— Ты думаешь, если ты с моим сыном живёшь, то уже хозяйка? — голос женщины звенел, как ложка по стакану.
— Простите? — Алла застыла на пороге кухни, держа в руках блюдо с закусками.
— Я говорю, не забывайся, милая. Юрочка у нас парень домашний, привык к порядку. А ты... репетиторша, да? Детишек английскому учишь? Ну, хоть не без дела.
Юра за спиной неловко кашлянул, будто хотел вмешаться, но передумал. Алла почувствовала, как кровь приливает к щекам. Казалось, стены этой хрущёвки впитали в себя все мамины придирки за годы.
— Мама, ну перестань, — сказал он тихо, будто оправдываясь перед обеими. — Алла у нас педагог, между прочим.
— Педагог! — с иронией протянула женщина. — О, звучит красиво. Только вот педагогия твоя — это по квартирам бегать, да грамматику зубрить с подростками. Разве это профессия?
Алла заставила себя улыбнуться.
— Любая работа важна, если делать её честно.
Свекровь смерила её взглядом с головы до ног: платье — простое, волосы собраны, ногти без лака.
— Ну, честность — это хорошо, — сухо сказала она. — Только вот семья строится не на честности, а на умении держать мужчину. Посмотрим, сколько ты продержишься с моим Юрочкой.
Юра тяжело вздохнул, глядя в окно, будто искал там спасение.
— Мам, мы просто пришли познакомиться, а не выяснять отношения, — промямлил он.
— А я и не выясняю. Просто говорю, как есть.
Алла чувствовала себя гостьей на экзамене, где преподаватель заранее знает, что поставит двойку. Каждый взгляд свекрови — приговор, каждое слово — укол.
После ужина Юра проводил Аллу до остановки.
— Не принимай близко, ладно? — он говорил виновато, глядя в асфальт. — У мамы характер... своеобразный.
— "Своеобразный"? — Алла остановилась, скрестив руки. — Она унижала меня, Юра. При тебе.
— Да брось, она просто проверяет людей. С ней надо чуть мягче, не отвечай резко — и всё пройдёт.
— То есть терпеть? — тихо спросила Алла, сдерживая дрожь в голосе.
— Ну... временно, — пожал плечами он. — Потом привыкнет.
Она не ответила. Только кивнула, развернулась и пошла. Ветер гнал по дороге листву — октябрь вступал в свои права. Воздух пах сыростью и дымом, как будто и город понимал: впереди — холод.
Через полгода была свадьба. Всё вроде бы как у людей: белое платье, гости, тосты, смех. Родители Аллы подарили молодым конверт.
— Это, детки, вам на будущее. Там документы. Квартира в новом доме. Двушка, свежая, с чистовой отделкой. Начнёте жизнь с чистого листа, — сказал отец.
Юра не верил своим ушам, глядел на тестя как на волшебника.
— Спасибо огромное! Мы даже не ожидали...
— Радуйтесь, — улыбнулась мать Аллы. — Пусть у вас всё по-человечески будет.
Только у свекрови, сидевшей чуть в стороне, губы сжались тонкой линией. Она хлопала в ладоши, но глаза оставались холодными.
Новая квартира действительно стала для Аллы гнездом. Она сама выбирала занавески, вешала полки, подбирала посуду — всё с любовью, по своему вкусу. Даже Юра, вечно рассеянный, стал чаще улыбаться. Но счастье, как оказалось, недолговечно.
— Ну что, Аллочка, можно к вам заглянуть? — позвонила однажды свекровь.
— Конечно, заходите, — вежливо ответила та, хоть сердце и кольнуло.
На следующий день хозяйка явилась в своей неизменной блузке с золотистыми пуговицами, обутая в туфли на низком каблуке, как будто пришла на смотрины.
— Неплохо устроились, — протянула она, входя в гостиную. — Конечно, когда родители помогают, легко. Не то что самим всего добиваться.
Алла поставила чайник, стараясь не показать раздражения.
— Нам повезло, да, — спокойно сказала она.
— Повезло? — свекровь с усмешкой провела рукой по шторам. — Это не удача, а халява. Не люблю, когда всё на блюдечке. Люди ценят то, что достаётся трудом.
Юра попытался пошутить:
— Мам, ну хватит, ты опять за старое. Мы ведь просто живём.
— Ага, живёте. Только не забывай, Юрочка, — она постучала по столу, — дом, где ты живёшь, куплен не тобой. Не расслабляйся.
Алла вжалась в спинку стула. Слова свекрови впивались, как мелкие иголки.
Визиты свекрови стали регулярными. То она привозила "домашние котлетки" ("твои, наверное, резиновые выходят, с твоими-то руками!"), то приходила "просто на чай", после чего Алла полдня переваривала услышанное.
— А зачем тебе репетиторство? — как-то спросила она, оглядывая ноутбук и тетради на столе. — Всё равно копейки. Лучше бы в бухгалтерию пошла. Женщина должна стабильность иметь. А английский — ну кому он нужен?
— Мне нужен, — коротко ответила Алла.
— Ой, не спорь, — отмахнулась та. — Я-то жизнь прожила, знаю.
Юра, как всегда, стоял между двух огней. То оправдывался перед Аллой, то выслушивал материнские стенания:
— Она на меня косо смотрит, Юрочка, — жаловалась свекровь. — Я ведь добра ей желаю, а она всё с надменным лицом.
Алла же всё чаще ловила себя на мысли, что говорит с мужем как с посторонним.
— Ты хоть раз встань на мою сторону, — просила она.
— А я на чьей? Я между вами. И вы обе перегибаете, — отвечал он устало.
Точка кипения настала в середине октября. За окном моросил дождь, в квартире пахло выпечкой и мандаринами. Свекровь опять была в гостях.
— Всё у вас как в сказке, — сказала она, глядя по сторонам. — Только вот не по заслугам. Я всю жизнь в одной комнате с сыном прожила, а вы — хоромы. Не по справедливости это.
Алла поставила чашку, стукнув ею чуть сильнее, чем собиралась.
— Вы хотите справедливости? Тогда, может, поговорим честно? Вы меня ненавидите, потому что я вам напомнила, что сын вырос. И теперь он не только ваш.
Свекровь побледнела.
— Как ты смеешь? — прошипела она. — Я тебе не ровня, девочка.
— Да вы вообще никому не ровня, кроме своего самолюбия! — вырвалось у Аллы.
Юра вскочил:
— Хватит! Вы обе!
Но было поздно. Атмосфера уже трещала. Алла дрожала, пытаясь дышать ровно.
— Если вам так тяжело видеть нас счастливыми, — сказала она тихо, — дверь никто не закрывает.
— Ах вот как? — свекровь вскочила. — Ну, спасибо за гостеприимство!
Юра бросился за ней, но Алла не остановила. В груди было пусто, будто кто-то вырвал кусок сердца.
Когда дверь хлопнула, она села за стол и посмотрела на чашку с остывшим чаем. Слезы катились сами собой — не от слабости, а от бессилия. За окном гудели машины, а внутри стояла тишина — липкая, как затянувшаяся пауза между упрёками.
Прошла неделя тишины. Ни звонков, ни сообщений, ни визитов. Только Юра ходил по дому как чужой: уставший, с каким-то растерянным видом, словно не понимал, как теперь жить между двух фронтов.
Алла старалась не начинать разговоров — устала. Все слова уже были сказаны, и каждый новый разговор грозил снова сорваться в крик.
Но тишина — штука коварная. Она кажется миром, а потом вдруг оборачивается бурей.
В один серый вечер, когда за окном нудно стучал дождь, в дверь позвонили. Алла открыла — на пороге стояла свекровь. Та самая, гордая, строгая, с вечной сумкой в руках и таким выражением лица, будто она здесь хозяйка, а не гостья.
— Здравствуй, — произнесла холодно.
— Здравствуйте, — ответила Алла сдержанно, прижимая к груди полотенце. — Юры нет.
— Знаю. Я к тебе, — спокойно сказала свекровь и, не дожидаясь приглашения, вошла.
Алла закрыла дверь. Воздух сразу стал тяжелее, будто кто-то подбавил в него железа.
— Я много думала, — начала свекровь, проходя в гостиную. — О том, что между нами произошло. Неправильно вышло. Я ведь не враг тебе, Алла. Просто хочу, чтобы у сына жизнь была достойная.
— Замечательно, — сухо произнесла Алла. — Тогда, может, начнёте с уважения?
— Не язви, милая, — та села в кресло, сложив руки на коленях. — Я пришла с предложением.
Алла внутренне напряглась. От этой женщины никогда не следовало ничего хорошего.
— Какое ещё предложение?
— Давай прямо, — свекровь склонила голову. — Квартира. Я считаю, она должна быть на Юре. Или хотя бы на нас обоих. Так будет правильно.
Алла не сразу поняла. Потом будто холодный ком прокатился по спине.
— Вы хотите, чтобы я переписала квартиру?
— Ну, частично. Половину. Это справедливо. Ведь вы семья. И я уверена — Юра согласится.
— А я не соглашусь, — спокойно, но твёрдо сказала Алла.
— Почему? Что ты теряешь? Всё равно вы вместе живёте. Разве жалко?
— Жалко не квартиру, — ответила Алла, чувствуя, как начинает закипать, — жалко, что вы вообще ставите такой вопрос.
Свекровь сдвинула брови.
— Не надо на меня нападать. Я просто предлагаю порядок. Ты живёшь в квартире, которую подарили твои родители. А мой сын, между прочим, вкладывается в быт, ремонт делает, вещи покупает. Значит, доля ему положена.
Алла устало опустилась на диван.
— Он не против?
— Он ещё не знает. Я хотела сначала поговорить с тобой, как с женщиной разумной.
— А если я откажусь?
— Тогда, — она поднялась, — не удивляйся, если Юра на тебя озлобится. Мужчинам не нравится, когда жёны всё на себя тянут.
Алла поднялась вслед за ней.
— Выйдите, пожалуйста.
— Что?
— Выйдите из моей квартиры. Сейчас же.
Свекровь прищурилась, но подчинилась. На пороге сказала тихо, почти ласково:
— Подумай. Потом не говори, что я не предупреждала.
Дверь закрылась, но в квартире остался её запах — что-то мятное, с тяжёлым шлейфом старых духов. Алла вымыла руки, словно могла смыть с себя всю эту липкую настойчивость.
Когда вечером пришёл Юра, Алла всё рассказала. Без лишних эмоций, спокойно, как можно честнее.
Он слушал, молчал, потом усмехнулся.
— Алла, ну ты и фантазёрка. Мама бы такого не сказала.
— Я не придумываю. Она приходила. Хотела, чтобы я переписала квартиру на вас обоих.
— Ну конечно, — протянул он раздражённо. — Тебе бы только маму очернить. Ей и так тяжело одной живётся.
— Юра, ты серьёзно? — Алла не верила своим ушам. — Ты опять за неё?
— Я просто не верю, что мама могла потребовать что-то настолько бестактное! — он повысил голос.
Алла почувствовала, как в груди сжимается что-то острое.
— Значит, ты думаешь, я лгу?
— Думаю, ты преувеличиваешь.
— Юра, — сказала она тихо, — я не обязана никому ничего переписывать. Это подарок моих родителей.
— Понимаю. Просто... ну зачем сразу конфронтация? Надо мягче, по-женски.
— По-женски? — переспросила Алла, усмехнувшись. — То есть терпеть, когда твою жену пытаются обмануть?
Он отвернулся.
— Я не хочу ссориться.
— А я не хочу жить в постоянной лжи, Юра.
Молчание повисло густое, вязкое. Потом он просто ушёл в спальню, оставив её одну среди разбросанных чашек и недопитого чая.
Следующие дни стали похожи на затянувшуюся серую плёнку. Алла занималась учениками, готовила, убирала, но всё делала машинально. Юра приходил с работы, ужинал и тут же включал телевизор. Разговоров не было. Словно между ними поселился кто-то третий — невидимый, но властный, кто решал, о чём можно говорить, а о чём нет.
В один из вечеров, когда она мыла посуду, зазвонил телефон.
— Алла? — голос свекрови звучал странно, торжественно. — Юрочка у меня.
— Что значит — у вас?
— Он приехал. Сказал, что вы поссорились. Я ему сказала: не торопись возвращаться. Пусть Алла подумает над своим поведением.
— Над каким поведением?! — Алла едва не выронила телефон.
— Не повышай голос, милая. Просто всё можно решить спокойно, если ты согласишься. Квартиру на сына — и мир. Я обещаю, он к тебе вернётся.
— Вы... вы с ума сошли, — прошептала Алла.
— Подумай, — мягко произнесла свекровь. — Семья дороже квадратных метров.
Алла бросила трубку. Руки дрожали, сердце стучало где-то в горле. Она стояла посреди кухни, чувствуя, как от бессилия подкашиваются ноги.
На следующий день Юра вернулся. В дверях стоял, потупив глаза.
— Мам, — начал он, потом поправился, — Алла... Давай не будем больше ругаться.
— Я тоже не хочу, — ответила она спокойно. — Только давай честно. Ты был у матери?
— Был. Она переживает. Ей кажется, ты её недолюбливаешь.
— А тебе не кажется, что она манипулирует тобой?
— Не начинай, — он устало провёл рукой по лицу. — Она мать, у неё никто, кроме меня. Ты должна это понимать.
— А я? У меня кто? — Алла посмотрела ему в глаза. — Я теперь кто тебе — посторонняя?
Юра не ответил. Только опустил взгляд.
Алла поняла всё. Ту ниточку, которая держала их вместе, уже давно перерезали. И не ножом — словом, обидой, молчанием.
Прошло ещё несколько дней. Юра снова стал ночевать у матери. Алла перестала спрашивать, куда он уходит. Слишком устала. Вечерами она сидела на кухне, слушала, как капает вода из крана, и думала: когда всё пошло наперекосяк? Может, ещё тогда, на первом ужине, когда та сказала "репетиторша"?
Иногда Алла представляла, как могла бы быть другая жизнь — спокойная, без упрёков, без вечного "мама сказала". Но тут же отгоняла мысли. Не о том сейчас.
И всё же внутри росло ощущение надвигающегося чего-то — как гроза, что стоит за горизонтом и вот-вот ударит.
Однажды утром, пока Алла сушила волосы перед зеркалом, раздался громкий звонок. Она подошла к двери — на пороге стоял курьер.
— Вам письмо, — сказал он, протягивая конверт.
Алла подписала и, едва закрыв дверь, разорвала его.
Внутри — копия нотариального заявления. "Предварительное согласие на перераспределение доли имущества между супругами…"
Она перечитала несколько раз, не веря глазам. Подписи Юры не было, но внизу стояла приписка: "Подготовлено по устной просьбе заинтересованного лица".
Всё стало ясно. Свекровь готовила почву.
Алла села на стул. Долго сидела, потом засмеялась — тихо, горько. "Ну что, — подумала, — вот теперь и правда началось".
Она знала: впереди — разговор, который всё расставит. И этот разговор будет последним.
Телефон зазвонил ближе к обеду. Алла сидела за ноутбуком, проверяла тетради учеников, когда экран высветил знакомое имя — Юра.
Она выдохнула. Внутри всё сжалось.
— Да, — ответила она.
— Алла, поговорим? — голос был натянут, как струна.
— Если ты о том, что мне пришло по почте, то говорить не о чем.
— Значит, уже знаешь, — он вздохнул. — Слушай, это просто недоразумение. Мама хотела оформить так, чтобы всё было правильно юридически.
— Юридически? — переспросила она, горько усмехнувшись. — Ты понимаешь вообще, что это значит? Она хочет, чтобы я передала половину квартиры. Которую мои родители подарили.
— Ну а почему бы и нет? — сказал он, чуть раздражённо. — Мы же семья. Разве плохо, если всё будет общим?
— Семья? — Алла поднялась, глядя в окно. За окном ветер гонял листву по двору, как мысли по голове. — Юра, у нас давно уже не семья. У нас театр. Ты — посередине сцены, мама режиссёр, а я — декорация, которую можно передвинуть.
На том конце повисла пауза.
— Ты несправедлива, — выдохнул он.
— Нет, Юра, — сказала спокойно. — Я просто устала быть для вас удобной.
Он что-то сказал, но Алла уже нажала «отбой». Телефон замер.
Вечером в дверь позвонили. Алла открыла — и не удивилась. На пороге стояла свекровь. Опять в своей неизменной блузке, губы сжаты, глаза холодные, как январский лёд.
— Разговаривать будем, — сказала она, не дожидаясь приглашения.
Алла отступила. Пусть. Пусть скажет, что ей нужно.
— Я вижу, ты не хочешь мира, — начала свекровь. — Но я тебе одно скажу: ты неправильно всё понимаешь. Я хочу только, чтобы Юра не остался ни с чем, если вдруг… ну, если вы разойдётесь.
— Ах вот как, — Алла усмехнулась. — Так вы заранее готовите запасной аэродром?
— Не надо язвить. Ты молода, горячая. А я жизнь прожила, знаю, как потом всё оборачивается.
Алла стояла спокойно, руки скрестила на груди.
— Вы ведь не ради сына всё это делаете. Вам просто не даёт покоя, что квартира не ваша.
— Глупости, — свекровь отмахнулась. — Мне ничего не нужно. Просто хочу, чтобы всё было по совести.
— По вашей совести — всё должно быть через давление и обман.
— Алла, — голос стал жёстким, — я не позволю, чтобы ты отняла у меня сына. Он мой. И точка.
— Ваш? — Алла шагнула ближе. — А вы вообще спросили, хочет ли он быть «вашим»? Или он просто инструмент, чтобы вами управлять?
Лицо свекрови дёрнулось.
— Ты наглая, — прошипела она. — И неблагодарная.
Алла не ответила. Подошла к окну, открыла его настежь. Холодный ветер ворвался в комнату, шевеля шторы.
— Видите? Свежий воздух. Наконец-то можно дышать.
— Что ты себе позволяешь? — свекровь повысила голос. — Я, между прочим, мать твоего мужа!
— А я — не ваша дочь. И не ваша подчинённая.
Они стояли напротив друг друга — две женщины, упрямые, сильные, каждая по-своему.
— Зря ты это затеяла, — прошипела свекровь, беря сумку. — Юра выберет меня.
— Пусть. Только тогда живите с ним оба. Вместе. В вашей «однушке».
Свекровь хотела что-то сказать, но не смогла. Губы дрогнули, и она просто вышла.
Через час пришёл Юра. Алла сидела за столом, рядом лежали бумаги. Он вошёл, не глядя.
— Мама сказала, ты опять устроила сцену.
— Я? — спокойно спросила она. — Нет. Это она устроила спектакль.
— Алла, хватит. Я не могу всё время выбирать, понимаешь? Я разрываюсь между вами.
— Не между, Юра, — тихо сказала Алла. — Ты давно уже выбрал. Просто не признаёшься себе.
Он устало опустился в кресло.
— Я хочу, чтобы всё было по-хорошему.
— А по-хорошему — это как? — спросила она. — Я подписываю бумаги, и ты с матерью живёшь спокойно?
Юра не ответил. Только тихо выдохнул:
— Ты всегда всё переворачиваешь.
Алла достала со стола папку, положила перед ним.
— Вот. Тут всё, что тебе нужно. Мои документы, дубликаты, расписка — всё. Только не квартира.
— Что это?
— Развод, Юра. Я подала.
Он поднял голову. Лицо побелело.
— Ты... серьёзно?
— Вполне.
— Алла, ну не дури! — он вскочил. — Мы можем всё исправить!
— Мы? — она покачала головой. — Нет, Юра. Я могу исправить только себя. А тебя и твою мать — нет.
— Ты хочешь всё разрушить?
— Это вы разрушили. Медленно, шаг за шагом.
Он стоял, растерянный, как мальчишка, у которого отняли игрушку.
— Я же старался…
— Нет, Юра. Ты просто плывёшь по течению. А я — больше не хочу тонуть рядом.
Он ушёл поздно ночью. Без скандала, без криков. Просто собрал пару сумок и молча вышел.
Когда дверь закрылась, Алла долго стояла на месте. Потом подошла к окну. Улица спала. Только редкие фонари отбрасывали золотистые круги света на мокрый асфальт.
Она включила чайник, налила себе кружку и вдруг поняла: тишина теперь — не враг. Она стала лёгкой, ровной, как дыхание после долгого забега.
Через пару дней позвонила свекровь.
— Ну что, довольна? — голос был ледяным. — Развела семью.
— Я семью не трогала. Я просто перестала быть мебелью в ней.
— Юра у меня. Он переживает. Ему плохо.
— Пусть. Может, хоть теперь подумает, где его жизнь, а где ваши советы.
— Ты пожалеешь.
— Уже пожалела. Когда вышла за вашего сына.
Свекровь что-то ответила, но Алла уже не слушала. Просто повесила трубку.
Прошла неделя. Дом постепенно стал другим — будто выдохнул. Она переставила мебель, переклеила фотографии на стене, выбросила старые вещи. Стало легче.
Вечером, когда за окном пошёл снег, Алла заварила чай и села у окна. На подоконнике лежал телефон, но звонков не было. И это было хорошо.
Она думала о многом: о том, как долго позволяла себя ломать, как надеялась, что «всё наладится». Но теперь понимала — иногда, чтобы что-то наладить, нужно просто отпустить.
Однажды вечером позвонил Юра. Голос был усталый, тихий.
— Алла… я, наверное, всё понял.
— Что именно?
— Что мама... ну, она перегнула. И я тоже. Я хочу вернуться.
Алла молчала. Потом сказала спокойно:
— Юра, я не злюсь. Правда. Но возвращаться некуда. Это уже не наш дом. Это мой дом.
— Но я тебя люблю.
— А я тебя — прощаю.
Он не ответил. И через несколько секунд связь оборвалась.
Вечер был тихим. Снег падал крупными хлопьями, лип к стеклу. Алла выключила свет, подошла к окну. На улице ребятишки лепили снежную бабу, смеялись. Откуда-то пахло дымом и мандаринами — приближался Новый год.
Она улыбнулась. Не потому что стало весело — просто внутри впервые за долгое время было спокойно.
Она вспомнила, как всё началось — тот первый ужин, свекровь, слова про "репетиторшу". Смешно, но именно с этого и пошёл весь этот клубок. Тогда она промолчала. Теперь — уже нет.
Иногда надо пережить унижение, чтобы наконец-то научиться говорить "нет".
Алла подняла кружку, отпила глоток. В комнате стало тепло, уютно. Снаружи шёл снег, и казалось, будто всё плохое засыпает вместе с ним.
Теперь это был её дом, её жизнь, её покой. Без чужих упрёков, без страха, без постоянного "мама сказала".
Конец.