- Когда я вырасту большая. Глава 59.
До райцентра было около пятидесяти километров, но никогда ещё дорога не казалась Савелию такой долгой. Жена задремала, и теперь покачивалась в такт движению грузовика. Он изредка посматривал на Варю. В сумерках Саве виделось, что нездоровый румянец не сходит с её щёк, а дыхание стало неровным и прерывистым.
На въезде в город его взгляд привлёк высокий крест на старой церкви, который теперь блестел, будто маня к себе тончайшие нити, протягиваемые от разбегавшихся по длинным улицам фонарных столбов.
«Надо же, - подумалось ему, - церковь, кажется, ожила...»
Вдруг по городскому воздуху поплыл, будто покачиваясь на невидимых волнах, мягкий, наполненный и величественный колокольный звон. Что-то в душе Савелия сжалось испуганной птицей, затем толкнуло его в грудь и вырвалось наружу. Он, не отдавая себе отчёта, свернул к церкви. Рядом с белоснежными стенами шла процессия, во главе которой несли икону. Народу было немного, человек около двадцати. Мужчине бросились в глаза несколько внедорожников, припаркованных поблизости. Около них, скрестив руки впереди наподобие футболистов в ожидании штрафного удара, стояли крепкие бритоголовые парни. Священник в праздничном одеянии осенял себя крёстным знамением, и толпа, состоящая из бабушек, студентов и мужчин трёх-четырёх в кожаных куртках, повторяла за ним. Во главе процессии, над головами последователей, виднелась небольшая икона, лика на которой Савелий
Различить не смог. Вспомнилась старая сухонькая баба Глаша. Тонкая, посеревшая от времени, верёвочка на морщинистой шее. Простой крестик, увидеть который в разрезе ночного платья представлялось крайне редко. Он пожалел, что не слушал бабушкиных вещаний, повторяемых ненавязчиво и осторожно, о том, что одну молитву должно знать всем. Что в случае беды эта самая молитва поможет обязательно.
Он вздохнул, окинул взглядом процессию, будто прощаясь с ней, и выехал из переулка на главную дорогу.
***
Маруся вернулась домой раньше дочери. Первый рабочий день пролетел быстро. Воспоминания о горячем кофе и свежем, тающем во рту сладким кремом, пирожном, были ещё свежи. Она улыбалась, снимая с себя одежду и раскладывая её по местам. Свекровь спала на Лениной кровати, укрыв вечно мёрзнущую спину своей шерстяной, с чёрными пуговицами, кофтой. Платок, который она обычно не снимала днём, висел на стуле, прикрывая симметрично свисающими краями домашнюю одежду дочери. Странные жирные пятна украшали местами платок Анны Никаноровны. Женщина взяла его, чтобы унести в стирку, и повесила на его место чистый, достав его из платяного шкафа.
Дома всё было на своих местах. Маруся, завязывая пояс недлинного, до коленей, халата прошла по квартире. Открыла газовый вентиль и водяной кран, заглянула в холодильник. Кастрюля с супом стояла на месте. Бутерброды были съедены Анной Никаноровной, и пустое блюдце, завёрнутое в целлофан, блестело на металлической, с длинными прорезями, полочке.
Маруся достала кошелёк из сумки, пересчитала купюры.
- Если бы Вы работали полный день, получили бы больше. Впредь знайте, так просто платить никто не будет, - нарочито сурово хмуря брови, сказал Валентин, протягивая деньги.
Женщина замерла в нерешительности. Сказать, что этого много и отказаться - мелькнула мысль. Но тут же она одёрнула себя. Это город, и расценки здесь очевидно другие.
- Спасибо, - ответила Маруся, и, не пересчитывая купюры, сложила их в кошелёк.
Пока красная восьмёрка неторопливо ехала по улицам, она подсчитывала, сколько же она будет получать за месяц, если за полдня уборки Валентин заплатил столько, сколько Маруся зарабатывала за неделю в колхозе.
То, что мужа не было дома, ничуть не насторожило её. Видеть Данилу жене и самой не хотелось. Красочная перспектива солидного заработка рисовала счастливые картинки. Вот Лена в симпатичной дутой зимней куртке и новеньких сапожках с натуральным мехом. На голове модная шапочка, а вокруг шеи обмотан длинный шарф, свисающий спереди двумя толстенькими змейками. Кирюшка, в чёрном пуховике, в массивных зимних кроссовках, с новенькой цветастой сумкой, небрежно перекинутой через плечо.
Только о себе Маруся не подумала. О нарядах, которые могли бы приукрасить её жизнь. Она представила равнодушный взгляд Данилы, который тот бросал на неё, увидев белизну ноги, прикрываемую нечаянно распахнувшимся халатным вырезом. Маруся попыталась вспомнить, когда она покупала себе обновку, и горько улыбнулась. «Давным-давно, давным-давно! - вспомнились слова из старой песни, и женщина налила полный чайник воды. Нужно было заварить свежий чай, чтобы посидеть вместе с дочерью после возвращения из школы, как они привыкли в последнее время. Маруся открыла холодильник, который тут же сердито загудел-задребезжал свою привычную песню. Женщина взялась за кастрюлю, чтобы достать молоко. Та показалась странно лёгкой. Открыв крышку, Маруся увидела на пустом дне обглоданную куриную грудину и ещё несколько белых костей. Она грустно улыбнулась, вспомнив пятна на платке Анны Никаноровны, и торопливо принялась готовить ужин.
***
Лена, вернувшись из школы, рассеянно кивнула головой на вопрос матери «Всё хорошо?». Не хотелось ни есть, ни пить. Перед глазами стоял образ незнакомого парня, встреченного ею на ступеньках школы. Девушке показалось, что и он тоже пристально посмотрел на неё. Лене вдруг стало невыносимо стыдно за свою немодную одежду. За поношенные сапоги, за трико с коленками, которые вытягивались после первого урока от её острых коленок.
«Хоть в школу не ходи, - подумала она. - Что же делать, если ОН придёт завтра снова?»
Лена выпила с матерью чашку чая, не особо прислушиваясь к её странно восторженным словам. Посидела на улице с бабушкой на скамейке, ёжась от холода и спрятав руки с уродливо-длинными, как ей казалось, пальцами в глубоких карманах. Двор, со всех сторон окружённый одинаковыми пятиэтажками, был серым и грустным. Ветер сердито забегал, проникая между зданиями, трепыхал бельё на лоджиях, висящее на слабо и небрежно натянутых верёвках. Шевелил мёртвые сухие листья, напрасно пытаясь раскидать в стороны пушистый неровный ковёр и добраться до земли.
Уроки в этот вечер Лена не учила. Она сидела за кухонным столом, начисто вытертым после семейного ужина. Перед ней была тонкая тетрадь в клетку, на листе которого появлялись витиеватые узоры. Эти тонкие нервные линии сами собой образовывали сердце, в котором неизбежно находилось место для отверстия, пробитого стрелой Амура. Из него сочилась синяя кровь, капли которой собирались, словно ртуть, чтобы одну за другой являть буквы. Буквы эти были не случайными. Место было лишь для тех, кто мог удостоиться чести начать собою имя незнакомца, встреченного поражённой до глубины души, Леной.
***
Второй рабочий день Маруся тоже провела в компании Валентина. Спичечная фабрика, принадлежащая его отцу, была огромной. Женщина заметила, что некоторые цеха закрыты, а дорожки перед ними начали плотно зарастать травой.
В бухгалтерии сидели несколько женщин. Их лица выглядели не то больными, не то расстроенными. Причины этой странной печати Маруся не понимала, пока в кабинет не вошёл невысокий брюнет. Его возраст было бы сложно определить, такими резкими и уверенными были его движения. Поздоровавшись с Валентином, он приобнял молодого человека, привлёк его на секунду к себе, и похлопал по плечу.
- Здорово, сынок.
Он тут же окинул взглядом просторный кабинет, упершись короткопалыми ладонями в почти мальчишескую узкую талию, и спросил:
- Ну-у-у?
И это «ну-у-у» повисло в воздухе, как цирковой кнут, что заставляет львов прыгать в огненное кольцо.
- Путеводитель здесь.