Глава 4
Злобин сидел в своем кабинете до глубокой ночи, глядя на буддийский амулет, который лежал на столе как немой упрек. За окном падал снег — тот же снег, что двадцать два года назад укрыл следы в Красковском лесу. Малышев ушел домой часа два назад, оставив начальника наедине с его мыслями.
Подполковник открыл нижний ящик стола и достал оттуда папку, которую взял из архива. «Дело № 847/2001. Смерть гр. Миронова Н.П.» — выцветшие буквы на обложке казались обвинительным приговором.
Он перелистывал знакомые страницы, и каждая фотография, каждый протокол отзывались болью в груди. Вот труп Миронова в лесу — молодой мужчина лет тридцати пяти, с интеллигентным лицом и мозолистыми руками. Вот показания свидетелей, которые тогда казались такими убедительными. Вот заключение эксперта, которое он сам же и заказывал переписать.
— Николай Иваныч, — прошептал Злобин, глядя на фотографию. — Прости меня.
Он вспомнил тот майский день 2001 года. Себя — молодого, амбициозного, уверенного в том, что справедливость всегда побеждает. Помнил, как тщательно собирал улики, как выстраивал цепочку доказательств против Ружицына и его сообщников. И помнил, как все рухнуло после одного разговора с тогдашним полковником Половцевым.
«Лейтенант Злобин, — сказал тогда Половцев, — вы молоды и не понимаете всех нюансов работы. Ружицын — ценный агент, который помогает нам в борьбе с организованной преступностью. Его арест может сорвать важную операцию и поставить под угрозу жизни других людей. Думайте о большой картине, а не о судьбе одного бродяги».
И он поддался. Поддался давлению, карьерным соображениям, страху перед начальством. Подписал фальшивое заключение и двадцать два года жил с этим грузом.
Злобин взял телефон и набрал номер дежурного по отделу.
— Майор Кротов? Это Злобин. Подготовьте протокол для дачи показаний. Завтра в девять утра буду давать признательные показания по делу об убийстве Николая Миронова.
— Алексей Сергеевич, вы что, заболели? — В голосе Кротова слышалось беспокойство.
— Впервые за долгие годы я абсолютно здоров, — спокойно ответил подполковник и положил трубку.
Утром Злобин пришел в отделение раньше всех. Надел парадную форму, аккуратно расчесал рано поседевшие волосы. В зеркале на него смотрел усталый мужчина сорока трех лет, но в глазах впервые за долгое время появилось что-то похожее на покой.
Малышев прибежал в кабинет около восьми, запыхавшийся и взволнованный.
— Алексей Сергеевич, что происходит? Кротов сказал, что вы собираетесь давать какие-то показания!
— Садись, Гриша. — Злобин указал на стул. — Я хочу, чтобы ты это выслушал.
Следующие полчаса подполковник рассказывал всю правду о деле Миронова. О том, как он собрал доказательства против настоящих убийц. О том, как Половцев заставил его все замять. О том, как он подделал экспертизу. О том, как закрыл дело как самоубийство — просто так, махнул рукой, будто чья-то жизнь была всего лишь строкой в отчёте.
Малышев слушал молча. Сначала упрямо смотрел в одну точку, потом взгляд его стал стеклянным. А к концу — будто ушёл весь свет с его лица… Эмоции медленно проступали на поверхности: боль, горечь, усталость.
Бесконечно длинная пауза. Слова никак не находились. И только когда Злобин умолк, тишина вдруг стала невыносимой.
— И что теперь?.. — спросил Малышев так тихо, что казалось, он то ли надеется, то ли боится услышать ответ.
—Теперь я пойду к прокурору и расскажу ему всю правду. Дам показания против всех участников сокрытия преступления, включая себя.
— Но ваша карьера... пенсия... — Григорий говорил срывающимся голосом.
— Какая карьера, Гриша? Какая пенсия? — Злобин грустно улыбнулся. — Двадцать два года я был не следователем, а соучастником преступления. Пора это исправить.
— А что будет с делом Ружицына?
— Дело Ружицына раскроется само собой, когда откроется дело Миронова. — Злобин встал и надел китель. — Кто-то из тех, кто участвовал в убийстве, решил устранить свидетелей. Может быть, испугался, что правда всплывет. А может быть, просто сошел с ума от чувства вины.
Когда за Злобиным тихо закрылась дверь кабинета, Малышев так и остался сидеть в кресле, будто прибитый к нему взглядом. Глаза цепляются за одну и ту же точку на столе, мысли скачут, а в груди — непривычная пустота. Все эти долгие годы… Он ведь жил мечтой о мести. О справедливости, настоящей, безудержной, пусть даже чуть запоздалой. Мечтал, что вот когда виновные будут наказаны, наконец-то наступит облегчение. Или хотя бы удовлетворение. Но… где оно? Откуда-то лишь тягучая, серая пустота.
И тут — резкий, режущий звонок телефона. Малышев вздрогнул, словно очнулся ото сна.
– Алло?
– Товарищ старший лейтенант? – в трубке звучит усталый и печальный голос женщины. – Это Лариса Борисовна… Ружицына. Мне нужно с вами поговорить.
Через час они встретились в кафе рядом с отделением. Сестра убитого бизнесмена выглядела постаревшей на десять лет. Руки тряслись, глаза были красными от слез.
— Я все знаю, — сразу сказала она, не дожидаясь вопросов. — Знаю про Миронова, про то старое дело, про то, как мы все тогда молчали.
— Вы были свидетелем убийства?
— Не свидетелем. Соучастником. — Лариса Борисовна достала из сумочки носовой платок и промокнула глаза. — Андрей не убивал Миронова. Это сделал я.
Малышев почувствовал, как у него перехватывает дыхание.
— Как это случилось?
— Миронов шантажировал брата. Требовал денег за молчание о наших... не очень законных операциях. В ту ночь он пришел к нам домой, пьяный и агрессивный. Начал угрожать, что расскажет все налоговой. Я взяла нож... — Она замолчала, не в силах продолжать.
— И что было дальше?
— Мы отвезли тело в лес. Игорь помог — он тогда уже работал у нас водителем. А потом Андрей договорился с полковником Петуховым. Заплатил ему за то, чтобы дело замяли.
— А почему вы убили Андрея?
Лариса Борисовна подняла на него удивленные глаза.
— Я не убивала брата.
— Тогда кто?
— Я думаю... я думаю, он сам себя убил. — Она говорила все тише. — Последние месяцы он очень изменился. Постоянно говорил о карме, о возмездии. Читал книги про буддизм. А три дня назад сказал мне: «Лара,
пора расплачиваться за грехи. Колесо повернулось, и теперь моя очередь».
— Но ножом в спину себя не убьешь.
— А если кто-то помог ему это сделать? — Лариса Борисовна посмотрела в окно, где падал снег. — Кто-то, кто любил его и хотел избавить от мучений.
Малышев почувствовал, как по спине пробегают мурашки.
— Елена Астахова?
— Её не существует. Это была я. — Женщина устало вздохнула. — Я переоделась, надела парик, нашла в интернете фотографии покойной психолога и создала легенду. Хотела помочь брату справиться с чувством вины.
— И что происходило на ваших встречах?
— Мы говорили. О прошлом, о смерти Миронова, о том, как это изменило нас всех. — Слезы снова потекли по её щекам. — Андрей сказал, что готов принять любое наказание. Что устал бежать от своей совести. А в ту последнюю ночь он попросил меня... помочь ему уйти достойно.
Малышев молча слушал, чувствуя, как внутри что-то окончательно ломается. Не было никакого серийного убийцы, никакой мистической мести. Была только семья, разрушенная старым грехом, и люди, которые не смогли жить с грузом вины.
— Что будете делать дальше?
— Пойду в прокуратуру. Расскажу всю правду. — Лариса Борисовна встала, поправила пальто. — Игорь уже дал показания. Анна тоже. Мы все устали прятаться.
Вечером того же дня Малышев зашёл в кабинет к Злобину. Подполковник сидел за пустым столом — все документы уже были переданы прокурору.
— Как дела? — спросил Григорий.
— Странно, — улыбнулся Злобин. — Впервые за двадцать лет я могу спать спокойно. А ты как?
— А я не знаю. — Малышев опустился в кресло. — Все эти годы я жил мыслями о мести, о справедливости. А теперь, когда все раскрылось... чувствую себя пустым.
— Это пройдет, — мягко сказал Злобин. — Месть — это яд, который отравляет прежде всего того, кто его пьет. Теперь ты освободился от этого яда.
— А что будет с нами?
—Со мной все понятно — увольнение, возможно, условный срок. Ты молодой… ещё сможешь всё начать с чистого листа. — Злобин поднялся с кресла и медленно подошёл к окну. Его силуэт вдруг показался особенно хрупким на фоне раннего рассвета. — Только запомни: не повторяй моих ошибок, слышишь? Если вдруг — когда-нибудь! — окажешься перед этим проклятым выбором: совесть или карьера… всегда выбирай совесть. Не раздумывай. Карьера потом, а совесть всю жизнь с тобой.
На следующее утро Малышев уже ждал в машине у ворот загородного дома Ружицыных. Суматошная ночь… почти не сомкнул глаз. Всё в голове крутилось: голос Злобина, его слова, тени на стене. И вот, тишина рассвета, мокрая трава под ногами и ощущение, что сегодня начинается что-то новое. Неизвестное.
Лариса Борисовна встретила его у калитки, бледная, но спокойная.
— Спасибо, что приехали, — сказала она. — Я хотела сделать это не одна.
Они прошли в сад, где под старой березой был разожжен небольшой костер. Лариса Борисовна достала из кармана буддийский амулет — тот самый, что лежал на столе у Андрея.
— Двадцать два года этот проклятый кусок металла портил нам жизнь, — тихо сказала она. — Андрей выкопал его в том лесу сразу после похорон Миронова. Сказал, что это его напоминание о грехе. Носил с собой, мучился...
Она бросила амулет в огонь. Металл зашипел, нагреваясь, а санскритские письмена, казалось, танцевали в пламени.
— Пусть сгорит вместе с нашими грехами, — прошептала женщина.
Малышев стоял рядом, глядя, как огонь пожирает последний материальный символ той давней трагедии. Странно, но ему вдруг стало легче. Будто какая-то невидимая цепь, связывавшая его с прошлым, наконец оборвалась. Он вспомнил сестру, такой же амулет возле ее тела. Эту загадку ему еще предстояло разгадать. Он тяжело вздохнул и посмотрел на женщину.
— А теперь что? — спросил он.
— А теперь живем дальше, — ответила Лариса Борисовна. — По-другому. Честно.
Когда амулет полностью расплавился, они потушили костер и разошлись. Малышев ехал домой через город, и в какой-то момент остановил машину у обочины. Достал телефон и набрал номер своей тёти в Самаре —родственницы, с которой не общался уже несколько лет из-за своей одержимости местью.
—Тёть Свет? Это Гриша... Да, твой племянник. Слушай, а можно я к тебе на несколько дней приеду? Хочется поговорить о жизни... о будущем...
Разговор длился полчаса. Когда Малышев наконец положил трубку, на лице у него была светлая, почти детская улыбка. Впервые за много лет он думал не о прошлом, а о будущем.
За окном машины падал снег. Крупные пушистые хлопья медленно опускались на землю, укрывая мир белым покрывалом. И каждая снежинка была неповторимой, единственной в своём роде — как каждая человеческая жизнь, как каждая возможность начать сначала.
В это самое время, где-то совсем в другом уголке города, Злобин сидел у себя дома. Не на службе. Не в кабинете среди кипы бумаг и безразличных лиц. Дома.
Перед ним раскрытая книга – впервые за столько лет не служебная, не отчёты, не приказы, а обычная художественная. Чтение шло трудно… буквы словно расплывались, но он упрямо продолжал, словно заново учился быть собой.
На столе, прямо под лампой, лежал аккуратно сложенный рапорт об увольнении. А в углу комнаты коробка с личными вещами из кабинета.
Завтра начнется новая жизнь. Неизвестная, может быть, сложная, но честная. И этого было достаточно.
Снег за окном продолжал падать, стирая следы прошлого и готовя чистый лист для будущего. А где-то в городе колесо сансары медленно поворачивалось дальше, но теперь уже без груза старых грехов.
Прошлое замолкло. Но след — след всегда остаётся.
Неожиданный звонок вывел его из потока тяжелых мыслей.
— Алексей Сергеевич, — в трубке послышался голос прокурора. — Я проанализировал ситуацию. То, что ты признал свои ошибки из прошлого — бесценно. Но по истечении такого, мягко скажем, не малого срока давности и учитывая твои заслуги в течение всего времени несения службы… безупречной службы… Короче, Леша! Не дури! Неси свою службу дальше. Ты на своем месте.
Злобин до боли сжал трубку в руке, ком застрял в горле, не давая промолвить слово. Он лишь горько усмехнулся, слушая короткие гудки.
А снег все кружил и кружил за окном, словно снежинки радовались за подполковника, которого уже ждали другие запутанные дела.
Предыдущая глава 3:
Глава 5: