Ольга уже давно свыклась с тем, что её дни тянутся один за другим в сплошной веренице усталости и хлопот, где смена в больнице выжимает все соки, а дома ещё нужно заниматься сыном и мужем, который в последнее время появляется всё реже. Но недавно эта привычная круговерть стала давать трещины, потому что внутри у Ольги копилось что-то тяжёлое — смесь досады на семейную жизнь и желания хотя бы иногда почувствовать помощь от родных, а не только тянуть всё на себе одной. Она с трудом оторвала голову от подушки, когда будильник разорвал утреннюю тишину своим пронзительным писком. Всю ночь она простояла на ногах в отделении, где очередной больной требовал постоянного внимания, и теперь тело ныло от накопившейся тяжести.
Ольга осторожно выскользнула из постели, стараясь не разбудить мужа. Алексей спал, повернувшись лицом к стене, и его сторона кровати выглядела почти нетронутой, будто он только что лёг и вот-вот встанет. Он вернулся поздно, как и в последние недели. Кухня встретила её стерильной чистотой, но без всякого тепла — ни запаха свежезаваренного чая, ни накрытого завтрака. Алексей, даже когда бывал дома, в первую очередь думал о своих делах, о встречах и о том, как пробиться выше по служебной лестнице.
Мысли о сыне, который вот-вот проснётся и отправится в школу, сжали виски, словно в тисках, — нужно его разбудить, накормить, собрать и отвести, а потом самой мчаться на работу.
— Мам, — послышался сонный голос из комнаты сына.
Дима, с взъерошенными кудряшками и ещё полусонными глазами, тёр кулачками лицо. Ольга заставила себя улыбнуться и направилась к плите.
— Доброе утро, солнышко. Иди умойся, а я пока кашу сварю.
В голове крутились обрывки забот: отчёты из больницы, пропущенное родительское собрание, пустые полки в холодильнике, которые срочно нужно заполнить, и вечное отсутствие мужа. Всё это накапливалось исподволь, но Ольга держалась изо всех сил, потому что знала — если она сдастся, то вся семья посыплется, а сын окажется в эпицентре беспорядка, которого она так опасалась из-за своего прошлого без нормальной семьи.
— Папа сегодня опять вернётся, когда я уже усну? — спросил Дима, ковыряя кашу в тарелке.
— Да, милый, у него работа, — ответила Ольга, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Из-за этих поздних приходов они с мужем всё чаще ссорились, но тихо, без криков, что только выматывало ещё сильнее. Алексей никогда не повышал тон, не бросался вещами, просто замыкался в себе, обсуждая только свои проекты и заботы, а то, что чувствовала она или сын, будто проходило мимо него.
Только свекровь оставалась той поддержкой, которая не давала всему рухнуть. Отправив сына в школу и отмотав тяжёлую смену, Ольга чувствовала себя выжатой как лимон. Единственное место, куда её тянуло, — это скромный домик в дачном посёлке на окраине города, где жила Елена Ивановна. Там не пахло больничными дезинфицирующими средствами, а свежей травой, землёй и обычной жизнью.
Подъезжая к дому, Ольга увидела знакомую картину: на крыльце сидела пожилая женщина с седыми волосами и добрым взглядом, на коленях у неё лежал заяц, завернутый в чистую тряпку, и она аккуратно бинтовала ему лапку.
— Здравствуй, милая, — подняла глаза Елена Ивановна. — Вот, принесли этого бедолагу. Видно, в ловушку попал, лапа пострадала, но кость, слава богу, целая, так что подлечим.
Ольга села рядом на ступеньку и стала смотреть, как свекровь ловко справляется с повязкой. Усталость вроде бы отступила чуть-чуть, сменившись покоем.
— И как вы только со всем управляетесь? Всех зверей в округе выхаживаете, — вздохнула Ольга.
Елена Ивановна улыбнулась и уложила зайца в корзинку с мягкой подстилкой.
— А как ты управляешься, Оленька? Ночь напролёт в больнице на ногах, потом Дима, дом, всё на тебе. Нет, это ты у нас настоящая героиня. — Она кивнула на зайца. — А тут просто сердце не позволяет пройти мимо. Боль везде одна и та же, у людей или у животных, страдание есть страдание, так что если можешь помочь, то и помогаешь.
Эти слова задели за живое. Ольга почувствовала, как ком подкатил к горлу. Сколько раз она сама думала об этом на работе, видя, как люди мучаются, и сколько раз хотела сказать Алексею, что её усталость и забота о сыне — это тоже боль, которая требует хотя бы немного внимания. Но муж всё чаще отмахивался, погружённый в свои дела, и Ольга понимала, что их брак держится на привычке, а не на настоящей близости, что только усиливало её одиночество.
— Алексей, — начала Ольга, но голос дрогнул.
Елена Ивановна села рядом и положила руку ей на плечо. Она всё понимала без лишних слов.
— Сын у меня такой, весь в карьеру ушёл. Не замечает, что самое важное под носом — семья. — Свекровь посмотрела на неё с грустью. — Я с ним говорю, Оленька, но взрослого мужчину не переделаешь. Только сам он может понять.
Тут зазвонил телефон, и Елена Ивановна ушла отвечать, оставив Ольгу одну. Та смотрела, как заяц в корзинке шевелит ушами и прислушивается. Рядом стояла миска с водой. В этом доме все, кто был ранен — и звери, и люди, — находили заботу и спокойствие.
Ольга вдохнула запах сирени у забора. Свекровь была права: они занимались похожим делом, боролись с болью, одна среди людей, другая среди безмолвных созданий. Аромат трав смешался с запахом разогретой мази. Артрит, давний недруг Елены Ивановны, разыгрался всерьёз.
Ольга, приехавшая однажды в выходной с Димой, застала её за болезненной процедурой: свекровь сидела на стуле, в одной руке тюбик, а другой, скрюченной и дрожащей, пыталась втереть мазь в опухший сустав.
— Бабушка, тебе больно? — Дима, только что бегавший во дворе, замер на пороге, и его весёлые глаза наполнились беспокойством.
— Ничего, солнышко, — заставила себя улыбнуться Елена Ивановна, но лицо тут же скривилось от боли. — Старость не радость. Вот только скворцы скоро прилетят, а их домик совсем развалился. — Она с грустью посмотрела в окно на яблоню, где висел покосившийся скворечник.
Ольга молча подошла, взяла тюбик и присела перед свекровью. Её пальцы, привыкшие к точным движениям в больнице, начали аккуратно массировать локоть, чувствуя, как напряжены мышцы и горяч сустав.
— Спасибо, Оленька, — прошептала Елена Ивановна, закрыв глаза. — Без тебя совсем туго. Я Алексею вчера звонила, про новый скворечник попросила. Знаю, он занят, но так хочется, чтобы птички птенцов вывели, чтобы весну с песнями встретили.
Ольга кивнула, продолжая массаж. Она уже знала, что ответил муж — он сам пересказал их разговор, едва зашёл домой.
— Мама опять со своими идеями, — жаловался Алексей. — Скворечник ей понадобился. У меня контракт на носу висит. А тут птичек подавай. Куплю готовый в магазине, а ты в воскресенье с Димкой к ней съезди. Возьми там лестницу старую и повесьте. Ничего сложного, на пару минут.
Говорил он это, не глядя на неё, перелистывая бумаги. Как всегда. Но отказать Елене Ивановне, особенно когда она такая беспомощная, Ольга не могла. Для неё, выросшей в детском доме без понятия о семейных корнях, свекровь была настоящим подарком. Её доброта, дом с теплом и живыми существами — это было то нормальное детство, которого Ольга не имела и так хотела дать сыну. Именно поэтому она цеплялась за эти связи, понимая, что без них её жизнь потеряет смысл, а сын вырастет в пустоте, которую она знала слишком хорошо.
— Он купит, Елена Ивановна, — тихо сказала Ольга, заканчивая массаж и накрывая локоть чистой тканью, — а я всё остальное сделаю.
Лицо свекрови осветилось искренней радостью, и внутри у Ольги что-то сжалось. Тем временем Ольга готовилась стать старшей медсестрой. Подготовка к экзамену превратила жизнь в сплошной бег: папки с записями заняли полстола на кухне, а под глазами залегли тёмные круги.
Особенно донимали коллеги-завистницы, во главе с вечно недовольной Натальей.
— Гордеева, опять отчёты не так оформила, — произнесла Наташа звеняще-сладким голосом, проходя по коридору. — Ты же на повышение метишь, должна быть на высоте, а то как-то несолидно выглядит.
Улыбка её была холодной, как инструмент в процедурной. Ольга стиснула зубы, чувствуя обиду.
— Спасибо, — сухо ответила она, не отрываясь от бумаг. — Учту.
Она старалась не показывать, как эти мелкие уколы выбивают её из колеи перед важным шагом. Единственным просветом оставались поездки к Елене Ивановне. В воскресенье утром Алексей вручил ей новый скворечник из магазина, даже не спросив, справится ли она.
— Держи, лестницу в сарае найдёшь, и осторожнее там.
С этими словами он уехал по своим делам. На даче Елена Ивановна, укутанная в плед, сидела на веранде и наблюдала. Дима носился вокруг, пытаясь помочь. Ольга нашла старую лестницу — она выглядела прочной, но годы взяли своё: ступеньки стёрлись, соединения поскрипывали.
— Мам, давай я подержу, — предлагал Дима.
— Нет, милый, лучше отойди в сторону. Это всё-таки рискованно.
Ольга установила лестницу у яблони. Место было неудобное, с небольшим уклоном.
— Оленька, повесь повыше, пожалуйста, — попросила свекровь, кутаясь в плед, — чтобы кошки не достали.
Когда Ольга посмотрела вниз, внутри всё сжалось от высоты. Она всегда её боялась — даже с третьего этажа кружится голова. Но разочаровать Елену Ивановну и увидеть её грусть было хуже.
— Просто не смотреть вниз, — строго сказала она себе.
Ольга вцепилась в перекладины, ладони сразу вспотели. Шаг, другой, третий. Она упрямо смотрела на кору дерева и ветку, куда нужно крепить скворечник. Добравшись, взяла его у Димы снизу. Теперь одной рукой держи, другой прикручивай проволокой к ветке.
Это требовало поворота. Она инстинктивно повернула голову влево, ища опору взглядом, и замерла: в окне соседнего домика, куда недавно въехали новые люди — Елена Ивановна звала их странными, — стояла маленькая девочка лет пяти, с большими испуганными глазами и светлыми растрёпанными волосами.
Она смотрела прямо на Ольгу и жестикулировала быстро, отрывисто. Сначала прижала палец к губам, потом резко указала вниз, за окно, к лестнице. Движения были отчаянными, словно она пыталась кричать без слов. Что это? Предупреждение? Игра? Ничего не ясно. Но тревога стала острой, почти осязаемой. Руки задрожали.
— Мам! — донёсся снизу встревоженный голос сына. Он заметил, как она побледнела.
— Сейчас спущусь, — крикнула Ольга, стараясь говорить твёрдо.
Она наспех закрепила скворечник, не проверяя, ровно ли, надёжно ли, и начала спускаться. Страх высоты смешался с вопросами от увиденного. Она не смотрела вниз, но каждое движение давалось с трудом. Ноги ватные, колени слабели. Оказавшись на земле, Ольга почувствовала дрожь во всём теле. Она прислонилась к дереву и глубоко вдохнула.
— Получилось? — подбежал Дима и обнял её.
Она кивнула, не в силах говорить. Взгляд снова скользнул к соседскому окну — пусто, словно девочки и не было.
— Оленька, что случилось? Ты какая-то бледная, — спросила Елена Ивановна, подходя ближе.
Ольга вытерла лоб.
— Вы говорили, ваши соседи новые жильцы, а у них дочка есть?
Свекровь нахмурилась, глянув на соседский дом.
— Да, Машей зовут. Тихая очень, милая. Никогда не слышала, чтобы она говорила, — задумчиво ответила женщина.
— Она что, немая? — уточнила Ольга.
Продолжение: