Кукушки . Глава 63
Никанор уже проснулся сердитым. Нехотя опустил босые ноги с лавки, пошевелил недовольно пальцами, думая о делах, которые предстояло сделать. Жена уже суетилась у печи, готовя обед. Молча, даже не посмотрев на неё он вышел во двор, постоял на крыльце, подставляя лицо свежему ветерку, поднявшемуся к утру, огляделся по сторонам, братья были уже во дворе, готовили телеги на покос. Солнце нехотя поднималось, пришла пора утренней семейной молитвы, после которой начнется дневная круговерть бесконечных дел.
-Детей поднимай и мать, -хмуро сказал он жене, вернувшись в избу, -хватит бока наминать, пора и за дело!
-Пусть ребятишки поспят ещё, совсем ты их загонял, Никанор, -робко возразила ему Катерина.
-На том свете отдохнут, а гусей пасти кто будет? Вечор коршун цыпушку уволок, а они где были, почто не отбили цыпку? Опять в игры свои бесовские играли? А ты куды смотрела? Распустила тетёх, а они и рады стараться! Буди говорю! Да и маменьке нечего вылеживаться, всю ночь на печи кряхтела, только спать мешала! –прикрикнул он.
-А матушки и нет на печи, я думала она во дворе, -ответила ему жена.
-Думала она! Поменьше думать надо, я тут один за всех думаю! Отправляй ребят во двор, пусть её пошукают где, мож к кому из сынов заглянула? И чего старая шляется туды-сюды, лучше бы за гусями смотрела! –приказал он.
Сонные ребятишки пробежались по избам, находившимся на подворье Костоламовых, вместе с обеспокоенными сыновьями осмотрели сараи и амбары, заглянули в колодец и испуганные выстроились у крыльца, ожидая, когда Никанор выйдет.
-Ну и чего вылупились? Утренняя молитва ждать не будет! –рявкнул он и тут же спросил: отыскали мать или мне самому это сделать?
-Тятя, -ответил ему старший сын, -мы с дядьками и хлопцами всё проверили, нет нигде бабушки и Жучка пропала.
-Жучка пропала, -передразнил его отец, - получше бы за гусятами следили, может они не пропадали бы! Замки на амбарах на месте? Скотина тут? А то может ещё что пропало, а мы и не знаем!
-Всё на месте –один из братьев подошел поближе к крыльцу, -надо искать матушку, братец, на голову она слаба, может ушла со двора и заблудилась где? –спросил он.
-Есть захочет, вернётся, а сейчас ступайте на молитву, да готовьтесь на покос выезжать, я сегодня тут останусь, пригляжу за всем, да мать поищу, чую, рядом она где-то, -пробурчал он, скрываясь в избе.
Бодрое летнее солнце споро шагало по небу, весело поглядывая на людей через быстро проносящиеся облака. Устинья прижимала к себе Жучку, не давая той лаять на хитрого воробья, присевшего на ветку прямо перед собачьей мордой. День был жаркий, но тень от куста спасала, а вода из небольшого ключа бежавшего по дну оврага освежала иссохшее горло женщины.
Была она голой, прикрываясь лишь наспех нарванными лопухами в изобилии растущими вокруг. Семён, когда привел её сюда, отвернувшись, велел снять с себя рубаху и платок, объясняя, что так надо для дела. Устинья молча повиновалась и сейчас пряталась в кустах, боясь попасться кому-то на глаза.
Это был тот самый овраг, по склону которого скатился зимой Савва. Сейчас он зарос высокой травой, а зеленые ветви кустов надежно скрывали беглецов. Устинья согласна была провести здесь вечность, лишь бы поскорее увидеть дочь. Вдалеке зашуршала трава под чьими-то ногами и Жучка напряглась, готовая броситься с лаем на приближающего человека, Устинье всем телом навалилась на неё, не давая ей этого сделать.
-Тише, тише моя девочка, -шептала она, успокаивающе поглаживая ту по спине, -не надо лаять, может это Семён? Это действительно был он и Епифарья которая не выдержала и напросилась с ним.
-Уф, упрела,- пожаловалась она, снимая с себя сарафан и рубаху под ним, надетый под свой сарафан и второй платок с головы, -пока дошла сто потов сошло, узел нести не рискнули, хоть и мало сейчас в деревне народа, все по полям разъехались, но береженного как говорится Бог бережет, а еды принесли, не сидеть же вам тут голодом, -сказала она.
-Что в деревне слышно, ищут меня? –с тревогой в голосе спросила Устинья, переживающая о том, что Никанор устроил её поиски.
-Какое там! –махнула рукой Епифарья, -послала к ним Савву, так он вернувшись сказал, что старшаки на покос подались, а Никанор в лес по следам ушёл, навроде как ты туда сбежала или просто ушла и заблудилась, я так и не поняла. Но тебе лучше в ложке этом остаться. С Савки спрос недолгий, проболтается ишшо, как пить дать проболтается! Ох и постарела ты, подруженька, голубка моя, словно оглобля стала, ни мяса на тебе ни сала, видно не сладкой жизнь была с тех пор как не виделись мы с тобой?
-Что сейчас об этом судить, одно только меня сейчас волнует, чтобы Никанор нас не нашёл, -Устинья аккуратно откусила от куска хлеба, принесенного Епифарьей и посмотрела ест ли Жучка, которую тоже не обделили.
-Сыта твоя собака –одернула её знахарка, -ты давай сама ешь, до вечера далеко, да и дорога потом дальняя будет, силы тебе понадобятся. Ты скажи мне вот лучше, в кого Никанор таким уродился? Ведь не ты, не Анфим совсем не такие –спросила она подругу.
-Грешна я, подруженька, помнишь ли, как мы с Анфимом да Дмитрием Ивановичем на озере зимовали, когда бросили нас сотоварищи наши в отчем моем доме на озере? Вот оттуда и привезла я дитя под сердцем. Как не следил за нами стрелец, но дело молодое, кровь горячая, вот однажды всё и случилося. Анфим на иконе поклялся, что женится на мне после этого и слово своё сдержал. Семени его и на разочек хватило чтобы дитем во мне прорасти. Зима тяжелая тогда была, бывало голодовали, когда метель по несколько дней прикруживала и на охоту выйти не было возможности, да хворала я, после маменькиной смерти, слабая совсем.
Как-то стрелец с Егорком, помнишь Егорку-то, юродивого? Отправились они на охоту да сразу на несколько дней, оттепель тогда была, на улке тепло, прямо среди зимы, словно весна пришла, а мы с Анфимом собрались в деревню, в ту что рядом находилась. Мужики-то там припасы схоронили, пришло время их забрать. Деревня пустая совсем, только в сугробах то тут то там замершие тела лежат, жутко мочи нет, меня трясёт всю и от страха, и от холода. Анфим увидел такое заругался прямо на меня, потому что белее снега я стала.
Затащил в избенку, в которой они с Егоркой когда-то ночевали, меня на лавку уложил, сам печь затопил, снега натопил для взвара и давай меня потчевать. А я ни рук, ни ног не чую, словно мороком каким обездвижена. Что делать? Решили в избе этой заночевать и с утра раннего на озеро выдвинуться. Вот уж и ночь настала, Анфим спит себе, посвистывает, а я не могу, сна ни в одном глазу нет. Встала тихонько, ноги-то уж отошли, да на улицу вышла, воздуха глотнуть.
Тишина кругом, в небе луна сияет, огромная, красная, кажется, что рукой достать можно. Сошла я с крыльца и по тропке, что мы с Анфимом натоптали вышла за ворота. А кругом светло, словно днём и тихо-тихо. От тишины такой я словно оглохла, оттого и не слышала ничего, да как их услышишь-то?
-Кого-их? –не выдержала Епифарья, перебив рассказ Устиньи.
-Призраков, -спокойно ответила ей рассказчица, словно разговор шел о чем-то обыденном.
-Белых призраков, -уточнила она, -я их внимательно рассмотрела, ибо ноги от страха словно к земле приросли. Дети это были и женщины, старики и мужики, все в исподнем. Впереди всех старик будто-бы, борода по ветру стелется. Много их, целая деревня. Стоят передо мной, не шелохнутся. Я возьми и спроси со страху к добру или худу я их вижу, а мне в ответ к –добру. Тут и обмякло во мне всё и страх прошёл.
А они стоят, руки ко мне тянут, что хотят от меня не понятно. Тут Анфим за ворота вышел, меня потерял, поначалу испугался, меня в охапку и бежать вознамерился, а я кричу ему, стой, стой, они к добру пришли! Он и остановился. Смотрит на них, на меня, а потом и говорит, ты на кресты их посмотри, старой веры людишки-то.
Тут уж мне любопытно стало, отчего они в исподнем-то, где одежда их? Анфим и объяснил, что были когда-то гари, когда вся деревня за наставником добровольно на костер шла, чтобы мир этот, с антихристом покинуть. Грех большой себя жизни лишать, так они на ручку двери свечу ставили и просили какого человека толкнуть её в нужный момент.
Свеча падала на солому и изба, в которой они находились сгорала. Так они избегали греха самоубийства. А тут, видать что-то не получилось. Сгорели они, но остались они неприкаянные меж небом и землей. Отпеть бы их, по- людски да некому. Мне нельзя, а Анфим не наставник, да и какого толка люди эти не понятно. Он им это объясняет, а старик, что толпу возглавляет сердится будто –бы, руками машет и такой от него мороз идёт, что мы мигом до костей промёрзли.
-Идём в избу от греха подальше, -сказал мне Анфим, крестясь, стены и огонь лучше матери нас укроют. Старик услышал и рукой махнул в мою сторону, полетела ледяная стрела прямо мне в живот. Чувствую, кишки к спине примерзли, враз Анфим меня на руки подхватил и бежать. В избе отогрелись, долго друг на друга смотреть боялись, словно стыдились чего. Больше не спали, как солнце взошло мигом, собрались и к озеру поспешили. Вот и сдается мне, что старик тот своей стрелой передал что-то Никанору, от того у него сердце сейчас такое ледяное, -закончила свой рассказ Устинья. Потрясенная Епифарья долго молчала, бездумно гладила Жучку, улегшуюся возле неё.
-А с деревней этой что потом стало? –спросила она.
-По весне увидели мы с озера дым над нею, так несколько дней продолжалось, а когда мы в Кокушки возвращались то вместо неё одно пепелище увидели. Никому мы с Анфимом про то не рассказывали, боялись не поверят нам и лишь когда Никанор родился я выдохнула, всё думала уродца рожу, -ответила ей Устинья. Разговор на том и закончился, вернулся Семён, осматривающий окрестности.
-Ну, бывай подружка дорогая, -обняла Устинью Епифарья, -дай Бог свидимся ещё, не поминай лихом! Ночью уж не приду, не обессудь вам лишние глаза ни к чему, а коли Никанор явится ничему ему не расскажу, пусть хоть на дыбе пытает! Легкой вам дорожки, да обними за меня Фешу, -сказала она, вытирая накатившиеся слезы.
-Спасибо тебе, Епифарья за всё, да хранит тебя Бог! –женщины троекратно поцеловали друг друга, и они ушли. Устинья прилегла на траву, обнимая за шею собаку, до вечера было ещё далеко.
Никанор, как собака, шёл по следу примечая опытным взглядом и примятую траву, и сломанную ветку на ивовом кусте. Далеко мать уйти не могла, в последние дни она на ладан дышала, была тиха и незаметна что он порою даже забывал о её существовании. Всматриваясь в окружающую его обстановку, он дошел до леса, разросшегося вдоль реки.
Кокушенцы обходили его стороной, шла за ним дурная слава, то дети пропадали здесь то старухи терялись, то висельника находили. Был лес старым, завален старыми, подгнившими деревьями, зарос он бояркой, то и дело впивающейся своими колючками в лапти и босые ноги и низким вишеньем, сквозь которое враз и не проберешься. Устинья проходила здесь, на одном из кустов он нашел кисть от её платка, на другом кусок нижней рубахи.
На берегу мать остановилась, долго бродила, об этом говорила примятая трава, затем, оставив на берегу рубаху с порванным подолом и платок вошла в воду. Место здесь было топкое, болотистое даже, разросшиеся кусты и трава не давали обзора, но Никанору стало ясно, Устинья свела счеты с жизнью и утонула, о чём он незамедлительно сообщил жене, вернувшись домой. Катерина расплакалась, причитая, свекровь она любила и забыв про свой страх перед мужем сказала:
-Искать нужно матушку чтобы похоронить достойно. Пусть не будет ей места на кладбище, но хоть знать будем куда прийти и помянуть её. Вернутся с покоса твои братья, отправляйтесь на поиски с утра.
-Некуда спешить ужо, а покос ждать не будет, всплывет тело само через пару дней, там и решать станем. Накрывай на стол, с утра маковой росинки во рту не было, ноги все сбил, пока искал ответил он жене.
-Как-кусок-то тебе в горло лезет в такой-то момент! –с ненавистью подумала она, покорно подавая мужу полотенце, чтобы тот обтер мокрые руки.
Ночью, когда Кокушки затихли в беспокойном сне, выехала из деревни телега и пыля проселочной дорогой отправилась в сторону оврага, а оттуда за околицу. Прикрытая дерюжкой лежала в ней Устинья, всё ещё не верящая, что едет она к дочери.