Нотариус, усталая женщина с перманентным макияжем на бровях, монотонно бубнила текст свидетельства о праве на наследство, Ирина не слушала. Смотрела на связку старых, потемневших от времени ключей, лежавшую на полированном столе рядом с гербовой папкой. Три ключа на выцветшей, засаленной тесьме, тёти Вали
— …кадастровой стоимостью три миллиона двести тысяч рублей, — механически произнесла нотариус и подняла на Ирину глаза. — Распишитесь здесь и здесь.
Три миллиона двести тысяч. Для Ирины, бухгалтера из районной поликлиники, которая всю свою жизнь сводила дебет с кредитом, это была, почти нереальная цифра.
Взяла ручку и расписалась, думала не о тёте Вале, которую видела от силы раз в год на семейных праздниках. Думала о своей двушке в спальном районе, за которую была заплачена непомерная цена. Вспомнила отца, вернувшегося со стройки — серое, измождённое лицо, руки, которые не могли удержать чашку с чаем. И как он упал в коридоре, прямо в рабочих ботинках, от обширного инфаркта. Ему было сорок два. Вспомнила свою мать, которая десять лет, получая свою мизерную пенсию, первым делом шла не в аптеку, а к комоду, где лежал конверт с надписью «Ирочке на квартиру». Откладывала половину, на лекарства часто не хватало.
Семь лет без отпусков, праздников и новых платьев. После смены в поликлинике, она бежала в офисный центр на другом конце города и до полуночи мыла там полы, пока пальцы не начинали сводиться от холодной воды..
Поэтому эта новая, внезапно свалившаяся на неё квартира была не подарком судьбы, а ответственностью. Которую, как подсказывал ей весь её жизненный опыт, теперь придётся оборонять.
Вечером на кухне Антон был возбуждён, он разливал по бокалам дешёвое шампанское, которое купил по такому случаю, и строил планы. Его лицо, обычно немного сонное и расслабленное, горело энтузиазмом.
— Ирка, ты представляешь? Это же шанс! Настоящий! Продадим её к чёрту, купим нормальную машину, а не это наше корыто! На море съездим, в Турцию! Ты же три года моря не видела!
Он был, как большой, добродушный ребёнок, которому подарили дорогую игрушку. Искренне не понимал, почему она не радуется вместе с ним.
— Она не с неба упала, Антон, — сказала, глядя на пузырьки в бокале. — Я не хочу… не хочу продавать её, это память.
Она соврала, дело было не в памяти, а в безопасности в мире, где надеяться можно было только на себя. Но как объяснить это ему? Человеку, который переехал к ней из съёмной каморки с одним чемоданом и никогда не платил по счетам больше, чем за интернет.
— Да какая память, Ир, ну что ты выдумываешь, — он досадливо махнул рукой. — Ты её и видела-то раз в год, а то и в два! Ну, не хочешь продавать — давай хоть сдадим! У меня мать говорит, у неё подруга есть, Валя, у неё там племянник…
При упоминании матери Ирина напряглась, каждое появление Раисы Григорьевны в их жизни было похоже на визит санэпидемстанции. С самого начала она не скрывала своего пренебрежения: «Ну что ж, Антон, не княгиня, конечно, зато своя квартира есть, хоть на улице жить не будешь». Любая её «помощь» всегда была началом какой-то мутной истории, в которой Ирина неизбежно оказывалась виноватой.
— Антон, давай договоримся, — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. — Спасибо за шампанское, но с этой квартирой я решу всё сама. Пожалуйста, не вмешивай в это свою маму.
Антон обиженно надул губы, допил своё шампанское залпом и ушёл в комнату смотреть телевизор. Конфликт не начался, он был просто отложен.
***
Раиса Григорьевна в субботу утром, просто открыла дверь своим ключом, который Антон когда-то дал ей «на случай, если с нами что-то случится». Ирина проснулась не от шума, а от ощущения чужого присутствия в квартире. Она вышла из спальни в пижаме и увидела свекровь на кухне, та уже хозяйничала.
— О, проснулась, соня, — сказала она. — А я вот вам завтрак принесла. Антон, поди, голодный ходит, с твоей-то стряпнёй.
— Здравствуйте, Раиса Григорьевна. Вы могли бы хотя бы позвонить.
— А зачем звонить своим детям? — она удивленно посмотрела на Ирину. — Я по делу, Ирочка. Тут такое горе у людей, такое горе… У подруги моей лучшей, Валюши, племянник из тюрьмы вышел. Серёжа. Парень-золото, по глупости сел за драку, защищал кого-то… А теперь ни кола, ни двора, ты же понимаешь, человеку надо помочь, с пути не дать сбиться.
Ирина молча наливала себе кофе, спиной чувствуя прожигающий взгляд свекрови. Она уже знала, к чему идёт этот разговор.
— Очень сочувствую, — сказала, не оборачиваясь. — Сейчас много недорогих хостелов. Можно найти на первое время.
— Какие хостелы?! — всплеснула руками Раиса Григорьевна. — Ты что, не понимаешь?! Ему прописка нужна! Временная! Чтобы на работу устроиться! А у тебя целая квартира пустует, паутиной зарастает! У тебя совесть есть?!
— Раиса Григорьевна, — Ирина наконец повернулась, держа в руках горячую чашку. — Помогать кому-то или нет, это моё личное решение. И в данном случае я решила, что нет, в моей квартире посторонних, судимых людей не будет. Это даже не обсуждается.
— Какой посторонний?! — голос свекрови зазвенел от негодования. — Это же… это же племянник подруги твоего свекра покойного, можно сказать, почти родственник! Мы — одна большая семья! А в семье всё должно быть по-людски, всё!
Ирина молча допила свой кофе, поставила чашку в раковину, сполоснула. Потом повернулась и, не сказав больше ни слова, ушла в спальню, плотно закрыла за собой дверь. Это спокойное, ледяное молчание взбесило свекровь гораздо сильнее, чем любой скандал. Она постояла ещё минуту, что-то сердито бормоча, а потом ушла, с силой хлопнув входной дверью.
На следующий день, в воскресенье, Ирина решила съездить в тётину квартиру, проверить счётчики. Вставила ключ в замок, он не повернулся, попробовала ещё раз, бесполезно. Сердце ухнуло вниз, она посмотрела внимательнее, личинка замка была другой, новой и блестящей.
Она не стала дёргать ручку, звонить Антону или свекрови. Достала телефон и первым делом сфотографировала новый замок крупным планом. Потом дверь целиком, с номером квартиры.
Набрала номер аварийной службы ЖЭКа.
— Здравствуйте, девушка. Соедините, пожалуйста, с диспетчером. — Добрый день. Меня зовут Соколова Ирина Павловна, я собственник квартиры по адресу улица Мира, дом семь, квартира сорок три. У меня есть основания полагать, что в моей квартире была произведена самовольная смена замка. Прошу вас официально зафиксировать, что заявка на слесарные работы от моего имени в вашу службу за последние сутки не поступала. Да, спасибо, жду подтверждения.
Следующий звонок был участковому.
— Майор Степанцов, слушаю.
— Здравствуйте, товарищ майор. Я хотела бы подать заявление.
Она не кричала в трубку про «свекровь-монстра», а спокойно изложила факты. Самовольное проникновение и смена замка, являющегося моей собственностью. Есть свидетели, которые видели Романову Раису Григорьевну вчера у моей двери. Прошу провести проверку по факту самоуправства и порчи моего личного имущества.
После этого она вызвала платную службу, приехал мастер, вскрыл дверь, поставил новый замок. А над дверью, по просьбе Ирины, установил маленькую, почти незаметную камеру видеонаблюдения. Это был сбор доказательной базы для будущего суда.
На следующий день, в понедельник, камера прислала на телефон уведомление о движении. Ирина включила трансляцию. Она увидела, как Раиса Григорьевна, в сопровождении хмурого, коротко стриженного мужчины, того самого «племянника», пыталась открыть дверь своим ключом. У неё, конечно, ничего не вышло. Свекровь начала возмущённо стучать в дверь. Ирина нажала на кнопку ответа на домофоне, который тоже был связан с её телефоном.
— Я вас слушаю, — произнёс её спокойный, усиленный динамиком голос.
Раиса Григорьевна отпрянула от двери.
— Ира?! Ты там?! Открывай немедленно! Что за фокусы?!
— Это не фокусы, а моя частная собственность.
— Да как ты смеешь?! Мы же договорились! Серёже жить негде! Мы должны помогать друг другу!
— Семья, Раиса Григорьевна, — отчеканил голос Ирины из динамика, — не вскрывает чужие квартиры. Семья спрашивает разрешения, а вы этого не сделали. Поэтому, с точки зрения закона, вы — посторонний человек, который пытается проникнуть в чужое жилище. Камера всё фиксирует. Если вы не отойдёте от моей двери в течение минуты, я передам эту запись майору Степанцову. Думаю, ему будет интересно пообщаться с вашим спутником.
Наступила тишина. Хмурый мужчина дёрнул Раису Григорьевну за рукав и что-то быстро ей сказал. Она ещё секунду постояла, глядя с ненавистью на объектив камеры, а потом развернулась и быстро пошла прочь.
Теперь всё зависело от того, чью сторону займёт Антон.
***
Антон пришёл домой поздно. Ирина не спала, сидела на кухне с книгой, но ни строчки не могла прочесть. Слышала, как он возился в прихожей, как тяжело вздохнул, прежде чем войти. Молча сел за стол напротив неё, достал сигарету и закурил, глядя в тёмное окно. В воздухе повисло густое, тяжёлое молчание, которое бывает перед грозой.
— Она звонила, — наконец сказал он, не глядя на неё. — Плакала, говорит, ты её перед всем подъездом опозорила. Участковым пригрозила, выставила её воровкой.
— Я её предупреждала, что в моей квартире чужих не будет, — ответила Ирина, закрывая книгу.
— Но это же мать, Ира! Ну, погорячилась, сделала глупость! Она же по-другому не умеет! Она думала, что как лучше… Хотела помочь человеку!
— «Как лучше» для кого, Антон? — Ирина посмотрела ему прямо в глаза. — Для её подруги? Для того бывшего заключённого? Или для себя, чтобы в очередной раз доказать, что она тут главная, что она может решать за всех нас, входить в наши дома, распоряжаться нашим имуществом?
— Да какая разница! — он наконец взорвался, ударив кулаком по столу. Пачка сигарет подпрыгнула. — Ты могла просто поговорить со мной! Мы бы вместе что-то решили! А ты сразу, замки, камеры, полиция! Ты унизила мою мать!
— Нет. — Я защитила нашу с тобой семью. От её вечного желания всё контролировать. Поставила забор там, где его никогда не было, а теперь Антон, ты должен сделать выбор.
Он замер, уставившись на неё.
— Какой ещё выбор?
— Очень простой. Либо ты мой муж, и мы вместе стоим у этого забора и защищаем нашу территорию. Либо ты сын своей мамы, который бежит открывать ей калитку каждый раз, когда она этого захочет. И тогда тебе, наверное, лучше жить на её территории, а не на моей. Подумай над моими словами.
Она встала, налила себе стакан воды и ушла в спальню.
Следующие два дня были похожи на жизнь в вакууме. Они почти не разговаривали. Антон ходил по квартире мрачный, как туча. Ирина видела, что он не просто злится, он думает. По-настоящему, как человек, который впервые в жизни столкнулся с задачей, у которой нет простого ответа.
Слышала, как он позвонил своему лучшему другу, Кольке, и что-то долго и сбивчиво ему объяснял. Потом она услышала обрывок Колькиного ответа, донёсшийся из трубки: «Старик, ну тут дело твоё, конечно… но моя бы за такое мне не то что замок — голову бы открутила, и была бы права».
Вечером второго дня он сел рядом с ней на диван, долго молчал, теребя в руках пульт от телевизора.
— Я всё вспомнил, — сказал он наконец тихо. — Как ты работала, приходила в двенадцать ночи, валилась на кровать и засыпала, даже не поужинав. Как мать твоя приносила нам еду и говорила: «Ирочка, покушай, тебе силы нужны». А моя… моя только спрашивала, когда мы ремонт сделаем и «обои эти дурацкие переклеим». Я… я умом понимаю, Ир.. Но она же мать…
Ирина молчала, давая ему выговориться.
— А потом я подумал, — продолжил он, — а какой я муж, если не могу защитить свою жену? Даже от собственной матери. Какой я мужчина, если позволяю, чтобы в нашем доме хозяйничал кто-то другой?
Он положил пульт и взял её руку, его ладонь была горячей.
— Я поговорю с ней.
На следующий день он поехал к матери, один. Раиса Григорьевна встретила его с пирогами и заплаканными глазами, готовая разыграть свой лучший спектакль «Обиженная мать». Но он не дал ей начать.
— Мам, сядь. Нам надо поговорить.
Он рассказал ей всё. Спокойно, без крика, глядя ей прямо в глаза.
— …и я понимаю, что ты хотела как лучше. Но это её квартира, мам. Не моя и не наша, её. И пока ты не уважаешь ее, ты не сможешь уважать и меня и мой выбор.
— Какой ещё выбор?! — всхлипнула она.
— Мой выбор — быть с этой женщиной, я люблю её. И я не позволю её унижать, даже тебе.
Раиса Григорьевна смотрела на него так, будто видела впервые. На этого взрослого, упрямого мужчину, который вдруг перестал быть её послушным «Антошкой».
— Так ты… против родной матери?!
— Нет, мам, — ответил он, вставая. — Я просто повзрослел, наверное, пора.
Он ушёл, оставив её одну на кухне с нетронутыми пирогами.
***
Раиса Григорьевна не привыкла проигрывать. Она восприняла разговор с сыном не как прозрение, а как удар в спину.
— Вы представляете, девочки, что делается! — жаловалась она соседкам, округлив глаза и прижав руку к сердцу. — Невестка-то моя, Ирка, совсем с ума сошла от жадности! У неё теперь две квартиры, а она родному человеку, погорельцу, можно сказать, отказала в угле!
— А Антон что? — с любопытством спрашивала Клавдия Петровна с третьего этажа.
— А что Антон? — трагически вздыхала Раиса Григорьевна. — Он у неё под каблуком! Слово боится поперёк сказать! Она его так приворожила, так обработала, что он и мать родную забыл!
Соседки сочувственно качали головами, но в их глазах уже не было прежнего безоговорочного доверия. История была какой-то слишком уж мелодраматичной, а Ирина, которую они знали как тихую, неконфликтную девушку, никак не вязалась с образом жадной ведьмы.
Жизнь всегда расставляет всё по своим местам и бумеранг прилетел оттуда, откуда Раиса Григорьевна совсем не ждала. От её лучшей подруги, чей «несчастный» племянник стал причиной всего конфликта.
— Рая, — сказала Валя заговорщицким шёпотом, усадив её на лавочку. — Тут такое дело… Ты только никому… Ты же знаешь, что муж моей сестры, ну, отец этого Серёги, недавно умер?
— Ну, знаю. Царствие ему небесное.
— Так вот, — Валя понизила голос, — он Серёге-то своему однушку в Бирюлёво оставил! В наследство!
Раиса Григорьевна замерла.
— Как… в наследство? Ты же говорила, ему жить негде!
— Ну… — замялась Валя. — Он не хочет её продавать. Говорит, дорога как память об отце, сдавать хотел, чтоб копейка на карман падала. Вот он и подумал… пока твоя невестка добрая, можно у неё пожить бесплатно… А свою квартирку поберечь.
Раиса Григорьевна молчала. Она смотрела на подругу, на её бегающие глазки, и медленно, как яд, в её сознание просачивалось понимание. Её не просто использовали, а выставили дурой. Благородный порыв «помочь человеку», это было лишь инструментом в чужой, мелкой и циничной игре.
И она понимала, что эта новость уже завтра будет известна всему двору.
Так и случилось, соседи перестали с ней здороваться первыми. Даже Клавдия Петровна, её самая верная слушательница, теперь при её появлении спешно вспоминала про невыключенный утюг.
А в квартире Ирины и Антона медленно, но верно, выстраивался новый мир. Ирина, как и решила, сдала тётину квартиру. Официально, через агентство, с договором и уплатой налогов.
Антон остался с ней, он больше не был «сыном в доме жены», наконец стал мужем. Сам, без её просьб, затеял ремонт на кухне. Вечерами, после работы, возился со старыми трубами, менял плитку, вешал шкафчики. Делал это не потому, что был должен, а потому что хотел.
Однажды вечером в домофон позвонили.
— Кто там? — спросила Ирина.
—Ир… это я, — раздался в трубке тихий, незнакомый голос Раисы Григорьевны. — Я пирог испекла… с капустой, можно я зайду?
Ирина посмотрела на Антона, он молчал, оставляя решение за ней. Она нажала на кнопку ответа.
— Спасибо, Раиса Григорьевна, но не нужно.
— Прости меня, Ир… я была неправа, — голос в динамике дрогнул.
— Я не злюсь на вас, — сказала Ирина спокойно. — Честно, но я больше не та, кто будет молча терпеть. Если вы хотите видеть Антона он всегда может приехать к вам в гости.
В динамике помолчали.
— Я… я поняла, — прошептала Раиса Григорьевна и отключилась.
Ирина посмотрела в окно. Она увидела, как маленькая, ссутулившаяся фигурка свекрови отходит от их подъезда.
Конец.
Интересно Ваше мнение.
Благодарна за каждую подписку на канал.