Все мое детство напоминало какой-то странный, очень комфортный музей, где я был главным и единственным экспонатом. Музеем управляла мама, а ее служительницей и адептом — бабушка. Меня не то чтобы баловали — меня обожествляли. Мой удел был — учиться, расти, ну и, разумеется, «не мешай, я сама». Отец умер, когда мне было 9 лет, но я помню, что мама и его боготворила так же: папа не ел суп "старше" суток, требовал разных блюд на обед и ужин, а за недоглаженный воротник или неверно подобранную рубашку мог отчитать маму так, будто она утром вернулась. Как папа частенько делал...
Я недавно услышал, как женщина лет 45 с каким-то придыханием рассказывает, как она мчится с работы в обед, чтобы погреть сыну обед и накормить его свеженьким. Иногда даже успевает пожарить котлетки из морозилки. Я узнал себя, когда она сказала возраст "ребенка": 11 лет...
На канале про такие ситуации тоже писали:
Не мешай-уходи-не-твое!
Помню, как в десять лет я попытался помыть за собой тарелку после завтрака. Просто поставить ее под струю воды. Мама влетела на кухню, будто я поджег фитиль динамита.
— Что ты делаешь?! — выхватила тарелку из моих рук. — Ты же порежешься! Разобьешь! Или скользко будет! Иди, почитай, или в компьютер поиграй. Это не твоя работа.
Моей работой было приносить из школы пятерки. За это полагалась награда: мамины котлеты, тающие во рту, идеально отутюженная рубашка на завтра и ее сияющие от гордости глаза. У меня не было ни одной обязанности. Ни вынести мусор, ни пропылесосить свою же комнату.
Однажды я спросил: «Мама, а как стирать?» Она посмотрела на меня с такой жалостью и ужасом, словно я спросил, как пройти через минное поле.
— Забудь, — сказала она. — Ты думаешь, у мамы с бабушкой руки не из того места растут, чтобы ты этим занимался. Ты должен головой работать. И жену ищи такую, чтобы о тебе заботилась!
Вот эта мантра про женщину, которая будет выкладываться ради моего благополучия, мне озвучивали лет с 10. Всех вокруг нещадно критиковали, кто не делал для своих мужей столько же, сколько моя мама для моего отца. А мне внушали, что я великолепен по определению и каждая девица-красавица будет в восторге от возможности варить мне борщ и гладить носки.
К восемнадцати годам я был гением математики и полным импотентом в быту. Я мог решить сложное уравнение, но не имел понятия о режимах стирки. Яичница? Для меня это было квантовой физикой. Хлеб я резал так, что крошки разлетались по всей кухне, и мама, вздыхая, тут же хваталась за щетку, оттесняя меня.
Потом был институт, и... съемная квартира с друзьями. Со скандалом и слеззами матери. Мне просто надоело отчитываться за каждый шаг. Зато было прилично денег не счете, где хранилась моя доля в наследстве. Хватило бы и на квартиру, но... я же не мог принять такое решение без мамы?!
Как вы это делаете?!
И вот в первые недели самостоятельной жизни у меня был шок. Первый месяц я жил на дошираках, пельменях и пицце, потому что больше ничего не умел готовить.
Мои вещи после стирки в общей машинке садились, линяли или превращались в мятый ком. Я испортил почти всё, то покрасив от других вещей, то постирав не на той температуре. Я чувствовал себя инопланетянином, выброшенным на суровую, неуютную планету Земля.
Так и жил. Начал кататься к маме на обеды и ужины, или заезжал один раз, а мне вручали контейнер еще и на вечер. А потом на следующий день трижды спрашивали - всё ли я доел, а то если не доел - это нужно выкинуть. Оно несвежее, я отравлюсь, мне срочно нужно заехать за свежим!
Спасение пришло в лице Кати. Мы познакомились на практике в институте. Она работала лаборантом, доучиваясь заочно.
Спасение
Первый раз, когда она пришла ко мне в этот хаос, она не стала читать лекций. Она просто вздохнула, улыбнулась и сказала:
— Окей, Шелдон, давай-ка наведем тут космический порядок...
Она учила меня всему с бесконечным терпением, как учат ребенка. Помню первый «урок» по яичнице.
— Смотри, — говорила она, разбивая яйцо об сковороду с одной рукой. — Не бойся, оно не кусается. Главное — уверенность.
Я разбил яйцо, и скорлупа упала прямо в желток. Я замер, не зная, что делать.
— Ничего страшного, — рассмеялась она. — Достанем вот этим. Никто не умер от кусочка скорлупы в завтраке.
Она показала мне, как сортировать белое и цветное для стирки, как выставлять температуру на утюге, чтобы не прожечь рубашку, как отличить свежее мясо от залежалого. Для нее это было естественно, а для меня — настоящее чудо. Я впервые почувствовал не беспомощность, а контроль. Я мог сам создать себе уют. Это было потрясающе.
Через несколько месяцев мы съехались, я сразу сделал ей предложение. И когда мама впервые приехала к нам в гости, ее мир рухнул. Она зашла на кухню и застыла на пороге.
Я стоял у плиты и помешивал соус для пасты.
— Что это значит? — тихо спросила она. Ее лицо было бледным.
— Я готовлю ужин, мам. Катя любит этот соус.
— А Катя не может?! - у мамы как будто заиграли желваки на лице.
— Катя на работе. Я дома. Мне так проще, - улыбнулся я, вспомнив, как мать вставала в 6 утра, чтобы к нашему пробуждению сделать завтрак. И получить нагоняй от отца, что "гренки слишком засушены" или "яичница пережарена. а он любит глазунью".
Она не сказала ничего тогда. Но потом начался ледяной дождь. Замечания. Уколы.
— Опять ты моешь посуду? — говорила она по телефону. — У тебя же жена будущая есть. Или руки не из того места растут?
Или, глядя на меня, когда я развешивал постиранное белье:
— Нашел себе развлечение. Бабью работу на себя взвалил. Я тебя не для этого растила. Ты с такой безрукой жизнь связать собрался?! На кухне будешь стоять?!
Однажды это вылилось в открытый конфликт. Мама привезла нам целый ворох своих котлет и полуфабрикатов «чтобы сынок не голодал». У нас были гости - брат Кати с женой. Мама что-то пошутила про "надеюсь, брат у нее у плиты не стоит", и Катя, терпение которой лопнуло, вежливо, но твердо сказала:
— Спасибо, но мы сами справляемся. Сергей отлично готовит.
Мама вспыхнула. Она повернулась ко мне, и в ее глазах было столько обиды и гнева, что стало физически жарко.
— Вообще ряд блюд готовить должен мужик! Все мясо я готовлю сам, баб к этмоу делу подпускать нельзя, - заулыбался бородатый Мишка, брат Кати. - Ну а если мужик не умеет готовить - он инвалид по жизни.
Мама шутки не поняла, буквально выбежала из квартиры, бахнув дверью с такой силой, что под обоями зашуршала штукатурка.
— Это ты ее научил? Мою заботу по ножкам растаптывать? — ее голос дрожал, когда я на следующий день к ней заехал. - И этот бородач... он тоже подкаблучник у своей, да?! Или она его подговорила, чтобы тебя совсем лишить мужского?!
Я пытался остановить этот поток сознания.
— Я всю жизнь старалась, чтобы у тебя все было, чтобы ты не знал хлопот! А она… она тебя заставила тянуть всю эту бабью хоботню! Вместо того чтобы о муже заботиться!
— Мама, никто меня не заставлял, — сказал я тихо. — Катя научила меня не «бабьей хоботне». Она научила меня быть взрослым. Быть самостоятельным. Ты хотела, чтобы я был счастлив? Так вот, я счастлив. Мне нравится, когда мой дом чистый, а ужин, который я приготовил, нравится моей жене. Это не «хоботня». Это моя жизнь. Извини, я не могу тебе сказать "спасибо" за ту стерильность, в которой ты меня растила! Это все равно что умышленно сделать человека инвалидом.
Она смотрела на меня несколько секунд, словно не узнавая. Потом молча ушла в спальню и заплакала. А я... я не хотел, не мог ее даже утешить. Я испытывал злость. За то, что мать сознательно калечила мне жизнь все эти годы и за то, что она не хочет это понимать.
С тех прошло уже пять лет. Отношения с мамой остались прохладными. Она до сих пор не может простить Катю. Иногда я ловлю себя на мысли, что, стоя у плиты, я делаю те же движения, что и мама когда-то. Ее котлеты у меня так и не получаются. Но я научился готовить свои.
И знаете что? Они тоже очень вкусные. Просто другие. Как и моя жизнь.
Ставьте "Палец вверх", если было интересно и не забывайте подписываться!
История прислана читателем.
Вы можете поддержать наш блог донатом, нажав на кнопку "Поддержать".