Виктор стоял в своем сарае и скептически оглядывал «сцену». Декорации пока ограничивались парой старых стульев с отваливающимися плетеными сиденьями и бабушкиным сундуком, который служил то горой, то троном, то скалой отчаяния.
Первой, как и обещала, примчалась Людмила с огромной сумкой-тележкой, набитой тряпками, нитками, какими-то баночками и целлофановым пакетом с домашним печеньем «для подкрепления духа».
— Ну что, артисты, готовы творить? — весело вздохнула она, снимая мокрый плащ. Под ним оказался яркий, цвета спелого персика, домашний костюм, который сразу сделал ее центром притяжения в этом унылом помещении. — Я тут кое-что принесла для вдохновения!
Она стала выкладывать на сундук содержимое своей сумки: отрез какой-то бархатной ткани, поблескивающий тусклым золотом, старую шаль с кистями, парик из мохера, напоминавшего белого пуделя после неудачной стрижки, и несколько потрепанных, но еще боеспособных театральных гримов.
Сергей, сжимающий в руках стопку распечатанных сценариев, смотрел на это богатство с благоговейным ужасом.
— Люд, а мы еще даже не начали репетировать, — осторожно заметил он. — Может, сначала слова выучим?
— Слова выучим, Сережа, не волнуйся, — отмахнулась Людмила. — А создать атмосферу нужно сразу! Чтоб дух захватывало! Витя, ты где? Командуй!
Виктор, закутавшийся в свой поношенный свитер, чувствовал себя не в своей тарелке. Он мысленно репетировал вступительную речь, но все фразы казались ему напыщенными и глупыми. Он был бухгалтером, ч…т возьми, а не Станиславским!
В дверь сарая, отряхиваясь от капель, как мокрая собака, вошел Борис. Он нес в руках гитару в чехле и маленький усилитель.
— Привет, а вот и оркестр, — хрипло улыбнулся он. — Готов подыгрывать. Если, конечно, розетка тут есть.
Розетки, разумеется, не было. Пришлось тянуть удлинитель из дома, что было отдельным квестом с участием мокрых проводов, грубых слов и одной сломанной ветки смородины.
Следом, размахивая зонтом-тростью как маршальским жезлом, появился Геннадий. Он был в строгом, но явно не дачном, пальто и с таким выражением лица, будто прибыл не на репетицию, а на плановую проверку санэпидемстанции.
— Ну, я пришел, — объявил он, окидывая сарай критическим взглядом. — Хотя до сих пор не понимаю, что я здесь делаю. У меня в понедельник отчет по квартальным показателям.
— А здесь, Ген, у нас показатели душевные, — парировал Виктор, насильно выдавливая из себя оптимизм. — Проходи, раздевайся. Сейчас чайку с Людочкиным печеньем организуем.
Геннадий снял пальто, под которым оказалась такая же строгая рубашка с галстуком. Он смотрел на всех с нескрываемым сомнением.
И, наконец, как всегда, чуть позже, словно выжидая момент для эффектного появления, пришла Тамара. Она словно плыла, под изящным зонтиком-тростью. На ней было мягкое кашемировое пальто, а в руках — термос.
— Коллеги, — сказала она, словно входя не в сарай, а в гримерку МХАТа. — Я принесла глинтвейна. Для сугреву и творческого тонуса.
Это была последняя капля, которая превратила сборище неудачливых стариков в некое подобие труппы. Аромат корицы, гвоздики и апельсина, смешавшись с запахом пыли и затхлости, создал странную, но волшебную атмосферу.
Расселись кто где: Виктор и Сергей на стульях, Тамара на сундуке, Борис прислонился к стене с гитарой, Геннадий стоял у входа, словно готовясь в любой момент сбежать, а Людмила устроилась на ящике и принялась тут же, на ходу, подшивать рукав будущего костюма.
— Ну что, друзья, — начал Виктор, чувствуя, как голос ему изменяет. Он откашлялся. — Мы собрались здесь не просто так. Мы… э-э-э… возвращаемся. Ненадолго. В то время, когда мы верили, что можем все. Сергей, давай начнем с первой сцены. Ты и Тома.
Сергей нервно поправил очки и поднял сценарий. Его руки дрожали.
— «Итак, осень. Последние листья покидают ветви, цепляясь за них отчаянной, почти человеческой хваткой…» — он прочел это с интонацией, приличествующей чтению доклада на педагогическом совете.
— Стой, стой! — взмолился Виктор. — Серега, ты же не погоду за окном описываешь! Это же метафора! Твоя героиня, которую играет Тома, она ведь чувствует себя этим последним листом! Она на распутье! Отчаяние, Сережа, отчаяние и надежда!
Сергей смотрел на него растерянно.
— Ну, я… я попробую.
Он снова начал, на этот раз пытаясь изобразить в голосе надрыв. Получилось еще хуже – фальшиво и натянуто. Геннадий у входа скептически хмыкнул.
Тамара, не дожидаясь своей реплики, мягко положила руку на рукав Сергея.
— Подожди, — сказала она. — Давай не читать, а просто… поговорим. Помнишь, о чем эта сцена? Ты – мудрый, но уставший от жизни человек, я – женщина, которая потеряла веру. Мы сидим в старом саду и говорим о вечном. Не торопись.
Она посмотрела на него не как на бывшего однокурсника, а как партнер по сцене. И случилось чудо. Сергей выдохнул, плечи его расслабились. Он снова взглянул в текст и произнес свою реплику уже иначе – тише, глубже, с той самой «грустинкой», которая была и у его героя, и у него самого.
— Неплохо, — кивнул Виктор, и в его голосе впервые зазвучали нотки былого режиссерского энтузиазма. — Теперь, Тома, твой ответ.
Тамара не стала даже смотреть в текст. Она знала эти слова. Они жили в ней все эти годы.
— «Ты говоришь – последний лист. А я вижу – первый. Первый, который осмелился улететь, не дожидаясь, когда его сметет ветром. В этом есть отчаяние, да, но есть и свобода».
Она говорила негромко, почти шепотом, но в сарае стояла такая тишина, что было слышно, как за окном шуршат по крыше капли дождя. Даже Геннадий перестал смотреть на часы.
— Браво! — прошептала Людмила, отложив иголку. — Вот это да… Тома, ты как будто и не уходила со сцены.
Первый лед был сломан. Дальше пошло веселее. Вернее, абсурднее. Настала очередь Геннадия. Его персонаж был комическим – вечно пьяный садовник, философствующий о жизни.
— «Жизнь, братцы, как этот червяк! — должен был сказать Геннадий, тыча пальцем в воображаемое насекомое. — Извивается, изворачивается, а в итоге его какая-нибудь птица склюет!»
Геннадий прочел это с таким мрачным, чиновничьим бесстрастием, что Виктор схватился за голову.
— Ген, да ты что! Это же смешно! Это должна быть клоунада! Гротеск! Ты должен быть похож на Чарли Чаплина, который вдруг заговорил о бренности бытия!
— Я не умею клоунаду, — угрюмо ответил Геннадий. — Я сейчас умею составлять отчеты и проводить совещания.
— А ты представь, что твой отчет – это и есть эта абсурдная речь! — не сдавался Виктор. — Что ты докладываешь его начальнику-воробью!
Геннадий посмотрел на него как на сумасшедшего, но потом в его глазах мелькнула искорка. Словно что-то щелкнуло. Он снова взглянул в текст, сгорбился, сделал глуповатое лицо и произнес свою реплику картавым, плаксивым голосом. Получилось нелепо, но уже по-другому. По-актерски.
Людмила фыркнула, Борис тихо подыграл на гитаре комический пассаж. И все, включая самого Геннадия, рассмеялись.
После этого репетиция пошла как по маслу. Вернее, как по разбитой грунтовой дороге, с кочками, ухабами и постоянными заездами в кювет. Они путали слова, Сергей пытался на ходу править реплики, Борис искал нужные аккорды, а Людмила то и дело вскакивала, чтобы примерить на кого-нибудь кусок ткани или приколоть зажимом слишком свободный рукав.
В какой-то момент Виктор, пытаясь показать Геннадию, как нужно падать в комической сцене, сам поскользнулся на мокром полу и чуть не приземлился в объятия к Тамаре. Та отшатнулась, и они оба, покачиваясь, поймали друг друга за руки. На мгновение их взгляды встретились. Виктор почувствовал, как уши наливаются жаром. Он быстро отпустил ее руку.
— Прости, я не…
— Ничего, — улыбнулась Тамара, и в уголках ее глаз собрались лучики морщинок. — Режиссер пошел на жертву во имя искусства. Уважаю.
К концу репетиции все были измотаны, но на удивление, довольны. Они сидели на ящиках и стульях, пили остывший глинтвейн из пластиковых стаканчиков и заедали его печеньем.
— Знаете, — сказал Борис, перебирая струны гитары. — А ведь неплохо вышло. Для первого раза. Я уж думал, будет полный провал.
— Да уж, провала не случилось, — согласился Геннадий, к собственному удивлению. Он уже расстегнул воротник рубашки и даже снял галстук. — Хотя мой зам по хозяйственной части, увидев это помещение, выдал бы предписание о его немедленном закрытии.
— Главное – атмосфера! — воскликнула Людмила. — А атмосфера уже есть! Я чувствую! Завтра привезу старый тюль, из него выйдут прекрасные занавеси!
Сергей молча сидел, глядя на испещренный пометками сценарий. На его лице была улыбка.
— Никогда не думал, что снова буду это держать в руках, — прошептал он. — Спасибо, Вить.
Виктор кивнул. Он чувствовал приятную усталость, которая обычно бывает после хорошо сделанной работы.
Вдруг снаружи, со стороны улицы, донеслись голоса и смех. Молодые голоса. К калитке Сергея подошла компания парней и девушек лет двадцати. Они были в современных дождевиках, с наушниками в ушах, и с любопытством заглядывали в полуоткрытую дверь сарая.
— Дяденьки, тетеньки, а что это вы тут делаете? — крикнул один из парней, рыжий и веснушчатый. Его друзья захихикали.
Собравшиеся в сарае переглянулись. Виктор почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Вот оно, момент истины. Сейчас они станут посмешищем.
Но вперед шагнула Тамара.
— Мы репетируем, — спокойно сказала она. — Спектакль.
— Спектакль? — удивилась девушка в розовой куртке. — Серьезно? А какой?
— Старый. Очень старый, — улыбнулся Сергей. — «Последний лист». Притча.
Молодежь переглянулась. Было видно, что они не ожидали такого ответа.
— А можно посмотреть? — не унимался рыжий.
— Репетицию? — переспросил Виктор. — Она не очень зрелищная. Мы тут в основном слова учим.
— А мы послушаем, — сказала девушка. — Все равно дождь. Скучно.
И вот, самый невероятный момент этого дня: молодежь, человек пять, уселась на старые бревна у входа в сарай, подняла капюшоны и стали слушать. Сначала с недоумением, потом с любопытством.
Виктор, окрыленный их интересом, снова стал режиссером.
— Ну, коллеги, у нас появилась первая живая аудитория! Давайте сцену с философским спором. Геннадий, Сергей, не подведите!
И они не подвели. Возможно, именно присутствие этих ребят заставило их собраться. Сергей говорил глубже и увереннее, Геннадий отпустил пару своих коронных шуток, которые наконец-то прозвучали как надо, и молодежь заулыбалась. А когда Тамара произнесла свой финальный монолог из первой сцены, в сарае снова воцарилась тишина.
Когда они закончили, рыжий парень первым нарушил молчание.
— Ничего себе… — сказал он с искренним удивлением. — А круто. Я, честно, думал, вы тут… ну, не знаю, водку на троих разливаете.
—Спасибо, — рассмеялся Сергей. — Это лучший комплимент за сегодня.
— А когда премьера? — спросила девушка в розовом.
— Э-э-э… — Виктор растерялся. — Мы еще не знаем. Мы только начали.
— А мы вам поможем! — неожиданно предложил рыжий. — У меня друг по колледжу на звукорежиссера учится! А Сашка, — он кивнул на другого парня, — он у нас по свету шарит. У них в гараже прожекторы старые валяются. Давайте, мы вам подсобим!
Эта инициатива повергла «труппу» в легкий шок. Помощь? От молодежи? Добровольная и бескорыстная?
— Ну… мы не против, — осторожно сказал Виктор. — Только мы… мы не быстро. Мы люди старой закалки.
— Да мы видим! — засмеялась девушка. — Но у вас круто получается. Как в старом добром кино.
Репетиция закончилась на этой мажорной и слегка сюрреалистичной ноте. Молодежь, представившись – Артем, Катя, Сашка – и пообещав зайти на следующей неделе, удалилась.
А в сарае еще долго стоял гул голосов. Все говорили наперебой, возбужденные и воодушевленные.
— Представляешь, Вить, у нас будут свой звукач и свой световик! — ахал Сергей.
— А я им тюль советского производства покажу! Ажурную, из натуральных ниток — мечтательно говорила Людмила. — Они такой никогда не видели!
— Главное, чтобы они мне провода в усилитель не спалили, — ворчал Борис, но ворчал уже беззлобно.
Геннадий, собираясь уходить, вдруг обернулся к Виктору.
— Слушай, а насчет того отчета… Я, наверное, в понедельник коллеге его перепоручу. Скажу, что у меня… творческий отпуск.
Виктор смотрел, как они расходятся, и чувствовал, как в его собственной, давно остывшей душе, разгорается какой-то новый, маленький, но очень упрямый огонек. Они сделали первый, самый трудный шаг и мир, оказывается, был к этому готов. И даже помог.
Виктор посмотрел на затянутое тучами небо и подумал, что, возможно, осень – это не конец, а самое интересное время года. Время, когда краски самые яркие, а воздух – самый чистый.
*****
Следующие две недели в дачном кооперативе «Осенний сад» творилось нечто невообразимое. Местные обитатели, привыкшие к размеренному ходу садовых часов и скандалам из-за межи, теперь с любопытством наблюдали за странными событиями вокруг одного из дачных домов.
Сарай, который все давно считали пристанищем для пауков и прошлогодних яблок, превратился в эпицентр кипучей деятельности. Оттуда доносились то возгласы, то смех, то драматические монологи, а иногда и тихая, задумчивая музыка гитары.
Молодежь — Артем, Катя и Сашка — в следующую же субботу явились, как и обещали, с целым арсеналом техники. Сашка, худой и сосредоточенный, притащил два старых, но грозного вида театральных прожектора.
— Это из спортзала в нашем ПТУ списывали, — пояснил он, мастеря из проволоки и изоленты подобие штативов. — Но светят — мама не горюй!
Артем,оказавшийся этаким рыжим энтузиастом, принес микшерный пульт, с которым обращался как с драгоценностью.
— У меня дядя на радио работал, это его старый. Он еще ламповый, звук — душа поет!
Людмила сразу взяла молодежь в оборот. Она заставила Артема и Сашку перетащить огромный рулон старого тюля, который пах нафталином и воспоминаниями.
— Вот этим мы сцену отгородим! — командовала она, размахивая рулеткой. — И не смейте говорить, что он желтый! Он — цвета старого золота!
Катя,тихая девушка с умными глазами, оказалась на удивление практичной. Она принесла степлер и скотч и ловко помогала Людмиле сооружать из тюля нечто, отдаленно напоминающее театральный занавес.
Виктор, наблюдая за этой суетой, чувствовал себя дирижером, который пытается управлять оркестром, играющим вразнобой. С одной стороны — его «актеры», которые то входили в раж, то вдруг скисали и начинали ворчать. С другой — эта шумная молодежь, которая все делала быстро, громко и с бесконечными вопросами: «А зачем это? А почему так?».
— Вить, я не могу! — однажды взмолился Сергей, откладывая сценарий. — Они же все переиначивают! Артем предлагает моему Старцу читать реплики речитативом, «чтобы было динамичнее»! Это же притча! Там должна быть плавность, медитативность!
— Успокойся, автор, — уговаривал его Виктор, сам едва сдерживая раздражение. — Они помогают. А насчет речитатива… мы просто вежливо скажем «спасибо, нет».
Сложнее всего пришлось Геннадию. Ему, человеку системы, было невыносимо трудно принять хаотичный, творческий процесс. Он то и дело пытался ввести регламент.
— Так, коллеги, давайте составим план-график репетиций! — предлагал он, доставая блокнот. — Понедельник – прогон первого акта. Среда – работа над ошибками. Пятница…
— Ген, брось, — останавливал его Виктор. — Мы же не на планерке. У Люды внук заболел, у Бориса поставка в магазин. Будем действовать по обстоятельствам.
Борис, к удивлению всех, нашел с молодежью общий язык быстрее всех. Оказалось, Артем немного играл на бас-гитаре. И вот они уже сидели в углу сарая, а Борис, оживленно жестикулируя, показывал ему какие-то аппликатуры.
— Вот видишь, вот этот блюзовый ход… он тут идеально ложится под монолог Тамары Васильевны! — гремел Борис, и в его глазах горел давно забытый огонь.
— Борис Самойлович, Вы гений! — восхищенно восклицал Артем. — Я такой соул не слышал никогда!
Личная жизнь героев тоже начала напоминать плохо отрепетированную, но очень занятную пьесу.
Однажды вечером к Тамаре на дачу, нарушая уютную тишину «Осеннего сада», подкатила дорогая иномарка. Из нее вышел подтянутый мужчина лет шестидесяти, с идеальной стрижкой и в безупречном пальто. Это был Алексей Петрович — состоятельный поклонник Тамары…
«Секретики» канала.
Рекомендую прочесть