже не передо мной. А перед Мариной.
Алексей смотрел в кружку.
- Мам, ты просто не понимаешь. У нас сложно.
- Понимаю, Лёша. Понимаю лучше, чем ты думаешь. У вас сложно, потому что ты позволяешь Марине делать с собой всё, что она хочет. Ты молчишь, когда она орёт. Молчишь, когда она обвиняет меня. Молчишь, когда она унижает тебя. Молчишь всегда.
- А что мне делать?
- Говорить, Лёша. Просто говорить. Но ты не умеешь.
Он встал. Прошёлся по кухне.
- Мам, ты же понимаешь. Если я начну говорить, будет хуже. Марина разозлится. И вообще скандал устроит. Зачем мне это надо?
Татьяна посмотрела на сына. Внимательно.
Вот он. Мужчина тридцати двух лет. Который всю жизнь боялся скандалов. Боялся конфликтов. Боялся просто сказать нет.
И она виновата. Она так его воспитала. Тихим. Безотказным. Удобным.
А удобные мужчины становятся несчастными.
- Лёша, оставайся. Поживёшь у меня. Сколько надо.
Он обнял её. Крепко. Как в детстве.
- Спасибо, мам. Я знал, что ты меня не бросишь.
Татьяна стояла, гладила его по спине.
Не бросит. Конечно, не бросит.
Потому что она мать. А матери не бросают.
Даже когда их выставляют за дверь.
***
Алексей прожил у матери неделю.
Спал на диване. Ходил на работу. Возвращался вечером. Ужинал. Молчал.
Татьяна не спрашивала. Просто готовила, стирала, убирала.
Как всю жизнь.
Марина не звонила. Но однажды прислала сообщение.
«Алексей, хватит дурить. Возвращайся. Дети спрашивают».
Он показал матери.
- Мам, что делать?
- Решай сам, Лёша.
- Но я не знаю.
- Тогда не возвращайся.
Он помолчал.
- Но дети же.
Татьяна встала, подошла к нему.
- Лёша, послушай. Я скажу тебе то, что должна была сказать давно. Ты не обязан жертвовать собой ради детей. Ты не обязан терпеть Марину ради детей. Ты не обязан быть несчастным ради детей. Потому что несчастный отец это хуже, чем разведённый отец. Понимаешь?
Он кивнул. Но глаза остались пустыми.
- Понимаю, мам.
- Нет, не понимаешь. Ты сейчас кивнул. А завтра вернёшься к Марине. Потому что так проще. Потому что ты всю жизнь выбираешь то, что проще. А не то, что правильно.
Он ничего не ответил.
А через два дня собрал вещи.
- Мам, я возвращаюсь.
- К Марине?
- Да. Надо ради детей.
Татьяна не спорила. Просто кивнула.
- Хорошо, Лёша.
Он обнял её.
- Мам, ты же не обижаешься?
- Нет, Лёша. Не обижаюсь.
- Я буду звонить. Обещаю.
- Хорошо.
Он ушёл.
Татьяна закрыла дверь. Прислонилась к ней спиной. Постояла.
Не обижается. Конечно, не обижается.
Просто больно.
Больно понимать, что сын выбрал снова неправильно. Что он снова пожертвовал собой. Что он снова вернулся в клетку, которую сам себе построил.
Больно понимать, что она вырастила не мужчину. А жертву.
***
Прошло ещё два месяца.
Алексей звонил раз в неделю. Говорил коротко. Дела нормально. Марина нормально. Дети нормально.
Всё нормально.
Татьяна не спрашивала лишнего. Не лезла. Как просили.
А в один из дней пришло сообщение от Марины.
«Татьяна Ивановна, Алексей попал в больницу. Приезжайте».
Татьяна схватила куртку, выбежала из дома.
В больнице Марина сидела в коридоре. Лицо заплаканное. Руки дрожали.
- Что случилось?
- Он упал. Дома. Потерял сознание. Врачи говорят, сердце. Они его откачивали.
- Где он?
- В реанимации. Не пускают.
Татьяна села рядом. Молчала.
Сердце. У молодого мужчины тридцати двух лет. Который всю жизнь молчал. Терпел. Жертвовал собой.
А сердце не выдержало.
Марина вдруг заговорила. Быстро, сбивчиво, как будто извинялась.
- Я не знала, Татьяна Ивановна. Не знала, что у него так плохо. Он же молчал. Всегда молчал. Я думала, ему всё равно. А оказывается, нет. Врач сказал, что у него стресс был. Постоянный. Хронический. И сердце не выдержало. Но я не знала. Правда не знала.
Татьяна не ответила.
Не знала. Конечно.
Потому что Алексей молчал. Как всегда.
Через несколько часов врач вышел.
- Он пришёл в себя. Можете зайти. По одному. Недолго.
Татьяна встала первой. Марина не спорила.
Алексей лежал на кровати. Весь в проводах. Бледный.
Открыл глаза, увидел мать.
- Мам.
- Я здесь, Лёша.
Он попытался улыбнуться.
- Мам, я дурак, да?
- Нет, Лёша. Ты просто не умеешь говорить.
Он кивнул. Слабо.
- Мам, прости. Я не хотел так.
- Я знаю, Лёша.
- Мам, а ты была права. Про Марину. Про всё.
Татьяна взяла его за руку.
- Отдыхай, Лёша. Поправляйся. Потом поговорим.
Он закрыл глаза.
Татьяна вышла. В коридоре сидела Марина.
- Как он?
- Живой. Отдыхает.
Марина всхлипнула.
- Татьяна Ивановна, я не хотела так. Правда не хотела. Я просто не думала. Думала, ему всё равно. А он, оказывается, всё держал в себе. И вот теперь.
Татьяна посмотрела на невестку.
Она не злилась. Не обвиняла. Просто смотрела.
И видела перед собой молодую женщину, которая тоже не умела говорить. Которая орала, обвиняла, унижала. Потому что не умела по-другому.
Две жертвы нашли друг друга. И построили семью на молчании и крике.
А между ними стоял молчаливый мужчина, который не умел постоять ни за себя, ни за мать.
И сердце не выдержало.
- Марина, идите домой. К детям. Я посижу здесь.
- Вы уверены?
- Да. Идите.
Марина ушла.
Татьяна осталась одна. Сидела в коридоре больницы, смотрела на стену.
Вот и вся история.
Мать, которая вырастила сына. Тихого, безотказного, молчаливого.
Сын, который женился. И стал жертвой. Как его мать.
Невестка, которая орала. Потому что не умела по-другому.
И все трое были несчастны.
Потому что никто не умел говорить.
***
Через неделю Алексея выписали.
Врачи сказали, что надо беречься. Меньше нервничать. Больше отдыхать.
Марина привезла его домой. Уложила на диван. Готовила, убирала, бегала вокруг.
Алексей молчал. Как всегда.
А через несколько дней позвонил матери.
- Мам, привет.
- Привет, Лёша. Как ты?
- Нормально. Слушай, мам, я тут подумал. Может, ты приедешь? Ну, в гости. Марина не против.
Татьяна помолчала.
Марина не против. Значит, можно.
Как мило.
- Лёша, я приеду. Но не сейчас. Попозже.
- Почему попозже?
- Потому что мне надо подумать.
- О чём?
- О том, нужно ли мне это. Приезжать, когда Марина не против. Звонить, когда вам удобно. Видеться, когда вы разрешите.
Алексей замолчал.
- Мам, ты чего?
- Ничего, Лёша. Просто я устала. Устала быть удобной. Устала ждать разрешения. Устала жертвовать собой.
- Мам, но я же твой сын.
- Я знаю, Лёша. И поэтому я тебя люблю. Но это не значит, что я должна терпеть. Понимаешь?
Он не ответил.
Татьяна продолжила.
- Лёша, я всю жизнь жертвовала собой. Ради тебя. Ради папы. Ради семьи. И что я получила? Ты вырос молчуном. Который не умеет постоять ни за себя, ни за мать. Который жертвует собой ради детей. Ради нелюбимой жены. Ради того, чтобы не было скандала.
Она помолчала.
- И я виновата. Потому что я тебя так воспитала. Я научила тебя молчать. Я научила тебя жертвовать собой. Я научила тебя быть удобным. А удобные люди несчастны, Лёша. Они всю жизнь терпят. И однажды их сердце не выдерживает.
Алексей тихо сказал:
- Мам, прости.
- Не за что прощать, Лёша. Ты такой, какой есть. И я тебя люблю. Но я больше не буду ждать твоего разрешения. Если захочу позвонить, позвоню. Если захочу приехать, приеду. И мне всё равно, что думает Марина.
Она положила трубку.
И впервые за много лет почувствовала облегчение.
***
Прошло ещё полгода.
Алексей звонил иногда. Говорили коротко. Он не приглашал. Татьяна не напрашивалась.
Марина больше не приезжала с обвинениями. Но и не звала в гости.
Татьяна жила своей жизнью. Встречалась с Валей. Ходила в театр. Записалась в библиотеку. Начала читать книги, до которых раньше не доходили руки.
Жизнь стала тише. Спокойнее. Одинокой, да. Но честной.
А однажды вечером снова раздался звонок.
Алексей стоял на пороге. Один. С пакетом.
- Мам, привет. Я тут мимо проезжал. Думал, зайду. Если ты не против.
Татьяна улыбнулась.
- Заходи, Лёша.
Он прошёл на кухню. Достал из пакета торт.
- Купил. Думал, попьём чай.
- Хорошо.
Татьяна поставила чайник. Села напротив.
Алексей смотрел на стол.
- Мам, я тут подумал. Ты была права. Про всё. Про Марину. Про меня. Про то, что я молчу. Ты права.
- Лёша, мне не нужно, чтобы ты признавал мою правоту. Мне нужно, чтобы ты был счастлив.
Он усмехнулся.
- А я и не был счастлив, мам. Никогда. Я просто делал вид. Потому что так проще.
Татьяна налила чай.
- И что теперь?
- Не знаю. Живу. Терплю. Ради детей.
Она посмотрела на сына.
Вот он. Тридцать два года. Молчаливый. Несчастный. Жертва.
Её сын.
- Лёша, а до каких пор?
- Не знаю, мам. Наверное, до конца.
Татьяна кивнула.
- Понятно.
Они пили чай. Молча. Каждый думал о своём.
Потом Алексей встал.
- Мам, мне пора. Марина будет волноваться.
- Иди, Лёша.
Он обнял её. Неловко. Как всегда.
- Мам, прости. Я понимаю, что плохой сын. Но я не могу иначе.
Татьяна погладила его по спине.
- Я знаю, Лёша. Иди.
Он ушёл.
Дверь закрылась.
Татьяна сидела на кухне. Смотрела на недопитый чай.
Он придёт ещё. Может быть, через месяц. Может, через два.
Придёт, когда Марина разрешит. Или когда ему станет совсем невыносимо.
Придёт, скажет что-то короткое. Попьёт чай. Уйдёт.
И так всю жизнь.
А она будет ждать. Потому что она мать. А матери ждут.
Даже когда их выставили за дверь. Даже когда их обвинили. Даже когда их сын выбрал молчание.
Матери ждут. Потому что не могут иначе.
Татьяна встала. Убрала чашки. Выбросила недоеденный торт.
Включила телевизор. Села на диван.
Жизнь продолжалась. Тихая, одинокая, понятная.
И это было честнее, чем притворяться, что всё хорошо.
Телефон лежал рядом. Молчал.
Татьяна посмотрела на него. Потом отвернулась.
Не будет звонить первой. Не будет ждать разрешения. Не будет быть удобной.
Она уже вырастила одного молчаливого, несчастного. Спасибо. Хватит.
Теперь будет жить для себя.
Если получится.