«Слушай сюда, дорогая! Лучше не зли меня, займёшь денег и купишь моей маме дачу! Ей свежий воздух нужен!»
Карина замерла у раковины с мокрой тарелкой в руках. Вода капала на линолеум — кап, кап, кап. За окном сентябрьский вечер наползал на город серой пеленой, а на кухне пахло жареной картошкой и чем-то ещё — страхом, может быть. Или яростью. Она повернулась. Богдан стоял в дверях, красный, взъерошенный, в расстёгнутой рубашке. Глаза налиты так, будто он не спал трое суток.
— Что ты сказал?
— То и сказал. — Он шагнул ближе, и Карина почувствовала запах перегара. — Мама задыхается в городе. Ей врачи говорят — нужен воздух, покой. А ты тут в своей норе сидишь, считаешь каждую копейку.
Она поставила тарелку на сушилку. Медленно вытерла руки полотенцем. Внутри всё клокотало, но снаружи — ни тени эмоций.
— Богдан, у нас кредит за квартиру. Ещё три года платить. Машину в прошлом месяце чинили. За какую дачу ты говоришь?
Он усмехнулся. Так усмехаются люди, которые уже всё решили за других.
— Пойдёшь к своей тётке. У неё денег куры не клюют. Паша твоя всю жизнь копила, вон квартиру сдаёт на Московском. Попросишь по-хорошему.
Карина почувствовала, как холодеет затылок. Тётя Паша. Единственный человек, который поддержал её, когда она собиралась замуж. Единственный, кто не говорил: «Подумай, милая, он какой-то неустойчивый». Тётя помогла с ремонтом, прислала денег на свадьбу. И теперь Богдан хочет, чтобы она пришла к пожилой женщине и выпросила деньги на дачу для Нели Игоревны?
— Ты в своём уме?
Богдан резко развернулся, ударил кулаком по дверному косяку. Карина вздрогнула.
— Я серьёзно говорю! Моя мать заслужила нормальную старость! А ты что сделала для этой семьи, а? Сидишь тут, в офисе своём! Бумажки перекладываешь!
Она могла бы сказать много. Например, что эти бумажки кормят их обоих уже два года, пока Богдан «ищет себя» в разных проектах. Что последний его бизнес — продажа спортивного питания через интернет — прогорел за четыре месяца. Что его мать вовсе не задыхается, а каждый день ходит в бассейн и на танцы для пенсионеров.
Но Карина молчала. Потому что знала: слова сейчас только разожгут пожар.
Утром она поехала к тёте Паше. Автобус № 47 тащился через весь город, останавливаясь на каждом светофоре. Карина смотрела в окно на серые пятиэтажки, на женщину с коляской у остановки, на рекламный щит с улыбающейся парой: «Счастье начинается с вашего дома». Она усмехнулась. Её счастье куда-то делось примерно через полгода после загса.
Неля Игоревна объявилась в их жизни как стихийное бедствие. Сначала приезжала раз в неделю — с пирогами, советами, пристальным взглядом. Потом чаще. Потом начала оставаться ночевать. «Богданчик, а ты уверен, что Карина хорошо готовит? А вот я бы сделала по-другому». Карина терпела. Она вообще умела терпеть — этому её ещё мать научила. «Молчи, когда мужик орёт. Перемелется — мука будет».
Но мука не получалась. Получалась какая-то серая жижа.
Тётя Паша встретила её на пороге — маленькая, сухонькая, в вязаном жилете и домашних тапках.
— Кариночка! Что случилось? У тебя лицо... — Она замолкла, вглядываясь.
— Всё нормально, тёть Паш. Можно войти?
Квартира пахла ванилью и старыми книгами. На комоде стояли фотографии: тётя Паша с мужем, давно умершим дядей Борей; Карина в школьной форме; какие-то родственники, которых она не помнила.
— Чай? Пирог есть, творожный.
— Спасибо, не надо.
Они сели на кухне. Тётя Паша налила себе чай из старенького фарфорового чайника.
— Рассказывай.
Карина сжала кружку. Горячая. Обжигает ладони.
— Богдан хочет, чтобы я попросила у тебя денег. На дачу. Для его матери.
Тётя Паша медленно опустила чашку.
— Дачу?
— Да. Говорит, ей воздух нужен. Свежий.
Молчание растянулось, как резинка. Потом тётя Паша тихо рассмеялась.
— Неле Игоревне? Той, что каждый вечер в караоке-баре на Ленина поёт? Той, что позавчера выиграла турнир по настольному теннису в своём клубе?
Карина моргнула.
— Откуда ты знаешь?
— Вера мне рассказывала. Моя соседка. Она с Нелей в одной секции. Говорит, твоя свекровь — ого-го какая энергичная. Молодых за пояс заткнёт.
Карина почувствовала, как внутри что-то сжимается. Значит, все знают. Все, кроме неё. Она действительно была последней, кто понимает, что происходит.
— Тёть Паш, я не прошу денег. Я просто... не знаю, что делать.
Старушка накрыла её руку своей — сухой, тёплой.
— Милая моя. А ты хоть раз спросила себя — почему ты должна что-то делать? Почему не Богдан? Не его мать?
Карина открыла рот — и закрыла. Потому что ответа не было.
Вечером она вернулась домой. Богдан сидел на диване с телефоном. Даже не поднял головы.
— Ну что? Дала?
— Нет.
Он вскинулся.
— То есть как нет?!
— Так. Я не просила. И просить не буду.
Лицо у него перекосилось. Он встал, шагнул к ней. Карина отступила к двери.
— Ты понимаешь, что ты делаешь? Ты меня позоришь! Моя мать...
— Твоя мать, — перебила Карина, и голос у неё вдруг стал твёрдым, — не нуждается в даче. Она нуждается в том, чтобы ты наконец повзрослел.
Тишина обрушилась на кухню. Богдан смотрел на неё так, словно она ударила его по лицу.
— Что ты сказала?
— То, что думаю уже полгода. Нет, год. Твоя мать здорова как бык. Она каждый день...
Дальше она не успела. Телефон на столе завибрировал. Богдан схватил его, посмотрел на экран — и лицо у него вытянулось.
— Мама?
Карина застыла. Неля Игоревна. Конечно. Она всегда звонила в самый неподходящий момент.
— Да, мам. Нет. Она... она отказалась... Да, я понимаю...
Он слушал, кивал, и Карина видела, как его лицо наливается краснотой. Как челюсти сжимаются.
Когда он положил трубку, на кухне было холодно. Холодно и страшно.
— Мама в больнице.
— Что?
— В больнице. Скорую вызвали. Давление подскочило. Из-за стресса. Из-за того, что её сын — неудачник, который не может даже родной матери...
Он замолчал. Развернулся. Схватил куртку.
— Куда ты? — спросила Карина.
— К ней. А ты оставайся. Думай, как дальше жить будешь.
Дверь хлопнула. Карина осталась одна.
Карина простояла у окна до полуночи. Город внизу мерцал огнями, где-то лаяла собака, где-то хлопали двери подъездов. Она всё ждала, что Богдан вернётся. Скажет, что всё не так страшно, что мама уже дома, что они поговорят спокойно.
Но он не вернулся.
Утром она проснулась на диване, в одежде. Шея затекла, во рту — сухость. Телефон показывал половину восьмого. Богдан так и не появился. Ни звонка, ни сообщения.
Карина встала, умылась холодной водой. Посмотрела на себя в зеркало — серое лицо, тёмные круги под глазами. Когда она последний раз нормально спала? Месяц назад? Два?
Она оделась, выпила кофе стоя у окна и поехала на работу. Весь день просидела над документами, но буквы расплывались. В обед позвонила в больницу — узнать о Неле Игоревне. Дежурная медсестра ответила равнодушно: «Пациентка Соколова выписана сегодня утром. Состояние удовлетворительное».
Выписана.
Значит, не умирала. Значит, Богдан снова преувеличил. Или мать сама раздула из мухи слона, чтобы вызвать у сына чувство вины. А он, как всегда, повёлся.
Вечером Карина вернулась домой около семи. Поднималась по лестнице медленно — лифт опять сломался. На площадке пахло жареным луком и сигаретами. Она достала ключи, вставила в замок...
И услышала смех.
Женский. Звонкий, какой-то развязный.
Карина замерла. Потом повернула ключ. Дверь открылась бесшумно — она недавно смазывала петли.
В прихожей валялись чужие туфли. Красные, на шпильке, дешёвые, с блестящими ремешками. Карина посмотрела на них, потом подняла глаза. На вешалке висела незнакомая курточка — кожзам, короткая, пахнущая приторными духами.
Из комнаты донёсся голос Богдана:
— Да ладно тебе, Ритка! Я же говорю — скоро всё решится.
— Скоро, скоро... — Женщина фыркнула. — Ты мне это уже год обещаешь. Когда я наконец перееду сюда нормально?
Карина медленно сняла туфли. Прошла по коридору. Дверь в комнату была приоткрыта. Она остановилась на пороге.
Богдан сидел на их кровати. На их семейной кровати, которую они выбирали вместе три года назад в мебельном магазине. Рядом с ним — девица лет двадцати пяти, крашеная блондинка в обтягивающем платье. Она сидела, поджав ноги, и красила ногти — прямо на покрывале. Пузырёк с лаком стоял на тумбочке, рядом с фотографией их с Богданом.
— Богдан, — произнесла Карина тихо.
Он дёрнулся, вскочил. Лицо побледнело, потом покраснело.
— Кар... Карина? Ты чего так рано?
Блондинка обернулась. Оглядела Карину с ног до головы — медленно, оценивающе. Потом криво усмехнулась.
— А, это она? Жена?
Карина шагнула в комнату. Внутри всё онемело. Никакой боли. Никакого гнева. Просто пустота.
— Кто это? — спросила она, глядя на Богдана.
Он облизнул губы.
— Слушай, это не то, что ты думаешь...
— Отвечай. Кто она?
Блондинка хихикнула, встала с кровати. Подошла к Богдану, обвила руками его шею.
— Я Маргарита. Рита. Его девушка. — Она посмотрела на Карину. — Вообще-то, он собирался тебе сказать. Давно уже. Но всё тянул.
Карина перевела взгляд на мужа. Он стоял, опустив голову.
— Богдан, — повторила она. — Объясни.
Он вздохнул. Провёл рукой по лицу.
— Ладно. Да. Мы вместе. Уже год. Я хотел сказать, но... ты же понимаешь, как сложно.
— Год? — переспросила Карина. Голос у неё звучал странно — чужой, злой. — Целый год?
Рита усмехнулась, отошла к окну. Закурила — прямо в комнате, хотя Карина всегда просила не курить дома.
— Ага. Мы познакомились в том клубе, на Гагарина. Богданчик как раз после вашей ссоры пришёл. Такой весь несчастный был... — Она затянулась, выпустила дым. — Я его утешила.
Карина смотрела на Богдана. Он стоял, сгорбившись, и не поднимал глаз.
— И всё это время... ты жил со мной. Спал рядом. Говорил, что любишь.
— Я не хотел тебя ранить, — пробормотал он. — Понимаешь? Я думал, что со временем... что всё как-то само...
— Само, — повторила Рита и рассмеялась. — Ничего само не рассосётся, зайка. Надо было раньше сказать.
Карина подошла к тумбочке. Взяла фотографию — их свадебную. Они оба улыбались, молодые, счастливые. Она посмотрела на снимок, потом на Богдана.
— А деньги? — спросила она тихо. — Те, что я давала тебе на бизнес? На проекты твои?
Он молчал.
— Богдан, я спрашиваю. Куда ушли деньги?
Рита хихикнула.
— На меня, дорогая. На съёмную квартиру. На мои наряды. На отдых наш в Турции летом. — Она затушила сигарету об подоконник. — А что, думала, он на себя деньги тратил?
Карина опустила фотографию. Внутри что-то ёкнуло — резко, больно.
— В Турции? Ты говорил, что у друга на даче был.
Богдан дёрнулся.
— Карина, ну... это всё неважно уже. Главное, что теперь... мы можем честно поговорить. Я хочу развода.
— Развода, — повторила она.
— Да. И квартиру... ну, понимаешь, мне она нужнее. Мама советовала...
— Мама, — перебила Карина. — Твоя мама знает?
Он кивнул.
— Она с самого начала в курсе. Говорит, Рита — хорошая девочка. Хозяйственная. Не то что...
Он замолчал. Но Карина поняла. Не то что ты.
Она опустилась на край кровати. Ноги подкашивались.
— Значит, вчера... больница... всё это было спектаклем?
— Ну, мама действительно плохо себя чувствовала, — пробормотал Богдан. — Но да, она хотела, чтобы ты... чтобы мы...
Карина засмеялась. Тихо, надрывно.
— Чтобы я почувствовала себя виноватой. Чтобы сдалась. А вы уже всё решили за меня.
Рита зевнула.
— Слушай, давай без драм? Ты же взрослая женщина. Бывает. Люди расходятся. Освободи квартиру, и всё. Богдан тебе компенсацию даст.
— Какую компенсацию? — спросила Карина.
Богдан пожал плечами.
— Ну... мама говорит, можешь пожить у своей тётки. Паша вроде не против гостей.
Карина встала. Медленно. Посмотрела на них обоих — на Богдана с его жалким виноватым лицом, на Риту с её наглой усмешкой.
— Убирайтесь, — сказала она тихо.
— Что? — не понял Богдан.
— Убирайтесь из моей квартиры. Сейчас.
Рита фыркнула.
— Из твоей? Да ты...
— Квартира записана на меня, — перебила Карина. — Ипотеку плачу я. Договор на моё имя. И если через десять минут вы отсюда не уберетесь, я вызову полицию.
Богдан хотел было что-то возразить, но Карина достала телефон. Набрала номер полиции. Палец завис над кнопкой вызова.
— Я считаю до десяти. Раз. Два.
Рита схватила свою курточку.
— Да пошла ты! Богдан, пойдём отсюда. Тут и дышать нечем.
Он метался между ними — женой и любовницей. Потом резко развернулся, сгрёб с полки свои вещи, запихал в первый попавшийся пакет.
— Ты пожалеешь, — бросил он на ходу. — Очень пожалеешь.
— Семь. Восемь.
Дверь хлопнула. Туфли на шпильках застучали по лестнице, Богдан что-то кричал вслед, потом всё стихло.
Карина опустилась на пол. Прямо у порога, спиной к стене. Села и сидела, глядя в пустоту. Тишина обволакивала, давила на уши. Часы на стене тикали — громко, навязчиво.
Она не плакала. Слёз не было. Было только странное оцепенение, будто весь мир отодвинулся на километр.
Потом она встала, прошла в комнату. Содрала покрывало с кровати — то самое, на котором сидела Рита. Скомкала, засунула в мусорный пакет. Открыла окна настежь — пусть выветривается запах чужих духов.
Телефон зазвонил. Тётя Паша.
— Кариночка, как дела? Ты давно не заходила.
— Тёть Паш, — выдохнула Карина. — Можно я к тебе приеду? Прямо сейчас?
— Конечно, милая. Конечно, приезжай.
Три дня Карина провела у тёти. Пила чай, спала по двенадцать часов, смотрела в окно. Паша не спрашивала ничего — только гладила по голове, как маленькую, и говорила: «Всё будет хорошо, девочка моя».
На четвёртый день позвонила соседка Вера — та самая, что занималась в одной секции с Нелей Игоревной.
— Карина? Это Вера Михайловна. Я от вашей свекрови звоню.
Карина напряглась.
— Что ей нужно?
— Она просит вас встретиться. Говорит, важный разговор.
— Передайте, что мне не о чем с ней разговаривать.
— Карина, послушайте... — Вера понизила голос. — Она сама не своя. Сидит дома третий день, никуда не выходит. На танцы не ходит, в бассейн. Говорит, что виновата во всём.
Карина усмехнулась.
— Виновата. Конечно.
— Просто приезжайте. Один раз. Если не хотите потом видеть её — не увидите. Но дайте шанс сказать.
Карина хотела отказаться. Но что-то в голосе Веры заставило её согласиться.
Неля Игоревна открыла дверь сама. Карина едва узнала её. Свекровь всегда была при полном параде — причёска, макияж, яркая одежда. А сейчас стояла перед ней в застиранном халате, с седыми корнями на голове, с осунувшимся лицом.
— Проходи, — сказала она тихо.
Карина прошла в квартиру. Здесь пахло лекарствами и чем-то затхлым. На столе — немытая посуда, на диване — скомканное одеяло.
— Садись, пожалуйста.
Они сели напротив друг друга. Неля Игоревна налила чай из термоса — руки дрожали.
— Я хотела сказать... — начала она и замолчала. Потом взяла себя в руки. — Прости меня.
Карина молчала.
— Я всё испортила. Своими руками. — Неля Игоревна подняла глаза — красные, опухшие. — Я так боялась, что Богдан уйдёт из-под моего контроля. Что женится и забудет про меня. И я начала вас ссорить. Специально. Говорила ему, что ты его не ценишь. Подсовывала эту... Риту. Думала, если у него будет кто-то на стороне, он к тебе охладеет, а ко мне вернётся.
Карина сжала чашку.
— Вы... подстроили это?
— Да. — Неля Игоревна закрыла лицо руками. — Рита — дочь моей знакомой. Я попросила её познакомиться с Богданом. Подумала, что это будет просто... игра. Но они и правда закрутили роман. А я продолжала подталкивать. Деньгами помогала. Квартиру снимала для них.
Карина встала. Подошла к окну.
— Зачем вы мне это говорите?
— Потому что я поняла. — Голос свекрови дрожал. — Богдан съехал к Рите. И на третий день она его выгнала. Сказала, что он нытик, что надоел уже. А он пришёл ко мне. И знаешь, что сказал? Что я всё разрушила. Что из-за меня он потерял нормальную жену, нормальную жизнь.
Тишина.
— И что теперь? — спросила Карина. — Вы хотите, чтобы я его простила? Вернулась к нему?
Неля Игоревна покачала головой.
— Нет. Я хочу, чтобы ты его не прощала. Он не заслуживает. — Она встала, подошла к комоду. Достала конверт. — Это документы на дачу. Мою. Ту, в Сосново. Она маленькая, старенькая, но участок хороший. Я переоформила на тебя.
Карина обернулась.
— Что?
— Забирай. Это моё наказание. И мой способ загладить вину. Хоть немного.
Карина взяла конверт. Открыла. Внутри — свидетельство о собственности. На её имя.
— Я не понимаю...
— Понимать нечего. — Неля Игоревна устало опустилась на диван. — Я старая дура, которая чуть не угробила чужую жизнь. Продай дачу, если хочешь. Или живи там. Как решишь.
Карина стояла с конвертом в руках. Внутри всё перевернулось.
— А Богдан?
— Богдан пусть сам разбирается. Я ему больше не помощник.
Через месяц Карина уволилась из офиса. Продала городскую квартиру — всю ипотеку закрыла одним платежом. Развод оформился быстро — Богдан не стал возражать, понял, что шансов нет.
Дачу она не продала. Переехала туда в конце октября, когда листья уже облетели, а воздух стал колким и свежим.
Участок оказался и правда хорошим — сад, небольшой пруд, баня. Дом требовал ремонта, но она не спешила. Наняла местную бригаду, сама взялась за огород.
Тётя Паша приезжала каждые выходные — помогала, советовала, пекла пироги. Вера Михайловна тоже заглядывала иногда — приносила рассаду, рассказывала сплетни из города.
Однажды в декабре, когда выпал первый снег, Карина вышла на крыльцо с чашкой кофе. Села на старую деревянную скамейку, укуталась в плед.
Вокруг — тишина. Белая, чистая, бесконечная.
И вдруг она засмеялась. Громко, от души.
Богдан хотел купить дачу для мамы. А в итоге дача досталась Карине.
Ирония судьбы.
Она допила кофе, встала. Внутри дома топилась печка, пахло дровами и чем-то домашним. На столе лежали чертежи — она планировала пристроить веранду весной.
Жизнь начиналась заново. Без криков, без вранья, без чужих духов в своей спальне.
Со свежим воздухом и тишиной.
Той самой, которая лечит.