Глава 1: Идиллия из стекла
Все началось с запаха кофе. Аромат горький, пьянящий, тот самый, что будил меня каждое утро вот уже семь лет. Я потянулась, задевая рукой теплую спину мужа. Марк повернулся, его глаза, цвета спелого каштана, улыбались даже раньше губ.
«Спокойной ночи, красавица», — прохрипел он, целуя меня в макушку. Это было нашим старым ритуалом. Мы прощались ночью и здоровались утром, как будто каждые сутки — это маленькая жизнь.
«Кофе готов», — ответила я, уткнувшись носом в его грудную клетку. В его запахе был дом. Безопасность. Все, что я знала и так безумно любила.
Мы жили в уютном гнездышке на окраине города, в доме, который строили вместе, буквально по кирпичику. Каждая вещь здесь была частью нашей истории: фотография в Гималаях, где мы заблудились и смеялись до слез; кривая ваза, которую я слепила на гончарном мастер-классе; его потрепанный томик Хемингуэя на прикроватной тумбочке.
За завтраком он, как всегда, рассказывал о планах на новый проект в архитектурном бюро. Его глаза горели. Я слушала, подпирая подбородок ладонью, и думала: «Боже, я счастлива. Так не бывает. Это затишье перед бурей».
Но бури не было. Был штиль. Идиллия. Стеклянный купол, под которым цвели наши чувства.
Вечером того дня мы устроили киновечер. Сидели на полу, закутавшись в один плед, елозали босыми ногами по мягкому ковру. На экране мелькали кадры какой-то романтической комедии, но мы не смотрели. Мы говорили. Говорили обо всем: о том, как назовем детей, когда они появятся; о поездке в Исландию; о том, почему воробьи зимой не мерзнут.
Он обнял меня крепче.
— Знаешь, Лера, — его голос стал серьезным. — Ты — мой самый надежный тыл. Что бы ни случилось в этом безумном мире, я знаю, что ты всегда будешь со мной.
От этих слов у меня внутри все сжалось в сладкий, тугой комок. Я повернулась к нему, взяла его лицо в ладони. Оно было таким родным, каждую морщинку у глаз я считала своей.
— Всегда, — прошептала я, и это было клятвой, высеченной в камне. — Ничто и никогда нас не разлучит.
Он поцеловал меня. Это был поцелуй, полный доверия и какой-то… обреченной нежности. Как будто он прощался. Но я отогнала эту мысль. Паранойя. У меня всегда было слишком живое воображение.
На следующий день была пятница. Марк вернулся с работы раньше обычного, с огромным букетом белых роз и бутылкой дорогого красного.
— Что случилось? — удивилась я, принимая цветы. — Годовщина только через месяц.
— А разве нужно ждать повода, чтобы напомнить жене, что ты ее любишь? — он улыбнулся, но в его глазах я поймала тень. Легкую, как дымка. Усталость, подумала я. Он много работает.
Мы ужинали при свечах. Он был необычайно оживлен, шутил, строил планы. Но его смех казался чуть более громким, чем нужно, а взгляд скользил мимо меня, будто ища что-то за моей спиной.
Перед сном, пока он принимал душ, его телефон на тумбочке вибрировал. Однажды. Короткое сообщение. Я никогда не проверяла его телефон. Доверие было нашим краеугольным камнем. Но сейчас что-то ёкнуло внутри. Какое-то животное, низменное чувство.
Я подошла к тумбочке. Экран погас. Я потянулась к нему, мои пальцы дрожали. «Не надо, Лера, — уговаривала я себя. — Ты все разрушишь».
Но предательство начинается не с действия. Оно начинается с сомнения. С того самого червячка, который просыпается в душе и начинает точить ее изнутри.
Я взяла телефон в руки. Он был теплым. Я нажала на кнопку. Экран вспыхнул, требуя PIN-код. Я ввела нашу годовщину свадьбы. 1-4-0-7.
«Неверный код».
Сердце упало куда-то в пятки. Я попробовала его день рождения. 2-2-1-1.
«Неверный код».
В горле встал ком. Я ввела свой день рождения. 0-9-0-3.
Экран разблокировался.
И мир, тот самый, стеклянный и идеальный, разлетелся на миллиарды острых осколков.
Сообщение было от «Антона», его старого университетского друга.
«*Все готово. Завтра в 10:00 рейс АЕ-784. Билет и документы у меня. Не подведи. Скоро начнется новая жизнь.*»
Я не понимала. Какая новая жизнь? Какие документы? Мы же строили эту жизнь здесь, вместе.
В этот момент из ванной донесся шум воды. Я бросила телефон на тумбочку, как раскаленный уголь. Мои ладони были ледяными и влажными. Ноги подкосились, и я опустилась на край кровати.
Марк вышел из ванной, улыбаясь, с полотенцем на плечах.
— Что с тобой? — его улыбка померкла. — Ты белая как полотно.
Я посмотрела на него. На этого человека, которого, как мне казалось, я знала лучше себя. И впервые за семь лет я увидела незнакомца.
— Ничего, — мой голос прозвучал хрипло и чужим. — Просто устала. Голова кружится.
Он подошел, потянулся ко мне, чтобы обнять. Я инстинктивно отпрянула. Его рука повисла в воздухе. В его глазах мелькнуло что-то… испуг? Раздражение?
— Лера?
— Я сказала, все нормально! — выкрикнула я резче, чем планировала. — Просто… дай мне минутку.
Я встала и вышла из спальни, спускаясь в гостиную. Там, в темноте, я села на тот самый диван, где мы вчера клялись друг другу в вечной верности. Завтра в 10:00. Рейс АЕ-784.
Предательство уже вошло в мой дом. Оно дышало за моей спиной. И я поняла, что моя идиллия была не из стекла. Она была изо льда. И сейчас дала первую трещину.
Глава 2: Паутина из лжи
Ночь была самой длинной в моей жизни. Я лежала рядом с ним, притворяясь спящей, и чувствовала, как его тело излучает напряженное, неестественное тепло. Он тоже не спал. Его дыхание было не ровным и глубоким, а прерывистым. Мы лежали спиной к спине, разделенные внезапно выросшей пропастью, и притворялись. Двое актеров в пьесе, которую я больше не понимала.
Под утро я сдалась и ушла на кухню. В окне занимался рассвет, окрашивая небо в грязно-розовый цвет. Я варила кофе, и руки мои тряслись так, что ложка звякала о кружку. Сегодня в 10:00. Всего несколько часов.
В 7:30 он вышел из спальни. Одетый в свой лучший костюм, тот самый, в котором мы венчались. Темно-синий, от него пахло нафталином и чем-то еще… решением. Окончательным и бесповоротным.
— Ты так рано, — сказал он, целуя меня в щеку. Его поцелуй был быстрым, дежурным. Птичка пролетела.
— Важный звонок из Швейцарии, — соврал он, наливая себе кофе. — По новому проекту. Может затянуться.
Я смотрела на него, и внутри все кричало. «Врешь! Врешь! Врешь!» Но я сжала зубы и улыбнулась. Самая трудная улыбка в моей жизни.
— Хорошо, дорогой. Удачи.
Он допил кофе, взял свой портфель — не рабочий рюкзак, а именно кожаный портфель, который я ему подарила на пятилетие свадьбы.
— Я… я могу задержаться, — сказал он, уже стоя в дверях.
— Я поняла, — кивнула я. — Не беспокойся обо мне.
Он ушел. Я слышала, как захлопнулась входная дверь. Звук прозвучал как выстрел.
Я подбежала к окну. Через минуту на улице появился он. Шел быстрым, решительным шагом, не оглядываясь. К нашему дому. К нам. Ко мне.
И тут я увидела ее. Серебристый седан, который я раньше замечала пару раз у нас во дворе. Из него вышла женщина. Высокая, стройная, в элегантном плаще. Она бросилась Марку на шею. Он обнял ее, и в этом объятии была такая стремительность, такая страсть, которых не было между нами уже давно. Потом он открыл ей дверь, сам сел за руль, и они уехали. Вместе.
Я отшатнулась от окна. В глазах потемнело. Так вот оно что. Банальная, пошлая история. Муж уходит к другой. Все планы, все клятвы — пыль. «Новая жизнь». Для него. Состоящая из моего разрушенного старого.
Гнев был таким безумным, что я закричала. Тихим, хриплым криком, разрывающим горло. Я схватила его любимую кружку и швырнула ее в стену. Осколки фарфора разлетелись по всему полу, как осколки моего сердца.
Но гнев быстро сменился холодной, цепкой решимостью. Нет. Он не уйдет так просто. Он не посмотрит мне в глаза и не скажет правду. Он сбегает. Как вор. И я заставлю его заплатить за это.
Я позвонила «Антону». Его голос в трубке прозвучал натянуто.
— Лера? Что случилось?
— Антон, — сказала я, стараясь, чтобы голос дрожал от волнения, а не от ярости. — Марк… он забыл папку с чертежами. Этот ужасный швейцарский проект. Он сказал, что она у тебя. Можно я подъеду? Это срочно.
Секунда молчания. Я почти слышала, как крутятся шестеренки в его голове.
— Конечно, — наконец сказал он. — Я дома.
Квартира Антона была такой, какой я ее и представляла: минимализм, хром и стекло, ни одной лишней вещи. Он сам был бледен и нервно теребил в руках телефон.
— Вот, — он протянул мне плотный конверт. — Передай Марку… что все будет хорошо.
Я взяла конверт. Он был тяжелым.
— Спасибо, Антон, — я посмотрела ему прямо в глаза. — Ты ведь всегда был его лучшим другом. Как хорошо, что он может на тебя положиться.
Он потупил взгляд. На его лбу выступили капельки пота.
Я вышла из его квартиры, села в свою машину и вскрыла конверт. Там не было чертежей. Там были два паспорта. Его и… мой. На его паспорте была новая виза. На мой — тоже. Рядом лежали распечатанные билеты. Рейс АЕ-784. Стамбул – Нью-Йорк. На два имени. Марк Соколов и Валерия Соколова.
Я долго сидела, не двигаясь, глядя на свое фото в собственном паспорте. На свою улыбку, которую теперь хотелось разорвать. Он брал меня с собой? Во всю эту авантюру? Но тогда кто та женщина? И зачем ему понадобилось врать и устраивать этот спектакль?
Вернувшись домой, я была похожа на зомби. Я прошла в его кабинет. Его святая святых. Место, куда я без надобности никогда не заходила. Я включила его компьютер. Пароль… Я ввела наш старый пароль. «Неверно». Я попробовала все возможные комбинации. Ничего.
От отчаяния я стала рыться в ящиках стола. Бумаги, старые счета, чертежи… И тут мой взгляд упал на маленький, неприметный ключ, спрятанный под стопкой бумаг. Ключ от сейфа. Которого у нас никогда не было.
Я обыскала всю комнату и нашла его, закамуфлированный под толстый том энциклопедии о архитектуре. Мои пальцы дрожали, когда я вставляла ключ. Дверца открылась.
Внутри лежала стопка документов. Я стала листать их. Договоры купли-продажи нашего дома. Совсем новые. Документы на мое имя. Справки о состоянии нашего общего счета, который был почти опустошен. И папка с грифом «Личное».
Я открыла ее. И мир перевернулся с ног на голову еще раз.
Там были не фотографии другой женщины. Там были медицинские заключения. Его медицинские заключения. Диагноз, который стоял жирными, черными буквами, выжег мне мозг: «Глиобластома. IV стадия. Неоперабельно.»
Под диагнозом лежало письмо. Написанное его рукой. Письмо ко мне.
«Моя любимая Лера. Если ты читаешь это, значит, я все сделал правильно, и ты останешься в неведении до самого конца. А может, ты все узнала, и тогда прости меня за эту жестокую ложь. Я не мог позволить тебе смотреть, как я угасаю. Я не мог сделать из тебя сиделку. Я не мог сломать тебя этим. Ты всегда говорила, что предательство — это худшее, что может случиться. И я предал тебя. Я решил уйти сам, оставив тебя в ненависти ко мне. Это будет легче, чем видеть твое отчаяние и боль. Ненавидь меня, моя любовь. Это даст тебе силы жить дальше. Деньги от продажи дома и все, что было, — твое. Начни новую жизнь. Без меня. Твой предатель, Марк.»
Я уронила листы. Они веером разлетелись по полу. Во мне не было ни злости, ни ярости. Только леденящая, всепоглощающая пустота. Он не уходил к другой. Он уходил от меня. От смерти. И придумал этот чудовищный, гениальный план, чтобы я… чтобы я его возненавидела.
Женщина в машине… Медсестра? Социальный работник, которая должна была сопровождать его? Антон, помогавший ему в этом? Все встало на свои места. Ужасные, невыносимые места.
Я посмотрела на часы. Было 9:45. Его самолет взлетал через 15 минут.
И тут во мне что-то щелкнуло. Нет. Так не будет. Он не может уйти вот так, как мученик, неся свой крест в одиночку. Это наша боль. Наша болезнь. И наш конец.
Я схватила ключи от машины и выбежала из дома. Я мчалась в аэропорт, нарушая все правила, не видя ничего вокруг. Слезы текли по моему лицу ручьями, но я даже не замечала их.
Я должна была успеть. Я должна была сказать ему, что знаю. Что он не один. Что наша любовь сильнее его страха и моей гордости.
Я примчалась в аэропорт, припарковалась как сумасшедшая и бросилась к стойке регистрации.
— Рейс АЕ-784! — задыхаясь, выдохнула я девушке. — Марк Соколов! Он уже прошел?
Девушка что-то проверила на мониторе.
— Рейс АЕ-784 вылетел 20 минут назад, мадам.
Я застыла на месте. Все звуки смешались в оглушительный гул. Он улетел. Он оставил меня. Со своей жертвой. Со своей ложью. С письмом, которое жгло мне карман.
Я медленно повернулась и пошла к выходу. Сквозь строй счастливых и спешащих людей. Я была одна. Совершенно одна. Его предательство оказалось гораздо страшнее и глубже, чем я могла предположить. Он не просто разбил мне сердце. Он украл у нас наши последние месяцы. Наше прощание. Нашу правду.
И теперь мне предстояло жить с этим.
Глава 3: Правда, пришедшая слишком поздно
Первые дни после его отъезда я провела в ступоре. Дом, наш дом, который он тайно продал, стал мне казаться враждебным местом. Каждый уголок напоминал о нем, о его лжи, о его… болезни. Я перечитывала его письмо снова и снова, пока буквы не расплывались перед глазами. «Ненавидь меня». Как просто. И как невозможно.
Я позвонила Антону. Он снял трубку не сразу.
— Лера… — его голос был полон вины.
— Ты знал, — это был не вопрос, а констатация факта.
Он тяжело вздохнул. — Да. Он умолял меня помочь. Я не мог отказать. Он… он хотел уберечь тебя.
— Уберечь? — мой голос сорвался на крик. — Он сломал меня! Он украл у нас время! Ты понимаешь? Он решил за меня, что я не справлюсь! Что я слабая!
— Он любил тебя больше жизни, Лера, — тихо сказал Антон. — Именно поэтому он так поступил. Он боялся стать для тебя обузой. Увидеть, как твоя любовь превратится в жалость.
Я бросила трубку. Любовь? Какая любовь может быть построена на таком чудовищном обмане? Он не доверил мне свою боль. Не дал мне права выбрать — бороться рядом с ним или… нет. Он просто вышвырнул меня из своей жизни, предварительно надев на себя маску подлеца.
Я пыталась его найти. Звонила в клиники, которые специализировались на его болезни, в основном в Швейцарии и США. Но везде мне отвечали, что информация о пациентах конфиденциальна. Он все продумал. Он стал призраком.
Прошел месяц. Два. Я жила на автопилоте. Ходила на работу, общалась с друзьями, которые смотрели на меня с жалостью, думая, что я просто брошенная жена. Я не стала никому рассказывать правду. Его правду. Это было бы предательством по отношению к его жертве. Какой ироничный абсурд.
Однажды вечером, разбирая почту, я нашла конверт без обратного адреса. Внутри была открытка с видом на океан. Ни подписи, ни имени. Только одна строчка, написанная знакомым, но изменившимся, дрожащим почерком: «Прости.»
Это было все. Ни адреса, ни телефона. Только это слово, впившееся в бумагу, словно когтями. Он был еще жив. Где-то там. И ему было так же плохо, как и мне.
Эта открытка всколыхнула во мне все, что я пыталась похоронить. Не злость, а боль. Не ненависть, а тоску. Я снова увидела его глаза тем утром, когда он уходил. В них была не вина предателя, а бесконечная, невыносимая скорбь.
Я поняла, что не могу так просто сдаться. Я должна найти его. Не для того, чтобы ругаться или умолять вернуться. А для того, чтобы сказать одну-единственную вещь.
Я пошла другим путем. Я наняла частного детектива. Бывший следователь, суровый и не склонный к сантиментам мужчина. Я дала ему все, что у меня было: медицинские документы, данные паспорта, ту открытку.
— Он болен, очень болен, — сказала я, и голос мой дрогнул. — Я должна его найти. Пока не стало слишком поздно.
Он работал быстро. Через неделю он прислал мне смс: «Нашел. Коста-Рика. Небольшая частная клиника «Валларта». Состояние тяжелое.»
Коста-Рика. Он мечтал увидеть океан. Настоящий, не средиземноморский. Он говорил, что хочет услышать его рокот перед смертью. Я купила билет на следующий же рейс. Дорогу я помню плохо. Это было путешествие в никуда, на край света и на край своей собственной жизни.
Клиника «Валларта» оказалась небольшим белым зданием прямо на берегу океана. Воздух был влажным и соленым. Меня провели в палату. И там, на кровати, у окна, из которого открывался вид на бескрайнюю бирюзовую гладь, лежал он.
Я едва узнала его. От моего сильного, красивого Марка осталась тень. Лицо осунулось, кожа была серой и полупрозрачной. Он спал. Его дыхание было тихим и хриплым.
Я подошла и села на стул рядом с кроватью. Я взяла его руку. Она была холодной и легкой, как перо.
Он медленно открыл глаза. Сначала в них не было ничего. Пустота. Потом — осознание. И ужас.
— Лера… — прошептал он. Его голос был шелестом сухих листьев. — Ты… не должна была…
— Я должна была, — перебила я его, сжимая его руку. Слезы текли по моим щекам, но я не пыталась их смахнуть. — Ты отнял у меня право быть с тобой до конца. Ты не имел права.
Он закрыл глаза, и по его исхудавшим щекам покатились слезы.
— Мне было так страшно, — признался он, и в его голосе послышалась та самая, детская уязвимость, которую он всегда так тщательно скрывал. — Я не хотел, чтобы ты видела меня таким. Слабым. Разбитым. Я хотел остаться в твоей памяти сильным. Твоим героем.
— Ты и был моим героем, — сказала я. — Но герои тоже имеют право бояться. Им не обязательно умирать в одиночку.
Он смотрел на меня, и в его глазах медленно гасло сопротивление. Та стена, которую он выстроил между нами, рухнула.
— Прости меня, — выдохнул он. — Прости за все. За ложь. За боль. Я был эгоистом.
— Я прощаю тебя, — сказала я. И это была правда. В тот миг вся моя злость, вся обида испарились. Осталась только любовь. И бесконечная, пронзительная жалость. — Но ты должен простить себя сам.
Он слабо улыбнулся. Это была та самая, настоящая улыбка, которую я так любила.
— Я так по тебе скучал, — прошептал он. — Каждую секунду.
Я оставалась с ним до самого конца. Это были самые трудные и самые светлые дни в моей жизни. Мы не говорили о болезни. Мы говорили о нашем доме. О наших путешествиях. О том, как мы встретились. Он смеялся, глядя на старые фотографии на моем телефоне. Мы слушали океан.
Он умер тихо, однажды утром, держа мою руку в своей. Его последними словами были: «Спокойной ночи, красавица».
Я похоронила его там же, в Коста-Рике, на маленьком кладбище, с видом на океан. Я исполнила его мечту.
Вернувшись домой, я продала дом. Деньги, которые он оставил, я отдала в фонд исследования рака. Я начала ту самую «новую жизнь», о которой он писал. Но не ту, что он для меня придумал, а свою собственную.
Да, он предал меня. Самой жестокой ложью, какую только можно придумать. Но в основе этой лжи лежала любовь. Искаженная, испуганная, но настоящая. Я научилась жить с этой двойственностью. С болью от его ухода и с благодарностью за те последние дни, которые мы провели вместе.
Иногда, глядя на океан — а я переехала жить к морю — я думаю о нем. О том, как он боялся стать обузой. Он не стал. Он стал моей самой большой болью и моим самым важным уроком. Он научил меня, что любовь — это не только радость и доверие. Иногда это — прощение. Даже тогда, когда прощать, кажется, не за что...