Предыдущая часть:
Елена Ивановна вздохнула.
— Не знаю точно, милая. Может, с рождения, а может, что-то случилось. — Она понизила голос. — Родители замкнутые какие-то. Машу почти не видно во дворе, а когда меня замечают, быстро её в дом уводят, будто боятся или стесняются. — Свекровь покачала головой. — Что-то там неладно.
Ольга хотела рассказать о странных жестах, о немом крике девочки, но слова застряли. Это звучало бы глупо. Она сама не понимала, что видела. Вдруг просто игра или разыгравшееся воображение от страха высоты.
— Понятно, — неуверенно сказала она, глядя на соседский дом, чьи окна теперь казались тёмными и неприветливыми.
Ольга обняла сына, прижимая его к себе в поисках опоры. Скворечник висел криво, но держался. Но чувство облегчения не пришло — вместо него навалилось тревожное предчувствие. А в глубине души Ольга знала, что это не случайность, и её собственное прошлое в детском доме заставляло её чутко реагировать на чужую беду, особенно если это касалось ребёнка.
В субботу Ольга снова направилась к свекрови. Повод — проверить, не слетел ли криво повешенный скворечник, и подсыпать корма. Елена Ивановна обрадовалась, хотя артрит дал о себе знать сильнее.
Дима сразу побежал к скворечнику. К радости, внутри шуршало.
— Жильцы появились! — радостно сообщил он.
Ольга подошла к границе участка, к высокому забору, разделявшему дачи. Прислушалась: ни детского смеха, ни голосов, только тишина.
— Маша! — осторожно позвала она, не особо надеясь.
Тишина. Забор был непреодолимым. Напряжение росло. Она не могла просто уехать.
— Елена Ивановна, — обратилась Ольга к свекрови, которая грела руки на солнце на веранде. — Лестница ещё в сарае? Скворечник, кажется, после дождя перекосило.
Женщина посмотрела с удивлением, зная о её страхе высоты.
— Оленька, да брось ты этот скворечник, не лезь туда. Висит и висит. Птичкам всё равно, ровно или нет, — махнула она рукой.
— Да я мигом, — настаивала Ольга, направляясь к сараю. — Для спокойствия.
Страх сжал горло, но теперь ею двигало что-то сильнее — нужда разобраться. Она начала подъем, вцепившись в перекладины так, что пальцы побелели. Маша стояла в окне, бледная, в большой футболке, казавшаяся ещё меньше. Глаза её были прикованы к Ольге. Девочка быстро оглянулась, проверяя, не видят ли, и подняла руку. Не к губам, не к шее. Сжала кулак с торчащим большим пальцем, прижала к груди и резко опустила вниз несколько раз. Жест unfamiliarый, странный.
Потом из комнаты метнулась тень. Женская рука в тёмном рукаве грубо схватила Машу за плечо. Девочка вздрогнула, как от удара. Её резко оттащили от окна. Оно опустело мгновенно.
Ольга застыла на лестнице, холодный пот стекал по спине. Страх высоты ушёл перед большим ужасом. Этот жест — что он значит?
— Мам, а что ты там увидела? — рядом оказался Дима.
— Сынок, — голос Ольги дрожал. — Ты знаешь такой знак? — Она сжала кулак, прижала к груди и резко опустила, повторяя движение Маши.
Дима нахмурился, глядя на руки. Потом глаза округлились.
— Это же "помогите"! В мультиках про космических спасателей робот так сигналит, когда в беде. И в других тоже. Все пацаны знают, это как SOS, только руками.
Ольгу накрыло ледяной волной. Получается, девочка немым жестом из мультика звала на помощь, а её грубо утащили. Сомнения рухнули. Это не игра. За забором творится неладное.
— Елена Ивановна! — Ольга почти вбежала на веранду, таща сына. — Мы должны помочь Маше.
И она рассказала свекрови всё, что узнала только что. Лицо женщины стало серьёзным, даже строгим. Она отложила вязание и посмотрела на невестку с тревогой.
— Оленька, успокойся, — сказала она тихо, но твёрдо. — Сядь, подыши.
— Как успокоиться? Там ребёнок просит помощи! — Руки Ольги тряслись.
— Стой! — Голос свекрови прозвучал резче. — Не делай глупостей. Ты ничего не знаешь наверняка. Дети всякое показывают, а ты, взрослая, поверила.
— Но это было так странно, — настаивала Ольга. — Почему её тогда так грубо схватили?
— А может, она не должна была на подоконнике стоять? Может, мать испугалась, что упадёт?
Свекровь встала, лицо напряжённое.
— Оленька, послушай меня. Я здесь давно живу. Знаю, чем может обернуться такое вмешательство.
— Ну нельзя же просто ничего не делать, — в голосе Ольги звучали слёзы отчаяния.
— Иногда ничего не делать — единственный способ не навредить ещё больше. — Елена Ивановна подошла и крепко взяла её за плечи. — Понимаю, ты переживаешь, но лезть в чужую семью с обвинениями — это как в осиное гнездо сунуться. Неизвестно, кто пострадает.
Ольга опустилась на стул. Она сидела на веранде тёплого дома, пропитанного добротой и травами, и смотрела на мрачный соседский дом, чувствуя себя в ловушке между долгом и страхом, между жалостью и осторожностью. Но внутри росло убеждение, что игнорировать это — значит предать саму себя, ведь её собственное детство научило, как важно вовремя протянуть руку помощи.
Чувство беспомощности не отпускало после того разговора со свекровью. Жест "помогите", отчаянный взгляд Маши, жёсткая рука, которая её оттащила от окна, — всё это не давало покоя даже во сне. Просто молчать казалось настоящим предательством, но и кидаться вперёд сломя голову пугало до мурашек.
Выход пришёл неожиданно — Ольга решила поговорить с участковым. Его звали Дмитрий Сергеевич, мужчина лет сорока, которого уважала вся округа за честность и подход к людям. Собрав всю смелость в кулак, Ольга подошла к нему в коридоре, когда он уже собирался уходить домой.
— Можно вас на минутку задержать? — её голос всё равно дрогнул, но она старалась выглядеть уверенно.
Участковый остановился и посмотрел на неё внимательно, без спешки.
— Что-то с Еленой Ивановной приключилось? — нахмурился он сразу.
— Нет-нет, все в порядке, — поспешила ответить Ольга. — Дело совсем в другом.
И она быстро, хоть и немного сбивчиво, рассказала о странностях у соседей, о жестах девочки и своей тревоге.
— Я просто боюсь за ребенка. Может, стоит заглянуть к ним и проверить, все ли там нормально?
Дмитрий слушал молча, не перебивая ни разу, и лицо его постепенно становилось все серьезнее.
— Спасибо, что рассказали, не молчали. Я как раз собирался обойти новых жильцов в той части поселка. Загляну без лишнего шума, аккуратно, — пообещал он в конце.
А через пару дней он сам набрал её номер. Голос в трубке звучал спокойно, по-деловому, но Ольга уловила в нём нотку настоящей озабоченности.
— Я зашел к вашим соседям. Фамилия у них Козловы, Андрей и Татьяна. Визит был обычный, без нажима, как вы и просили, — начал он без предисловий.
Сердце Ольги забилось чаще, словно в барабан.
— А по поводу девочки, — сделал он паузу, подбирая слова. — Она на контакт совсем не пошла, смотрела исподлобья, не поднимая глаз. Родители были заметно напряженные, объяснили, что ребенок особенный, с рождения не говорит, характер у нее сложный, поэтому и гуляет мало, держат дома. Все документы в полном порядке, но...
— Но что именно? — прошептала Ольга, затаив дыхание.
— Но я все же разузнал, что девочка им не родная. Козловы взяли Машу из детского дома в соседней области недавно. Отец в разговоре проговорился, что она с самого начала не хотела, чтобы ее забирали, и до сих пор упрямится, не принимает их как своих. Причем сказал он это как-то с раздражением, недобро.
Ольга нервно сглотнула ком в горле. Она поблагодарила Дмитрия за информацию и положила трубку. Мысль о том, что Маша, как и она когда-то, выросла без родителей, а теперь оказалась в семье, где её не ждали и не любят по-настоящему, вызывала острую, почти физическую боль. Ольга слишком хорошо знала этот страх быть отвергнутой, эту пустоту внутри.
А в следующие выходные, когда она снова приехала к свекрови, Ольга просто не выдержала и не смогла усидеть на месте. Подошла прямо к высокому забору и громко позвала:
— Маша, Машенька!
На этот раз отозвалось — тихий шорох за досками, и в узкой щели между ними мелькнула пара больших, полных испуга глаз. Ольга постаралась улыбнуться как можно теплее.
— Машенька, приветик. Меня зовут Ольга. Я здесь рядом живу, у бабушки Лены. Как у тебя дела, солнышко? — спросила она мягко, заглядывая в эти глаза и стараясь передать хоть немного спокойствия.
Внезапно Маша прижала палец к губам, словно умоляя молчать. И тут же раздались резкие, тяжелые шаги по ту сторону.
— Ты что тут орешь и шастаешь? — прозвучал грубый, полный злости мужской голос.
Это был Андрей. Его лицо, перекошенное от ярости, показалось над верхом забора.
— Это вы участкового на нас натравливаете, да? Лезете в чужие дела без спроса. Наша семья — это наше личное, никто не имеет права совать нос. И наша дочь тоже наше дело полностью. Оставьте нас наконец в покое. И к забору больше не подходите, а то я уже сам жалобу на вас напишу, и посмотрим, кто кого.
Ольга отшатнулась назад, словно от сильного удара.
— Убирайтесь отсюда, и чтобы больше никаких таких разговоров и никаких участковых. Понятно вам?
Он сплюнул в сторону и скрылся за забором. Ольга стояла там, опустошенная этой внезапной вспышкой агрессии, которая казалась совсем неоправданной. С трудом взяла себя в руки и вернулась на веранду к Елене Ивановне и Диме, которые с заметной тревогой наблюдали за всей этой сценой издалека.
— Видишь теперь, Оленька, — тихо проговорила свекровь, и в ее глазах было не упрек, а глубокое сочувствие и беспокойство. — Я же предупреждала, и тебе от этого только хуже стало, и бедняжке Маше, бедной девочке, может еще и перепасть от них за все это.
Продолжение: