Меня зовут Лида. У меня была подруга. Не с которой ты созваниваешься раз в месяц, а та самая, с которой идешь вместе по жизни со школьной скамьи.
Наталья —моя Ната. Она могла примчаться среди ночи из аптеки и острыми шуточками, которые спасают хуже парацетамола, но всё равно лечат. Мы сотни раз перетирали чужие романы и свои любовные узлы, собирали друг друга буквально по кускам, когда казалось «Всё. Жизнь - кончена». Пережили вместе: браки и разводы, юбилеи и похороны, новую работу и скандальное увольнение... У нас был маленький, очень наш, мир.
Потом появился Егор. Мой второй муж. Он работал много, но еще чаще молчал, в наши девчачьи сплетни не лез, чистоту соблюдал и без вредных привычек. Мне этого хватало. Да, взрыва эмоций с ним не было, но с возрастом начинаешь ценить спокойную и предсказуемую семейную жизнь.
Я забеременела. Беременность шла тяжело. Дочка Анфиса родилась с осложнением, да и моё здоровье начало "трещать по швам" так, что первый месяц я лишний раз даже не вставала с кровати. Тело было тяжелее свинца.
Ната помогала мне. Она не «заходила на часик», а практически жила у нас: смены пелёнок, баночки, градусники, походы со мной по врачам. Даже убиралась и супы варила. Она была рядом везде: забирала то меня, то ребенка с процедур, держала за локоть, когда я возвращалась — шаткая, и ничего не просила взамен. Мы шептались по ночам, как раньше. По‑тихому договорились: крестной Анфисы будет только она.
— Лидка, — говорила Ната смеясь, — Ща всё будет...
Я кивала и думала: «Как хорошо, что у меня есть такой человек». До сих пор не знаю, что бы я без неё делала.
* * * * *
Это был день как день: прикорм, врач, суп...
Ната вечером сказала:
— Останусь ещё на одну ночку. Утром мне рано на работу, а в свой конце города я только к утру доберусь. И у меня пусто в холодильнике… Ты не против?
— Конечно! — ответила я без секунды сомнения. — Вообще не вопрос!
Я уснула на диване в детской. Анфиса тихо сопела, ночник отбрасывал на стену кораблик.
Время — три с чем-то ночи, когда я проснулась от звука, будто кто-то шепчется в другом конце квартиры. Ничего подозрительного. «Чай что ли пьют?» — подумала я, накинув халат, и пошла на кухню.
Свет над плитой, даже не свет — тёплое пятно. И две тени, слишком близко, слишком знакомые слились воедино, прямо на кухонном столе. Я не сразу поняла, что именно увидела. Мозг отказывался складывать пазл в одну картинку. Ната, уткнувшись лбом в Егора, а его крепкие руки, с силой прижимали её к себе...
Я застыла. Хотелось смеяться и плакать одновременно. Хотелось закрыть дверь. Хотелось, чтобы этого не было.
Первой меня увидела Ната. Она отпрянула от Егора, как от кипятка, села на стул, потом сползла на пол, будто ноги её держать отказывались. Заговорила разом — шёпотом, слезами, какими-то отрывками:
— Лид, я… прости… я не знаю, что это… что со мной… я…
Егор молча натянул спортивные штаны, вышел на балкон и выкурил сигарету до фильтра.
Я шатаясь пошла в ванную. Открыла в кране холодную воду и умывалась... умывалась... умывалась... Пыталась смыть с глаз это "плохой сон".
Вода шумела, как глухая занавеска, и я думала только: «Сейчас наверное заплачет ребёнок». И он заплакал. Я вытерлась полотенцем, пошла в детскую. Анфиса хватала воздух во сне, как рыбка. Я взяла её, прижала. За спиной хлопнула балконная дверь. А потом и входная...
Когда я вернулась на кухню, там было уже пусто. Только две кружки, одна из которых была с отпечатком её губной помады, одиноко стояли на подоконнике.
* * * * *
Ната прислала две "голосовушки" — тянула «прости» так, что дрожал микрофон. Я послушала половину первой и заблокировала её. Не потому что обиделась — потому что у меня не было сил это слушать.
Общие знакомые шептались: «они теперь вместе». Где — неважно. Важно то, что в моей жизни вдруг стало тихо так, как бывает только в морге. Егор, кстати, молчал. Тогда на кухне я видела его последний раз.
Два года, если честно, у меня была не жизнь, а Ад... Мой мир был напрочь разрушен. Только наличие ребенка не давало мне окончательно поставить на себе крест. Я жила на автомате и исключительно ради Анфисы. Кормила, гуляла, стирала слюнявчики...
Даже не знаю, что было хуже: остаться без мужа или без закадычной подруги?
* * * * *
Благо мой декрет близился к завершению и я начала понемногу работать. Коллектив, дедлайны, праздники с накрытым «в складчину» столом. Да даже глупые жалобы от клиентов - всё было лучше, чем бесконечно находиться в той квартире, в которой я пережила предательство сразу двух любимых людей.
Я снова стала понемногу оживать. Начала по чуть-чуть краситься и наряжаться, даже уменьшилась моя тяга к сладкому, которое все это время поддерживало во мне жизнь.
И тут появился Арсений. Не герой романа про мушкетеров конечно, а обычный мужчина из инженерного отдела с долей иронии и привычкой чинить всё подряд. Он ввинтился в мою жизнь не как недостающий болтик и сразу помог заменить колодки у машины, повесил полку в ванной и начал сопровождать меня и Анфису на прогулках в выходные.
Он переехал ко мне. Мы вместе перетряхнули шкаф, разложили его рубашки рядом с моими платьями, перевезли книги, переставили кресло под лампу.
Я не думала о прошлом. Волнами, конечно, накатывало — но в такие моменты я научилась глубоко дышать и меня отпускало.
* * * * *
В тот день мы двигали диван на полметра. И когда прозвонил звонок, я, как полагается, пошла открывать.
На пороге — женщина, которую было не узнать с первого взгляда.
— Привет, — сказала Ната. Голос у неё был, как вата. — Можно зайти на минуту?
Я обомлела и молча ушла с прохода, пропуская её в квартиру.
Она присела на самый край табурета. Худые пальцы обхватили кружку, как печку, будто пытались вобрать в себя всё тепло из этой чашки. Глаза — серые, без света. Морщины, которые, казалось, вросли в неё за эти годы. Нос — тоньше. Щёки — впали. Она - девочка под сорок, была похожа на бабку, которая выжила в голод.
— Лид… — начала она. — Я не знаю, как... Просто скажу.
Я присела напротив.
— После того… — она не стала произносить это слово. — Мы с Егором пожили вместе два года. А потом он однажды утром вышел и не вернулся. Телефон выключен. Вещи остались все на своих местах. Друзья его не видели. Полиция — пожимала плечами. Он числится "без вести пропавшим" до сих пор.
Я молчала.
— А ещё он оставил… — она криво усмехнулась. — "Подарок." Но не тот, про который мечтают. Он "одарил" меня болячкой, которая не лечится. Моя жизнь пошла по кругу: врачи, таблетки, стационары... И голова… голову мне сорвало, Лид. Я осталась одна — и сломалась. Сначала терапию бросила, потом пришло вино по вечерам «для сна», а потом и каждый день. С работы… меня выперли. И тут… — она запнулась. — А тебя… тебя я потеряла. Самую близкую. И это хуже всего...
Она подняла на меня глаза:
— Я просыпаюсь каждую ночь, как по будильнику, и думаю, что было бы, если бы я тогда встала и ушла спать к себе домой. И мне страшно. И стыдно. И пусто. Я не прошу ничего. Просто хотела… назвать вещи своими именами. И попросить... Умоляю! Прости меня..!
Арсений стоял в дверном проёме и смотрел на нас, не вмешиваясь в разговор.
Я слушала. Где-то внутри — как будто стальной трос разматывался. Я не чувствовала злости. Не потому что я — святая. Потому что устала её носить в себе.
— Ната, — сказала я тихо. — Я тебя прощаю...
Она кивнула. Не заплакала. Просто кивнула.
— Спасибо, что впустила, — произнесла она. — Я пойду. Больше не потревожу.
Она не притронулась к кофе. Встала. На пороге огляделась — коротко. Как будто хотела зацепить взглядом что‑то из прежнего, но всё уже было другим.
Дверь закрылась тихо. Я постояла. Арсений подошёл, обнял меня.
— Ты как? — спросил он.
— Да вроде ничего, — ответила я. — Вроде даже как-то легче стало...
* * * * *
А через две недели к нам пришло новое потрясение.
Позвонила общая знакомая:
— Лид, ты слышала? Натка… её не стало. Говорят... Это она сама себя... Никто толком ничего не знает. Мы в четверг все хотим собраться, так сказать проводить... Придёшь?
- Приду. - и резко оборвала разговор.
Я села на край кровати и очень долго смотрела в одну точку, перематывая в памяти все наши с ней совместные дни.
Благодарю за каждый лайк и подписку на канал!
Приятного прочтения...