Это был один из тех редких дней, когда я мог вздохнуть свободно, отбросив хотя бы на мгновение тяжесть дел, порученных мне Его Величеством. Я стоял на крыльце своего нового особняка Кингз-Плейс в Хакни и вдыхал свежий воздух, смешанный с ароматами сада. Ветер трепал мои волосы. Я коснулся грубой каменной кладки и улыбнулся. Это был мой дом. Мой, хотя и подаренный королём, но оплаченный моим умом, моим бесстрашием, моим упорством.
И конечно же, я не мог не вложить в него частицу своей души и своего состояния. Король не любит, когда его люди живут хуже, нежели того требует их положение. И я, Томас Кромвель, сын кузнеца, не мог разочаровать моего господина. Я заказал новые окна, украсил интерьеры и разбил сад, достойный если не короля, то графа. Всё для того, чтобы король был доволен.
Проходя по галерее, я думал о тех, кто жил здесь до меня. Сколько благородных имён, сколько историй хранят эти стены! Теперь здесь живу я - сын кузнеца. Какое лицемерие! Но я не мог не улыбнуться. Я добился всего. И теперь, как и они, я владел Кингз-Плейс.
Но мои мысли были о будущем. Я знал, что моя судьба зависит от одного человека. И я был готов пойти на всё, чтобы сохранить свою жизнь. Но я не знал, что эта жажда власти приведёт меня в итоге на плаху.
Через год я покинул Кингз-Плейс. Я оставил за спиной стены, в которые вложил часть своей души. И они остались, чтобы помнить обо мне, о моем взлете и... о моем падении.
Кромвель и Кингз-Плейс
Принадлежать королю - это как быть любимой игрушкой у избалованного ребенка, о которой вспоминают по прихоти. И я, Томас Кромвель, был именно таким. Я всецело принадлежал королю, но, Генрих не только использовал меня, но и ценил. До поры, до времени... В 1535 году, после долгих лет преданной службы, он дал мне то, что не мог дать никто другой - Кингз-Плейс, красивое поместье в Хакни. Он дал мне это как знак своей милости. Он дал мне этот дом, чтобы я мог жить там и быть ещё ближе к нему. Он отдал мне его, чтобы я мог наблюдать за ним из своего окна или... чтобы он мог наблюдать за мной.
С террасы я видел дорогу в конце которой, словно изысканная шкатулка на вытянутой ладони красовался Лондон. Шум и суета большого города, который я так любил и который я так хорошо знал, были видны мне из моего нового дома. Я любил этот вид. Он напоминал мне о том, что я сделал. И о том, что мне ещё предстояло сделать.
Мой подопечный, Ральф Сэдлер, жил неподалёку, всего в миле от меня. Он тоже строил свой дом - «Брик-плейс», но, конечно, не такой, как у меня. Он был моим протеже, и я вёл его к вершине. Я учил его всему, что знал сам. И я радовался его успехам. Ведь его успех - это и мой успех.
Уже тогда я понимал, что не останусь в этом доме навсегда. Я не питал иллюзий и понимал, что моя судьба всецело зависит от настроения короля. Но я хотел, чтобы мой дом был достойным меня. И чтобы он помнил обо мне.
Я не знал тогда, что пройдёт пятьсот лет, и эти стены будут разрушены. Я не мог знать, что память обо мне, Томасе Кромвеле, сыне кузнеца, останется в истории, а мой дом, который так нравился мне, исчезнет без следа. Но я могу гордиться тем, что моя история, пусть и через столетия, будет изучена и сохранена. Вспоминая обо мне, потомки расскажут и о моём доме, который когда-то был Кингз-Плейс, а потом стал Брук-Хаусом.
Ирония судьбы - вот что я всегда видел в жизни, своей и чужой. Я помнил Генри Перси. Молодой, пылкий, аристократ до мозга костей, влюблённый в прекрасную Анну Болейн. Ему принадлежал этот дом, Кингз-Плейс, прежде чем он стал моим. Ирония состояла в том, что я, Томас Кромвель, сын кузнеца, получил поместье, которое некогда принадлежало человеку, не сумевшему удержать свою любовь. Человеку, которого король лишил не только невесты, но и воли. А в итоге и жизни, ибо за такую жизнь он более не хотел бороться.
Я сидел в своем кабинете в Кингз-Плейс, перебирал бумаги, но мысли мои возвращались к прошлому. Перси... Он не был сильным. Его мучила не только болезнь и лихорадка, которую я хорошо знал, но и душа, истерзанная неудачным браком, отцовской нелюбовью и, конечно, Анной. Я видел его, больного и измождённого, за год до его смерти. Он вернулся сюда, в Кингз-Плейс, в надежде найти покой, но нашёл лишь смерть. В свои тридцать пять лет он был стариком.
Я был иным. Я знал, что я сильнее. У меня не было такой любви, как у него, но у меня была власть. И я не собирался её терять. Я был прагматиком. Я понимал, что даже короли смертны, а их милость так же переменчива, как погода. Но в отличие от Перси, я знал, что должен выжить.
Я вспомнил, как Перси обменял это поместье у короля на другие земли. И я, Томас Кромвель, стал новым владельцем графского дома. Всего четыре года владел им Перси. Всего один год владел им я. Но как же по-разному мы распорядились этим временем! Он потратил его на страдания, а я - на преображение.
Иногда мне казалось, что стены этого дома помнят его страдания. Я даже не стал перестраивать поместье кардинально, потому что хотел, чтобы дух его предыдущих владельцев оставался здесь. Я был не просто новым хозяином. Я был продолжением истории этого места. И я знал, что даже если меня не будет, история останется. В записях, в рисунках, в эпитафиях, в самом воздухе этого поместья.
Я не знал тогда, что могила Перси в церкви Святого Августина будет разрушена. Что его эпитафия исчезнет. Но я не сомневался, что его история останется. И что она навсегда будет связана с этим местом.
Представьте себе, как я стоял на вершине холма в сентябре 1533 года, и смотрел на простирающийся вдали Лондон. Я размышлял... Король Генрих был так добр, подарив мне эту землю. И хотя распоряжение вступило в силу в марте, я безропотно ждал до сентября, чтобы ступить в этот дом, что отныне принадлежал мне. Сам Господь отметил меня, даровав такую удачу. Я уже тогда видел картину будущего, я знал, что мои труды не останутся незамеченными, и сейчас король лишь подтвердил мою правоту.
Я помню, как в мае этого же года король дал указание доставить сюда, в Хакни, пятьдесят дубов для строительства конюшен в моем новом поместье. Это было началом, первым штрихом на чистом холсте. Я знал, что это место станет больше, чем просто поместьем. Это будет свидетельством моей силы и влияния. Мои руки всегда были заняты, и я любил созидать, любил воплощать идеи в жизнь. Я уже доказал свою состоятельность, расширив свой лондонский дом, сделав его одним из крупнейших в столице. Теперь пришло время для нового, еще более масштабного проекта.
Как бы мне хотелось вернуть тот миг. Вновь очутиться на том холме и, распрямив плечи, взглянуть в даль, увидеть Лондон таким, каким я его знал, каким я его до сих пор помню. Это был поистине захватывающий вид. Я помню, как почувствовал, что мои амбиции более не умещаются в моей душе. Смутно я уже тогда понимал, что лучше остановиться, но знал, что не смогу. Поверьте, уже тогда я предчувствовал дыхание рока, что погубил меня в июле 1540... но до этого еще далеко. Еще есть время чтобы жить!
Кингз-Плейс был не просто домом, он стал крепостью моего триумфа. Внешние и внутренние ворота сторожки встречали гостей, словно в приветственном поклоне, пропуская их в первый из двух дворов, что окружали дом. Еще одна сторожка, на южной стороне, открывала путь во второй двор, где мое сердце билось в унисон с этим местом.
Как истинный творец, я не упустил ни единой детали. Красный кирпич сторожки у ворот, обшитые деревом стены двухэтажного двора – все это отражало мое видение, мою силу, мой статус. И как же я был доволен, когда, взирая с небес на мои былые владения, я незримо присутствовал при инвентаризации моего великолепного дома, которая, как и полагалось, была организована после смерти моего господина и палача, короля Генриха в 1547 году. Я неотступно следовал за клерками инвентаризационной комиссии. Холл, часовня, длинная галерея, Большой зал – каждое помещение говорило о моем вкусе, о моей власти.
К августу следующего года, мои амбиции относительно Кингз-плейс полностью осуществились. Я всегда был в курсе событий, и мои слуги регулярно отчитывались передо мной. Шестьдесят человек работали на меня, на мою мечту. Томас Тэкер, верный мой слуга, доложил мне, что кирпичная кладка кухни и дымоходы завершены. Он описал, как расширились кладовая и буфетная, как новые окна, стекла и драпировки преобразили жилые помещения. Он назвал мой дом “прекрасным местом”, и я гордо улыбаюсь, вспоминая об этом. Да, это прекрасное место. Это мой триумф, моя крепость. И это только начало. Увы, начало конца.
После Кромвеля
О, как же быстротечно время! Еще вчера я получал отчеты о ходе работ в Хакни, а уже сегодня… Сегодня я размышляю о том, как хрупок мир, который мы строим. В начале сентября Джон Уильямсон, мой верный слуга, писал мне, что боится, что дом не будет готов через восемнадцать дней, как он обещал. Он боялся переделок, а я... я думал о том, успею ли я насладиться этим местом. Я не мог сказать наверняка, сумею ли я посетить это место, чтобы первым взглянуть на мой новый дом. Однако, в те дни мысли мои витали вокруг этого уютного уголка.
Всего неделю спустя Вильямсон снова написал мне. Его слова были музыкой для моих ушей:
«Ваш дом в Хакни в готов принять Вас, за исключением сада… Я не сомневаюсь, Ваш казначей сочтет, что ваши деньги потрачены не зря, и у вас будет жилье, достойное Вашего высокого статуса, а Ваш дом еще более прославит Лондон».
Мой бедный слуга, он так и не узнал, что эти слова будут звучать как эхо в моей памяти.
Но жизнь, как и строительство, непредсказуема. Я помню 1536 год. Год, когда все изменилось. Летом того года король, мой господин и повелитель, пожелал вернуть себе поместье. Как я мог сопротивляться? Как мог ослушаться? Примерно в то же время я занимался… другим делом. Дело было связано с королевой Анной Болейн. Нашей королевой. Мы… я организовал ее уничтожение. Я планировал казнь королевы и пятерых ее предполагаемых любовников. Я действовал в интересах короля, всегда в интересах короля.
Король был благодарен. Он женился на Джейн Сеймур с неприличной поспешностью, а меня… меня вознаградил. 2 июля я получил от Томаса Болейна должность лорда-хранителя Малой печати, а всего через восемь дней – титул барона. Вместе с титулом мне подарили поместье Мортлейк. Томас Кранмер, архиепископ Кентерберийский, оспаривал это предложение, но Генрих был недоволен его вмешательством.
Королевская резиденция
Примерно в то же время Генрих забрал себе Кингз-Плейс. Мое участие в строительстве закончилось. Я не могу винить его. Я сделал то, что должен был. Я выполнил свой долг. Но осадок… осадок остался. Осталась эта пустота, словно сад, который еще не успели перекопать, но уже забросили. Я знаю, что строил не просто дома, а свою империю. И я знаю, что за это пришлось заплатить. И не только мне.
Уже из другого кабинета, обустроенного в другом доме я наблюдаю, как разворачиваются события, которые уже вскоре изменять судьбу Англии. В июле, в поместье, что когда-то было моим, происходит примирение короля и его дочери Марии. Я не могу не думать о том, как изящно и жестоко сплетаются нити власти. Еще недавно король требовал от нее отречься от матери, как от законной королевы. И вот, она, после месяцев методического давления, уступила. Ее заклятый враг, Анна Болейн, мертва, и новая королева, Джейн Сеймур, уже сияет на горизонте.
Пять лет… Пять лет Генрих не разговаривал со своей старшей дочерью. И я, как и весь двор, наблюдал за этой холодной войной. Но теперь, когда Анны нет, король решил вернуть дочь. И местом встречи было выбрано мое поместье Кингз-Плейс в Хакни. Мое поместье, мой след, моя память. Как будто сама судьба играет со мной, напоминая о том, что ничто не вечно, ничто не принадлежит мне до конца.
Мария… ее привезли тайно, ночью. Этот момент я не забуду никогда. Король и королева вместе прибыли туда. И там, в стенах, которые строил я, король заговорил со своей дочерью. Это был не просто разговор, это было воссоединение. Это был момент, когда я понял, насколько велик и непредсказуем наш король. Он может даровать милость и отнять ее, как ветер уносит опавший лист.
Я вижу, как покорность Марии разбила ее сердце, но она знала, что это единственная возможность вернуться ко Двору. Единственный шанс сохранить за собой право наследовать Корону. Она снова встретилась с отцом, а потом вернулась ночью к себе, также тайно, как и прибыла в Кингз-Плейс. Этот эпизод – еще одно напоминание о том, что власть и интриги – это не просто слова, это реальность, в которой мы жили. Я знаю, что сыграл в этом свою роль. Я знаю, что без моего участия это примирение не состоялось бы. И я горжусь этим. Но я также знаю, что моя власть – это всего лишь тень. Тень короля. А тени, как известно, исчезают, когда солнце садится.
Теперь, спустя века, я вспоминаю ту чехарду, и на лице моем играет горькая усмешка. Королевский дворец в Хакни, который я строил с такой заботой, с таким размахом для себя, стал просто еще одной игрушкой в руках короля. Едва я успел отступить, как Генрих VIII снова завладел Кингз-Плейс. Знаю, он и до этого наведывался туда, когда поместье принадлежало мне, а теперь… теперь это его королевское поместье. До самой его смерти, до 1547 года.
Частная резиденция
А что же случилось потом? Дом, который я возводил, стал предметом торга. Как обычная вещь, он переходил из рук в руки. Сэр Уильям Герберт, затем сэр Ральф Сэдлер, который всего через год продал его Ваймонду Кэрью. Мне было бы смешно, если бы не было так горько. Моя работа, мои амбиции, моя гордость – все это растоптано, забыто, продано.
Кэрью… он даже не жил в Хакни. Он просто сдал поместье Леди Маргарет Дуглас, графине Леннокс. Я вспоминаю ее… племянница Генриха. Еще одна пешка в этой игре. Но и она оставила свой след. Она приехала в Хакни после освобождения из Тауэра в 1575 году. Сын ее, Чарльз, умер там. Ненадолго задержалась в этом доме и сама графиня, оставив этот бренный мир в 1578 году. Как будто сам дух этого места отвергает всякого, кто не связан с его истинным создателем.
А потом… потом поместье продали лорду Хандсону, сыну Марии Болейн. Двоюродному брату королевы Елизаветы I. И я не могу вновь не вспомнить об иронии судьбы. Он, чья тетка была моей жертвой, теперь владеет тем, что когда-то было моим. Я узнал, что это он приказал сделать тот потолок в длинной галерее. Тот самый потолок, о котором говорили, что он соревнуется с Хэддон-Холлом. Я даже слышал, что там был изображен его герб.
Но и он недолго владел моим домом. Три года. Всего три года. Хотя, говорят, он внес некоторые улучшения, расширил сторожку, провёл новый водопровод. Что ж, пусть так. Пусть они вносят свои изменения, пусть они пытаются переделать мое творение. Я знаю, кто был первым. Я знаю, что это место всегда будет моим. Даже если меня нет, даже если оно переходит из рук в руки, мой дух, мое видение, моя гордость навсегда останутся здесь, в стенах Кингз-Плейс.
Имена, как мимолетные тени, мелькают в истории моего дома. Сэр Роланд Хейворд, дважды мэр Лондона, ненадолго стал его хозяином, но и он уступил место другим. В 1597 году сюда въехали графиня Оксфордская и ее муж, Эдуард де Вер. О, это имя я знаю! Некоторые говорят, что он был истинным автором тех пьес, что теперь приписывают Уильяму Шекспиру. И опять ирония... Гений, возможно, творил в стенах, которые я строил, в доме, который я мечтал назвать своим. Он умер в Кингз-Плейс в 1604 году и был похоронен рядом, у церкви Святого Августина. Ещё одна история, которая закончилась там, где я оставил свой след.
Лечебница для умалишенных
А затем, в семнадцатом веке, имя моего дома изменили. Брук-хаус… В честь барона Брука. Как будто моё наследие можно так просто стереть. В восемнадцатом веке его превратили в лечебницу для умалишённых. Мой прекрасный, величественный дом, ставший приютом для безумия. А чтобы скрыть его истинную, тюдоровскую красоту, пристроили георгианский фасад. Как будто стыдились его прошлого.
И вот, пришёл конец. Немецкая бомба. Октябрь 1940 года. Я представляю себе этот ужас, этот грохот, этот огонь, пожирающий всё, что я когда-то строил. В послевоенной нищете никто не стал его восстанавливать. Зачем тратить деньги на воспоминания? Но они не смогли просто снести его. Записи, исследования, археологические раскопки… Они пытались разгадать его тайну, проследить его тюдоровские корни, которые я так старательно создавал.
Но от дома осталось лишь несколько фрагментов: панели и каминная решётка, которые спасли перед бомбардировкой. И теперь они находятся в музее, словно памятники эпохи, символы того, что было, но уже никогда не вернётся.
Кингз-Плейс, Брук-хаус… Его история - это напоминание о быстротечности человеческих амбиций. Через него прошли Генрих VIII, Генри Перси, Генри Кэри. Он видел всё: и примирения, и трагедии, и великие планы. А в конце концов, пал жертвой войны, которая не имела к нему никакого отношения.
Но я знаю, что он не исчез бесследно. Его эхо, его отголоски, его история живут в записях и сохранившихся фрагментах. Это позволяет нам скорбеть о его утрате, но в то же время помнить и прославлять ту богатую историю, которая когда-то жила в его стенах. Я, Томас Кромвель, был частью этой истории. И даже разрушенный, мой дом остаётся частью меня.
Спасибо, что дочитали статью до конца. Подписывайтесь на канал. Оставляйте комментарии. Делитесь с друзьями. Помните, я пишу только для Вас.