Однако Василий оставил больше, чем вещи. Вскоре она поняла, что беременна, и зимой 1946 родила Галю, девочку, к которой ничего не чувствовала. Не замирало её сердце, не наполнялось теплотой, когда прикладывала малышку к груди, не было того таинства, с которым соприкасается любая мать. Покормила и в зыбку:
– Танька, покачай, – и бежала на работу.
Время шло, девочки росли. Марии не испытывала неприязни к младшей дочери, было равнодушие, и Галя это чувствовала. Иногда мать покупала ей какие-то вещи, но в основном Галя донашивала одежду старшей сестры, которую мать одевала с иголочки. Бойкая и шустрая Танька, как две капли похожая на мать, была её любимицей и не знала отказа не в чём.
В Гале просматривались отцовские черты, особенно его тихая улыбка.
– Тихоня, как отец, – частенько говаривала беззлобно Мария, – толку с тебя никакого не выйдет, а вот Танька – молодец, сумеет устроиться в жизни, не пропадёт.
Вы читаете продолжение. Начало рассказа здесь
***
Егорке было лет уже лет четырнадцать, когда в пустующем доме по соседству поселилась молодая пара – дочь Марии Галя с мужем, он был старше её на десять лет. Степан настоял на том, чтобы выкупить у тёщи дом, мол, примаком жить не буду. Либо продавайте мне этот дом, либо мы возвращаемся в город.
Марии пришлось согласиться.
Зять работал трактористом в колхозе, а Галя ждала ребёночка. Жили дружно и весело. Егорка любил наблюдать за ними, усевшись на крыше сарая, но только когда они были одни. Когда же Мария появлялась во дворе, Егорка моментально слетал со своего наблюдательного пункта и прятался за плетнём.
– Чего это опять этот худородный на вас пялится, сглазит ещё, суч//ёнок. Не привечайте этого паршивца! – раскипятилась тёща, но Степан отмахнулся от неё:
– Ну что Вы, Мария Демьяновна? Нормальный парнишка, скромный. Ничего худого не делает.
– Я сказала: не привечайте, поганца! – прикрикнула тёща.
– Это теперь мой дом, Мария Демьяновна! – сказал твёрдо, как отрезал, зять. – И решать буду я – кого привечать, а кого нет! А не нравится – вот Вам бог, а вот порог!
– Да ноги моей больше тут не будет! Живите вы, как хотите, – громыхнула она калиткой. Однако ходить не перестала. Дочь все-таки тяжёлая.
Однажды Степан возился с трактором, устраняя какую-то поломку, Егорка, как обычно, находился на своем наблюдательном пункте, а Галя сидела под цветущей яблонькой и, улыбалась, глядя на мужа. Теплом и светом веяло с их двора, у Егорки даже голова закружилась. Вот бы у меня были такие мамка с папкой, – утопал он в мечтах.
– Эй, сосед, помочь не хочешь? – окликнул его Степан.
– А? Щас! – очнулся парнишка и перелетел через низенький плетень. Он ловко приземлился на их двор, бросив на Галю робкий и опасливый взгляд. Галя, по-прежнему улыбаясь, приветливо подмигнула парню.
– Ну-ка подай вон тот ключ, тут поддержи. Молодец, – приговаривал Степан, и счастливый Егорка помогал. – Нравится техника? Ты вообще кем хочешь стать?
– На шофёра хочу учиться.
– Ай, молодца! Хорошая мужская профессия.
По окончании ремонта Степан пожал ему руку:
– Спасибо, Егор, за помощь. Ты забегай к нам, не стесняйся.
– Не, дядя Стёпа, тётка Мария… – опустил голову Егорка.
– Слова больше не скажет, – заверил сосед. – Я сказал!
Сам Степан попал в детский дом в шестилетним возрасте. Родители угорели в бане, а родственников, желающих приютить паренька, не оказалось. Он прекрасно понимал, каково это – быть сиротой и жалел соседского парнишку.
Тёща побаивалась зятя и после крупного с ней разговора в отношении Егорки, только поджимала губы и молча проходила мимо, если случалось встретиться с ним во дворе или на улице. Степан учил парнишку всему, что сам умел, а Галя старалась угостить парня чем-нибудь вкусненьким. В отличии от матери, она была добросердечной и душевной женщиной.
У молодых родилась малышка. Егорка зачастую присматривал за Наташкой, когда мать отлучалась куда-то, либо была занята стиркой. Он катал по двору коляску, глаза его светились от радости и умиления, припевал – Наташка-милашка, Наташка-милашка…
Прибегал домой счастливый, бабушка гладила его по голове и приговаривала:
– На свете добрых людей больше, Егорушка.
– Я знаю, бабуленька. Теперь я точно это знаю, – улыбался он.
Варвара Анисимовна сдавала с каждым днем, хотя домашние дела потихоньку старалась делать, но больше отлеживалась и виновато говорила внуку:
– С каждым днем сил меньше и меньше, родненький мой, а ведь думала, что сносу мне никогда не будет, а вишь, как выходит… Вот помру, ты уж не пужайся шибко-то и добрых людей держись, они помогут. Вон на божничке деньги отложены на похороны, чтобы уж всё по-людски было, бедные мы, но не нищие.
– Ну что ты! Что ты! – прижался он лицом к ее морщинистой сухонькой руке, еле сдерживая слёзы, готовые пролиться от тоски и страха перед грядущим. – Бабуленька, а зачем тебе иконка, ты ведь и не молилась никогда, я не видал, – Егорке захотелось сменить тему разговора.
– Так это, милок, для памяти. Моей прабабушки эта иконка, вот и храню. А Бог он ведь не на картинке, мой милый, он и в душе человека и повсюду, во всем, что есть на земле-матушке.
Егор умел и хлеб испечь, и похлебку сварить, в огороде и по хозяйству управиться, правда, кроме кур, другой живности они уже не держали.
Окончательно он осиротел, когда ему исполнилось восемнадцать. Бабушка ушла тихо, просто утром не проснулась. Добрые люди действительно поддержали и помогли. Председатель колхоза организовал похороны и поминки бабушки. К тому времени Егор получил водительские права, уверенно водил автомобиль и управлялся с трактором – благодаря Степану. Соседи и проводили парня в армию, как родного. Степан по-отечески напутствовал:
– Служи, брат, с честью. Держись людей настоящих, а пену отбрасывай. Ты умный парень, разберёшься, кто есть кто.
***
Егор попал в автобат под Мурманском, Степан часто писал письма, в которых рассказывал о жизни в селе и присылал посылки. Особенно грели душу шерстяные носки и варежки, связанные Галей. Он знал, что у Наташки-милашки появился братик Серёжа и от души радовался.
Служить оставалось менее года, когда письма перестали приходить. Он писал, но ответа не было.
Парень с нетерпением ждал демобилизации. Уже в самом конце службы пришло коротенькое письмо от Гали. Она сообщила, что ранней весной Степан погиб – провалился вод лед вместе с трактором. Егор рыдал как ребёнок, это была его вторая потеря близкого человека. Было очень больно, как и после смерти бабушки.
***
Егор добрался до села поздней ночью, нашёл ключ на старом месте над дверями, включил свет и огляделся. В их стареньком, но ещё крепком домике всё было как прежде: божничка с одинокой потемневшей от времени иконкой, на стене в рамках фотографии дедушки Луки и маминых братьев Петра с Павла, фотография отца и матери с маленьким Егоркой на руках и фото бабули, которого раньше не было. Значит, это Степан уже после его ухода в армию увеличил фотографию и вставил в рамку, догадался парень.
Неожиданная тоска и боль охватили Егора, и он только сейчас по-настоящему ощутил свое одиночество и сиротство. Не встретит его здесь больше бабуленька, не погладит по голове, не скажет – сиротинка ты моя горемычная, не окликнет Степан – эй, сосед, пошли чай пить.
Он долго сидел за столом, погруженный в воспоминания, потом лёг на бабушкину кровать и забылся сном. Приснилась ему бабушка. Она гладила его по голове и шептала – Горемычный мой, не бери грех на душу.
Проснулся он, когда уже солнце стояло высоко. Былой тоски не почувствовал, но в сознании продолжал звучать голос бабушки – не бери грех на душу. В доме было свежо и чисто не было, без затхлого запаха, парень понял, что в его отсутствие за домом хорошо следили соседи.
Вышел во двор и увидел большую поленницу дров. Это опять Степан позаботился – потеплело на сердце. Огород был засажен и чисто прополот – ни одной травинки. Ну, а это уж точно Галина работа!
Тепло на душе стало. Его ждали и заботились о нём.
Из соседнего двора послышался детский смех. Егор заглянул через плетень. Под знакомой яблоней Наташка играла с маленьким Сережей. На нетвердых ещё ножках он пытался убежать, заливаясь смехом, а она ловила его и возвращала. По старой привычке он перемахнул через плетень
– Ну, здравствуй, Наташка-милашка! Ух, как ты выросла за три года. Не забыла меня? – подхватил он её на руки и закружил по двору.
– Я помню тебя, дядя Егор, у нас и фотографии твои есть. Папа показывал, – сказала девочка и погрустнела, – нет у нас больше папы, а мама всё время плачет – захлюпала она носом.
Сережа испугался незнакомого человека и разревелся, на его крик из дома выбежала Галя:
– Егор… – на какую-то долю секунды в её глазах мелькнула радость, но тут же полились слёзы.
Она опустилась на крыльцо и горько заплакала:
– Как дальше жить не знаю, Егорушка, Стёпы больше нет…
– Знаю, получил твоё письмо. Я не оставлю вас, буду помогать, как вы со Степаном мне всегда помогали и поддерживали. Всё помню, Галя. Я всё помню.
Она утерла фартуком слёзы:
– Пойдём, покормлю тебя. Наташа, забери Серёженьку, обедать пора, – тут же обратилась она к дочери.
Маленькая, по-девичьи худенькая, она без суеты накрывала стол, мимоходом поглаживая по головкам детей, а в глазах – мировая скорбь.
– Огород твой я засадила, картошку, лучок, морковки немножко... ждали тебя, Стёпа ждал, да вот не дождался, – и опять заплакала.
Глядя на мать, захныкал и Сережа. Она взяла его на руки, всё также беззвучно плача. Сердце Егора сжималось от сострадания.
– Видел, Галя, и огород, и дрова. Спасибо за обед, за всё спасибо. Пойду я в контору – поднялся из-за стола Егор.
Председатель встретил его радостно:
– Егор Андреевич, о, как возмужал, – похлопал по плечу, – прибыл, значит, не бросил деревню, это очень хорошо. Рабочие руки всегда нужны, тем более, такие умелые руки. На носу уборочная, ступай в мастерскую, подготовь как следует комбайн, чтоб как часики работал. Не забыл, поди, чему тебя Степан учил? Жалко мужика. Крепкий, надежный был, со стержнем внутри. Только жить бы да жить.
– Как это случилось?
– Да по неосторожности. Тащил зарод с дальнего покоса. В объезд, сам знаешь, далеко, а он домой спешил – приболел малыш у них, вот он и рискнул, как я думаю, через реку, лед не выдержал. Может, на одном тракторе и проскочил бы, а с зародом… – председатель махнул рукой.
Заметив набежавшие у парня слёзы, председатель вышел из-за стола и обнял его:
– Ну-ну-ну, живым жить и ушедших помнить. Знаю, кем был для тебя Степан, в деревне же все на виду. А слёз этих не стыдись, сынок, хорошо, что не чёрствое у тебя сердце.
Окончание здесь Начало рассказа здесь
Tags: Проза Project: Moloko Author: Шевчук Л.И.
Другие истории этого автора: повесть "Анна" и рассказы: здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь и здесь