КУКУШКИ. ГЛАВА 61
Епифарья задержалась в гостях на несколько дней, за это время Феша успела сблизиться с Аглаидой, которая оказалась и не такой неумехой, как считала её свекровь. Девушки подружились и весело шушукали на женской половине избы, готовя обед для всех.
-От чего ты так счастлива, Феша? –спрашивала девушку Аглаида которая всё никак не могла понять, отчего та не плачет, не ноет, а приветливо ей улыбается и с улыбкой выполняет нехитрую женскую работу даже не имея рук.
-Мешай дело с бездельем, проводи время с весельем, отвечала её хозяйка дома, -отплакала я своё, Аглаюшка. Сколько слёзы не лей, а руки от того не отрастут, значит надо жить без них. Ты не думай я не сразу до этого дотумкала, Семён помог и как же он мне встретился на моём пути, даже не представляю. Хочешь расскажу тебе сказку? Мне Семён её поведал в тот день, когда Илья уехал? –спросила она собеседницу, та согласно кивнула головой.
-Жил в одной деревне мужик с бабой. Всем мужик был хорош: работящ и не ленив, да только заболела его жена и померла. А уж любил он её, спасу нет и задумал он её не схоронить, а положить тело в хрустальный гроб. Сказано-сделано. Выстроил он в лесу избушку, всё по уму изладил и перенёс хрустальный гроб с женой в него. Украсил всё вокруг цветами, свечами, каждый день обтирал её лицо и тело молоком, и она оставалась всё также свежа и красива, как при жизни. Он пел ей колыбельные и рассказывал сказки, проводя возле неё и день и ночь. Вскоре о том узнали в округе люди и восхитились его поступком, считая его святым. Ему привозили еду и воду и всякому он отвечал: «Пусть никогда не коснётся тебя горе, подобное моему!»
Шли годы, мужик тот состарился, поседел и сгорбился, но по-прежнему находился возле жены. Не знал он, что все эти годы за ним наблюдал Бог, который решил отправить к нему ангела, чтобы тот исполнил три любых желания мужика. Ангел удивился, зачем три? Одного по за глаза хватит, пусть мужик загадает, чтобы жена ожила. Но делать нечего, с Богом не поспоришь, собрался ангел в дорогу, надел свои сияющие одежды и явился пред мужиком.
-Твоя верность, преданность и великая любовь будут тотчас же вознаграждены, любые три твоих желания будут исполнены! –сказал он удивленному страдальцу.
-Бог услышал мои молитвы, -воскликнул радостный мужик, -я так ждал этого, ведь у меня действительно есть три самых заветных желания!
-Так что же это? –спросил его ангел, уже зная ответ и предвкушая от того, как счастлив мужик станет от того, что жена его очнется.
-О, это очень важно! –ответил ему мужик деловым тоном, - первое: нужен новый хрустальный гроб этот совсем обвешал, второе: побольше молока, чтобы обмывать тело жены и третье- пусть возле избы круглогодично растут цветы, из которых я плету венки для своей любимой…
Изумленный ангел, не ожидавший такого ответа, ведь он думал о другом, тут же исполнил все три его желания.
-Как же так, -сказал он Богу, по возвращению, -почему же мужик не попросил меня воскресить жену? Может быть не догадался? Давай я вернусь на землю и подскажу ему?
-Не стоит этого делать, дитя моё, -ответил ему Бог, -его страдание стало его счастьем и смыслом существования. Посмотри, как выстроил он свою жизнь и каковы его планы. Человек сам выбирает, как ему жить и верит в то, во что хочет верить, даже если предмет и суть его убеждений доставляют ему страдания.
-Что-то я совсем ничего не поняла, Феша, в этой сказке, - сказала ей Аглаида, -а почему мужик жену свою не воскресил? Ведь в этом его счастье было или нет? Объясни мне, почему же он выбрал другие желания?
-Иными словами, моя дорогая, всегда проще слёзы проливать, чем попробовать воскресить свою мечту, -ответила ей Феша, подхватывая на сгиб локтя бадейку, -в сказке-ложь, да нам намёк, но я –то сразу поняла к чему мне её Семён рассказал.
-Вот бы мне такого ангела, -задумчиво сказала гостья, -вот уж я нашла бы что загадать, пусть бы муж мой за ум взялся, да и брюхо бы ему неплохо уменьшить, а то скоро и пояса такого не найти будет, -засмеялась она и Феша засияла улыбкой ей в ответ.
Девчачий смех серебряными колокольцами расплескался вокруг, заставляя улыбнуться даже сурового Семёна.
Епифарья, в гостях была тиха и задумчива, присматриваясь к хозяевам, слушая их разговоры о чем- то думала, с удивлением замечая за собой, что то, что она увидела в этом доме, наполнило её до краёв чем-то выносимо нежным и добрым.
-Зачем тебе калека, -спросила она, поймав Семёна, вернувшегося из леса, во дворе, -какой в ней прок? Богатство с такой не наживёшь, детей не поднимешь, обузой на твоей шеи до конца жизни висеть станет! В чём твоя корысть? Выгода в чём? –женщина задыхалась от переполнявших её эмоции, оттого и схватила она хозяина дома за рукав рубахи.
-Не всё измеряется монетами, -спокойно ответил тот, убирая её руку со своей, -у Феши душа чистая, светлая, рядом с ней и дышится легко. Грешен я, Епифарья, каюсь, многое в моей жизни произошло того, чего я стыжусь, но она полюбила меня такого, нелюдимого, ворчливого, грешного. Что есть любовь? Никто не знает, потому что у каждого человека она своя особенная, у всех она разная, но я знаю одно –любовь милосердствует. Пойди-ка помоги девкам в избе управиться, не то сожгут ещё нас, трясогузки, - отшутился он, выходя за ворота.
Такие спонтанные разговоры между ним и Епифарьей случались у них каждый день и каждый раз она удивлялась сколько мудрости было в его словах, словно перед ней стоял не простой охотник, ведун, в конце концов, а умудренный жизнью древний старик.
Им было чем поделиться друг с другом, разные знания, которыми они владели словно дополняли друг друга, от того они часто уходили вдвоем в лес, за травами. И хоть умела она держать язык за зубами, но тут не удержалась, и сама не заметила, как разболтала всё ему о своём детстве, непутевом отце и своей любви к Анфиму, который, как оказалось, всё это время был ей братом. Не забыла и о том, как мечтает наказать Никанора за его гибель.
Семён долго молчал, глядя на деревья, шумевшие листвой над их головами. Епифарья успела пожалеть о том, что была с ним такой откровенной, но груз ненависти, страха за будущее сына, что несла она много лет тяжким бременем давил ей на плечи и только Семён, с его пониманием и тактом мог бы его сбросить.
-Нелегка твоя жизнь, славное дело ты делаешь, людям помогаешь, не всякому мужику по плечу что уж тут говорить о бабе, - помолчав сказал Семён, разминая в руках березовый лист, - а, чтобы ты сказала, к примеру, если близкий тебе человек, допустим, упал?
-Вставай! –ответила Епифарья, удивившись его вопросу.
-А если он снова упал? –ведун внимательно смотрел на женщину, ожидая её ответа.
-Снова вставай!
-А на следующий раз?
-Вставай!
-Вот видишь, мы падаем и поднимаемся покуда живы, ведь тот, кто упал и не поднялся, мертв, -Семён поднес ладони к лицу и вдохнул березовый аромат, -как не бьёт тебя жизнь по щекам, вставай снова и снова, ты людям нужна, а о мести забудь, Господь сам всё управит. С сыном решай, по скользкой дорожке идёт как бы не убился. Словами тут не поможешь, тут делом нужно спасать, а не то пожалеешь потом. А уж коли что случится с ним, по недомыслию его, помни, внук у тебя будет, сколько в него положишь, столько и получишь в ответ.
-Откуль знаешь, что внук? –спросила его Епифарья.
-Оттуда же, откуда и тебе сие ведомо. Закрутит судьба ещё, не распутаем враз. Ох судьба наша, судьбинушка, кабы знать где упасть, так бы соломки бы подостлал, -вздохнул он. Круты её повороты, остается только ждать и верить. Будь помягче к невестке, да о себе не забывай, не растрачивай душу свою, пригодится ещё. Хватить разговоры разговаривать, по делу мы с тобой в лес пришли, делом и займемся, не то не заметим, как вечер настанет, -сказал он, поднимая с земли корзину с собранными травами и шагая вперед.
Как бы не хотелось им задержаться в доме Семёна и Феши, но в Кокушках свои дела ждут. Прощаясь с гостями девушка измокрила сарафан Епифарьи, так жаль было её отпускать. Аглаида тоже слез своих не скрывала, обещалась вновь приехать, но уже с мужем.
Уезжала ведунья не с пустыми руками, везла для Устиньи особую икону от дочери, как знак, что помнит та мать, скучает и любит. По возвращению их в Кокушки сразу им встретиться не пришлось, опасались того, что Никанор почует что, а когда, наконец, свиделись наревелись обе, смывая слезами давнюю вражду свою.
Савва спешил по деревенской дороге к вновь строящемуся храму. Медленно поднимались его стены, но верно, за два года уже до крыши дошли, устанавливали мастера луковичные главы, покрытые лемехом, на шатер. Собрались вокруг кокушенцы, глазеют. Вот и Савве любопытно, оттого и заглядывал он на стройку без стеснения, больше конечно по поручению Никанора, которому не с руки было здесь появляться.
Много воды утекло пока храм строился, родился у Саввы сын, Павел, наследник. Тяжелы были роды у Аглаиды, чуток бы и на тот свет отправилась, если бы не свекровь да Устинья. Последняя до последней минуточки рядом была, за руку держала да молитвы шептала. Крепкий родился младенчик, толстый и щекастый, в отца. Пыжится Савва от гордости за сына, только вот ума в мужике не прибавилось, как прислуживал на побегушках у Никанора, так и прислуживает. Мать поедом его ест, не даёт с Никанором встречаться, но разве дурака удержишь? Тут уж как говорится- чужой дурак -смех, а свой дурак-стыд. И стращала его Епифарья и просила, а ему скажи, как мёдом рядом с Никанором намазано.
Вот и сейчас пройдя через церковный притвор (сени), минуя трапезную вошел он в церковь, где уже давно стоял иконостас и горели свечи перед ним. Лба не перекрестил, не положено, а глазами так и зыркал по сторонам, примечая и людей, находившихся здесь и гостей, приехавших аж из Тобольска.
Увидев его заспешил ему навстречу Илья, раздобревший на семейных харчах да чужом богатстве. Два года как живёт он с женой отдельным домом, а детей ему Бог так и не дал. Ругает почем зря Илья свою жену, мол пустоцвет ему достался, да невдомек ему, за дела его прошлые расплата, не быть ему отцом никогда, не гулять на свадьбах своих детей, не держать в руках внуков, прервется род его на нём.
-Чего тебе здесь надобно? –сердито спросил он Савву, -выволакивая того за руку их храма.
-Так-то вы гостей привечаете? –огрызнулся тот в ответ, потирая руку, которую как клещами сжал Илья.
-Отступникам здесь делать нечего, -ответил тот, -говори, зачем явился, особливо, когда не звали тебя! –сердито сказал Илья.
-А ты гонор-то свой поумерь, поумерь Илья, - ответил ему Савва. Ничуть не испугавшись его сердитого голоса.
-А то, что? –собеседник его и не думал отступать слишком много воли, взяли староверы в Кокушках, шагу не ступи без указания со стороны Никонора.
-А то встретимся на темной дорожке и посмотрим, как тогда кукарекать станешь, -пригрозил ему Савва, -это тебе не в церкви псалмы петь, ишь голову задрал чисто петух, словно сына уже родил! –продолжал издеваться над собеседником он. Илья было вскипел, замахнулся рукой, но оглянувшись на храм приостановился, не дело у святого места кулаками махать.
-Коли так, приходи сегодня на берег Бишкильки, у серого камня ждать тебя стану, поглядим, кто тут у нас петух, а кто курочка, -зло проговорил Илья в ответ, всё же не удержавшись. А Савве только это и нужно было, ухмыльнулся он, дело сделано и посвистывая пошагал прочь, исполнив поручение Никанора. Долго ждал тот своего часа, страшась трогать Илью, жили в Кокушках солдаты, сопровождавшие местного священника и следящие за строительством храма. Но на днях были они отозваны в Тобольск, давая ему шанс расправиться с ненавистным выскочкой.
Никанор крепко держал общину в своих руках. Малейшее неповиновение наставнику каралось ямами, и никто и пискнуть не смел против. Даже Устинья притихла, передав дом Екатерине тихо доживала свой век на печи, молясь, чтобы Бог вразумил сына. Вот и сейчас она шептала молитву, глядя, как большая семья сына усаживается за стол.
-Куды ложкой тянешься! –рявкнул Никанор на младшего сына, потянувшегося к вареву раньше отца, -правил не знаешь, что ли? Первым я завсегда ем, опосля вы! –сказал он, стукнув мальчишку по лбу ложкой.
-А у Рыжиковых завсегда обед старый дед начинает и бабка, -огрызнулся на него сын, -а наша вечно на печи сидит и доедает после всех! –добавил он.
-Мал ещё отца учить! –Никанор внезапно рассмеялся, что выглядело неожиданно и странно, оттого, все, кто находился за столом еще больше испугались. В последнее время наставника бросало из стороны в сторону, словно бес в него вселился, то он злился, то смеялся, был непредсказуем и нёс какой-то бред. А ещё ему во снах стал часто являться отец и потрясая черными, помороженными руками грозился всё карами небесными. Катерина, посоветовавшись со свекровью и Епифарьей заваривала ему особый чай, но он мало помогал, её муж постепенно сходил с ума.