Истоки иной веры: от Заратустры до балканских проповедников
С незапамятных времен человек пытался найти ответ на один из самых мучительных вопросов: откуда в мире берется зло? Природные катаклизмы, голод, болезни и бесконечные войны рисовали картину мира, полного страданий. Если боги всемогущи и благи, почему они допускают такое? Или, быть может, они не так уж и благи? Первую стройную систему, попытавшуюся примирить эти противоречия, создали в древней Персии. Маздеизм, а позднее его реформированная версия — зороастризм, — предложил концепцию дуализма. Согласно этому учению, миром правят два вечно враждующих начала: добрый бог света Ахура Мазда (Ормуз) и злой бог тьмы Ангра-Майнью (Ариман). Вся человеческая жизнь — это участие в этой великой битве. Праведными поступками человек помогает Ахура Мазде приблизить окончательную победу света, после которой наступит вечное царство добра. Эта идея была революционной. Она не только объясняла происхождение зла, но и наделяла человеческую жизнь смыслом и целью. Именно из зороастризма три великие монотеистические религии — иудаизм, христианство и ислам — почерпнули свои представления о рае и аде, ангелах и демонах, последнем суде и грядущем мессии. Пророк Заратустра (Зороастр), живший примерно в VI веке до н. э., сделал это учение доступным для всех, заявив, что для спасения души важны не дорогие жертвоприношения, а моральная чистота и праведная жизнь.
Позже, на стыке эллинистической философии, восточных мистических культов и иудео-христианских верований, возникло новое мощное течение — гностицизм. Его название происходит от греческого слова «гнозис», что означает «знание». Гностики пошли дальше зороастрийцев. Они заявили, что материальный мир, со всеми его страданиями, не мог быть создан благим Богом. Его сотворил низшее, злое божество — Демиург, которого они часто отождествляли с ветхозаветным Яхве. Истинный же Бог, духовный и непостижимый, создал лишь души, которые оказались заключены в темницу плоти. Спасение души, по мнению гностиков, возможно только через тайное знание (гнозис), которое приносят в мир небесные посланники, эоны, такие как Христос. При этом Христа они считали существом исключительно духовным, чье человеческое тело было лишь иллюзией. Эта идея, известная как докетизм, в корне противоречила христианскому догмату о боговоплощении, смерти и воскресении, и потому гностицизм был объявлен опаснейшей ересью.
Наиболее радикальное и организованное воплощение дуалистических идей нашло в манихействе, религии, основанной в III веке персидским пророком Мани. Он объявил себя преемником Заратустры, Будды и Христа и создал синкретическое учение, в котором борьба Света и Тьмы приобрела вселенский масштаб. Манихейская церковь была строго иерархична и делилась на «избранных», соблюдавших строжайший аскетизм (безбрачие, отказ от мяса), и «слушателей», которым дозволялись мирские послабления. Манихейство с невероятной скоростью распространилось от Китая до Римской империи, где стало серьезным конкурентом христианства. Святой Августин, один из отцов церкви, в молодости сам был манихеем в течение девяти лет, прежде чем разочароваться в учении и стать его яростным противником. Несмотря на жестокие гонения как в Римской империи, так и в Персии, манихейские общины продолжали существовать.
Их идейными наследниками на востоке Византийской империи стали павликиане, возникшие в VII веке в Армении. Они также придерживались дуализма, отвергали Ветхий Завет, иконы, крест и церковную иерархию. В отличие от миролюбивых манихеев, павликиане были воинственны и даже создали собственное государство на границе с халифатом, которое долгое время успешно противостояло византийским армиям. После их разгрома в IX веке многие павликиане были насильно переселены на Балканы, во Фракию, для охраны границы. Там, на плодородной почве смешения с местными славянскими верованиями, их учение дало новый росток — богомильство. Основателем этого движения в X веке считается болгарский священник Богомил. Богомилы унаследовали от павликиан дуалистическую доктрину, неприятие церковных таинств и материальных атрибутов культа. Они проповедовали строгий аскетизм и возврат к простоте раннехристианской общины. Их учение быстро распространилось по Балканам, особенно в Боснии, где богомильство на время стало государственной религией. Именно с Балкан, по одной из основных теорий, эти идеи начали свой путь на запад, в Италию и Южную Францию, где им суждено было разгореться ярким и трагическим пламенем катаризма.
Время «добрых людей»: расцвет веры катаров в Окситании
В XI-XII веках Западная Европа переживала духовный кризис. Официальная католическая церковь погрязла в роскоши и симонии — продаже церковных должностей. Высшие иерархи жили как светские князья, мало заботясь о спасении душ своей паствы. На этом фоне в народе росла тоска по «истинной», бедной и простой церкви, какой она была во времена апостолов. Это стремление породило множество еретических движений, самым значительным из которых стал катаризм. Первые очаги «заразы», как называли это учение церковные хронисты, вспыхнули в середине XI века в Ломбардии, Рейнской области и, что особенно важно, в Южной Франции — Окситании.
Именно в Окситании, или Лангедоке, катаризм нашел свою вторую родину. Этот регион сильно отличался от остальной Европы. Здесь процветали богатые торговые города, высокого уровня достигла культура трубадуров, а политическая власть была раздроблена между многочисленными графами и виконтами (графами Тулузы, виконтами Транкавель и др.), которые лишь номинально подчинялись королю Франции или королю Арагона. Местная знать была образованна, независима и терпима к инакомыслию. В этой атмосфере свободы и родилась уникальная цивилизация, где учение катаров смогло беспрепятственно развиваться.
Сами себя катары никогда так не называли. Этот термин, происходящий от греческого «катарос» (чистый), был придуман их противниками. Они именовали себя просто «добрыми христианами» или «добрыми людьми». Их учение было классическим дуализмом: они верили в существование двух богов. Один, добрый Бог, создатель духовного мира и бессмертных душ. Другой, злой бог, Сатана или Люцифер, создатель всего материального мира, включая человеческое тело, которое считалось темницей для божественной души. Катары отвергали Ветхий Завет, считая его повествованием о деяниях злого демиурга. Они отрицали реальность воплощения Христа — по их мнению, он был лишь ангелом с призрачным телом и не мог по-настояшему страдать и умереть на кресте. Крест, как орудие пытки и материальный объект, был им отвратителен. Они отвергали все католические таинства — крещение водой (считая его бессмысленным, особенно для младенцев), евхаристию, брак (поскольку он вел к деторождению, то есть к заточению новых душ в темницы плоти). Они не строили церквей, считая, что молиться можно где угодно.
Община катаров делилась на две четкие группы. Подавляющее большинство составляли «верующие» (credentes). Они вели обычную мирскую жизнь, но верили в учение «добрых людей», оказывали им поддержку и надеялись получить спасение перед смертью. Элитой движения были «совершенные» (perfecti), мужчины и женщины, прошедшие особый обряд посвящения — консоламент (consolamentum). Это было единственное таинство, которое они признавали, своего рода духовное крещение, совершаемое возложением рук и Евангелия от Иоанна (единственного, которое они полностью принимали). После консоламента «совершенный» давал обет вести строжайшую аскетическую жизнь: полное безбрачие, отказ от любой пищи животного происхождения (мяса, яиц, молока), поскольку все живое, по их мнению, могло содержать переселившуюся душу. Они постоянно постились, много молились и вели странствующий образ жизни, проповедуя свое учение. Эти «добрые люди» своим личным примером — бедностью, смирением, искренней верой — представляли разительный контраст с коррумпированным и алчным католическим духовенством, что и обеспечило им огромное уважение и влияние в народе, от крестьян до высшей знати. Многие знатные дамы Окситании, такие как Эсклармонда де Фуа, становились «совершенными» и открывали дома для женщин-катарок, которые служили школами, больницами и приютами. К концу XII века катаризм в Лангедоке превратился в настоящую контр-церковь со своей иерархией — епископами и диаконами. В 1167 году в Сен-Феликс-де-Караман состоялся большой собор катаров, на который даже прибыл глава богомильской церкви из Константинополя, папа Никита, что свидетельствует о тесных связях между восточными и западными дуалистами.
Крестовый поход против «чистых»: трагедия Лангедока
Католическая церковь долгое время пыталась бороться с катаризмом путем проповедей и диспутов. В Лангедок отправлялись видные церковные деятели, такие как святой Бернард Клервоский, а позже и святой Доминик, основатель ордена доминиканцев. Однако их миссия не имела большого успеха. Аскетизм и красноречие «добрых людей» оказывались убедительнее. К началу XIII века папа Иннокентий III, один из самых могущественных понтификов в истории, осознал, что ересь пустила слишком глубокие корни и угрожает самому единству христианского мира. Он сравнивал Лангедок с землей, «зараженной ядом ереси». Последней каплей стало убийство в январе 1208 года папского легата Пьера де Кастельно, в котором обвинили окружение графа Раймунда VI Тулузского, самого могущественного сеньора Окситании, известного своей терпимостью к катарам.
В ответ Иннокентий III призвал к крестовому походу против еретиков-альбигойцев (название происходит от города Альби, одного из центров катаризма). Это был первый случай, когда крестовый поход был объявлен не против мусульман на Святой земле, а против христиан в самом сердце Европы. Папа обещал участникам похода отпущение грехов и, что было куда более соблазнительно, земли еретиков. На этот призыв откликнулись тысячи рыцарей из Северной Франции, жаждавших славы, добычи и новых владений. Духовным лидером похода стал аббат ордена цистерцианцев Арнольд Амальрик, а военным — амбициозный и жестокий барон Симон де Монфор.
Летом 1209 года огромная армия крестоносцев вторглась в земли виконта Раймунда-Рожера Транкавеля. Первым на их пути оказался процветающий город Безье. Горожанам было предложено выдать катаров, которых в городе было около двухсот человек. Они отказались. 22 июля 1209 года город был взят штурмом. Началось ужасающее кровопролитие, не делавшее различий между правым и виноватым, мужчиной и женщиной, взрослым и ребенком. Когда один из рыцарей спросил папского легата Арнольда Амальрика, как отличить еретиков от правоверных католиков, тот, по словам летописца, произнес знаменитую фразу: «Убивайте всех, Господь своих узнает!». Город был отдан на разграбление и предан огню, унеся с собой, по разным оценкам, от 8 до 20 тысяч жизней. Весть об ужасах Безье разнеслась по всему Лангедоку, посеяв панику. Многие города и замки сдавались без боя. Однако столица владений Транкавеля, мощная крепость Каркассон, оказала сопротивление. После недолгой осады, лишенный воды, город сдался. Молодой виконт Раймунд-Рожер был предательски схвачен во время переговоров и вскоре умер в заточении. Его земли были переданы Симону де Монфору, который стал новым виконтом Каркассона и Безье.
После этого война превратилась в серию осад, жестоких сражений и карательных экспедиций. Замки, оказывавшие сопротивление, подвергались безжалостному уничтожению. Пленные «совершенные», не желавшие отречься от своей веры, встречали свою участь в пламени костров. Один из самых известных эпизодов — осада замка Минерв в 1210 году, где после сдачи крепости около 140 «совершенных» приняли мученическую смерть в огне. Война становилась все более ожесточенной. На сторону окситанского сопротивления встал граф Раймунд VI Тулузский, а затем и его могущественный сюзерен, король Арагона Педро II Католик. Король, известный своей преданностью католической вере, был обеспокоен усилением французов у своих границ и вторжением в земли его вассалов. Решающее сражение произошло 12 сентября 1213 года у замка Мюре, недалеко от Тулузы. Несмотря на огромное численное превосходство, армия окситанцев и арагонцев была наголову разгромлена рыцарями Симона де Монфора. Сам король Педро II погиб в бою. Битва при Мюре стала поворотным моментом крестового похода. Она похоронила надежды на создание великой арагонско-окситанской державы и открыла французам путь к полному завоеванию Юга.
Последняя битва за Окситанию: от Мюре до договора в Мо
Поражение при Мюре и гибель короля Педро II Арагонского стали катастрофой для Окситании. Казалось, дело сопротивления проиграно. Симон де Монфор, воодушевленный победой, продолжил завоевание и в 1215 году, после долгих интриг и военных действий, вступил в Тулузу, столицу Лангедока. Четвертый Латеранский собор, созванный папой Иннокентием III в том же году, официально лишил Раймунда VI его владений и передал их Симону де Монфору, который стал новым графом Тулузским. Старый граф вместе со своим сыном, будущим Раймундом VII, был вынужден отправиться в изгнание.
Однако окситанский дух не был сломлен. Жестокое правление Монфора и северных баронов, которые смотрели на местных жителей как на завоеванный народ и презирали их культуру и язык, вызвало всеобщее недовольство. В 1216 году, после смерти Иннокентия III, Раймунд VI и его сын вернулись в Окситанию и возглавили мощное восстание. Города и замки один за другим поднимались против французских гарнизонов. Кульминацией этого контрнаступления стало освобождение Тулузы в сентябре 1217 года. Горожане с восторгом встретили своего законного правителя. Симон де Монфор немедленно осадил мятежный город. Осада Тулузы длилась девять месяцев и была чрезвычайно ожесточенной. Горожане, включая женщин, отчаянно защищали свои стены. 25 июня 1218 года судьба настигла и самого Симона де Монфора: он был сражен камнем, выпущенным из камнеметной машины, которой, по легенде, управляли женщины Тулузы. Смерть «льва» крестового похода вызвала ликование по всей Окситании и привела к отступлению крестоносцев.
После гибели Монфора его сын, Амори, не обладавший ни талантами, ни энергией отца, не смог удержать завоеванное. В течение нескольких лет, с 1218 по 1224 год, Раймунд VI, а после его смерти в 1222 году — Раймунд VII, успешно отвоевывали свои земли. К 1224 году почти вся Окситания была освобождена, и казалось, что независимость региона восстановлена. Однако в эту борьбу вмешалась сила, с которой окситанские сеньоры не могли тягаться — французская корона. Амори де Монфор, поняв, что не в силах удержать Лангедок, уступил все свои права на эти земли королю Франции Людовику VIII.
В 1226 году французский король лично возглавил новый крестовый поход. На этот раз это было уже не сборище баронов в поисках добычи, а мощная королевская армия. Перед такой силой Окситания не могла устоять. Огромные города, такие как Авиньон, Ним, Каркассон и Альби, сдавались практически без боя. Лишь Тулуза готовилась к отчаянной обороне. Однако поход внезапно прервался: в ноябре 1226 года Людовик VIII умер от дизентерии. На престол взошел его малолетний сын Людовик IX (будущий Святой Людовик), а регентом стала его энергичная мать, Бланка Кастильская. Война продолжалась еще три года, но силы были неравны. Измотанный двадцатилетней борьбой, Раймунд VII был вынужден пойти на переговоры.
В 1229 году в городе Мо, недалеко от Парижа, был подписан унизительный мирный договор, вошедший в историю как Договор в Мо-Париже. Раймунд VII должен был публично покаяться, его армия распускалась, стены Тулузы и других городов срывались. Большая часть его владений отходила французской короне. Оставшуюся часть он сохранял пожизненно, но его единственная дочь и наследница, Жанна, должна была выйти замуж за брата короля, Альфонса де Пуатье. В случае отсутствия у них детей, все земли отходили короне. Так и случилось: после смерти Альфонса и Жанны в 1271 году графство Тулузское окончательно стало частью Франции. Договор в Мо стал смертным приговором для независимой окситанской цивилизации. Война, начавшаяся под предлогом борьбы с ересью, завершилась полным политическим поглощением процветающего региона его северным соседом. Для самих же катаров самые страшные времена были еще впереди.
Инквизиция и последние костры: закат веры катаров
Альбигойский крестовый поход нанес смертельный удар политической независимости Окситании, но не смог полностью искоренить катаризм. Учение «добрых людей» ушло в подполье. Рассеянные по деревням и горным замкам, «совершенные» продолжали тайно проповедовать, поддерживаемые верующими. Для окончательного решения «еретической проблемы» католическая церковь создала новый, гораздо более эффективный инструмент — инквизицию.
В 1231-1233 годах папа Григорий IX учредил специальный церковный трибунал для розыска и суда над еретиками, передав его в ведение нищенствующих орденов, в первую очередь доминиканцев. Инквизиторы были напрямую подчинены папе, что делало их независимыми от местных епископов и светских властей. Они обладали чрезвычайными полномочиями: могли вести следствие, прибегать к суровым методам дознания, включая пытки (официально разрешенные в 1252 году), и выносить приговоры. Система инквизиционного процесса была построена на доносах и тайных свидетельствах. Обвиняемый не знал имен своих обвинителей, ему редко предоставляли адвоката, а основной целью следствия было добиться признания. Тех, кто раскаивался, приговаривали к различным наказаниям: от паломничества и ношения позорящих «крестов еретика» до пожизненного тюремного заключения. Тех же, кто упорствовал в своей вере или вторично впадал в ересь, «отпускали светской власти», что было иносказанием для передачи на сожжение.
Инквизиция развернула в Лангедоке настоящий террор. Атмосфера всеобщего страха и подозрительности охватила регион. Сосед доносил на соседа, дети — на родителей. Тысячи людей были вызваны на допросы. Несмотря на жестокость, многие катары и их сторонники продолжали сопротивление. Последними оплотами их веры стали уединенные горные замки. Самым известным из них был Монсегюр, расположенный на вершине неприступной скалы в Пиренеях. С 1232 года Монсегюр стал неофициальной столицей и святыней подпольной катарской церкви. Здесь жили главные иерархи, находили убежище «совершенные» и хранилась казна движения. В мае 1243 года королевская армия осадила Монсегюр. Осада длилась десять месяцев. Небольшой гарнизон отчаянно защищался, но в марте 1244 года, после того как отряд баскских наемников смог захватить ключевую оборонительную башню, крепость была вынуждена сдаться. Условия капитуляции были суровы: всем жителям, не отрекшимся от катарской веры, была обещана смерть. Около 225 «совершенных» и «верующих», отказавшихся предать свои убеждения, добровольно спустились с горы, чтобы принять общую мученическую участь в огромном костре, разожженном у ее подножия. По легенде, перед падением крепости нескольким «совершенным» удалось бежать, унеся с собой «сокровище катаров» — возможно, священные книги или казну. Падение Монсегюра стало символическим концом организованного катаризма.
Последним значимым оплотом сопротивления оставался замок Керибюс. Он пал в 1255 году. После этого катаризм выживал лишь в виде небольших, разрозненных групп, скрывавшихся в лесах и горах. Инквизиция методично выслеживала и уничтожала последних «добрых людей». Одним из последних известных «совершенных» был Гильом Белибаст. После долгих скитаний в Каталонии он был предан, схвачен, и его земной путь завершился на костре в 1321 году. К середине XIV века катаризм был практически полностью уничтожен. Так закончилась история уникальной христианской конфессии, бросившей вызов могуществу римской церкви. Ее уничтожение стало также концом блестящей цивилизации Окситании, которая была поглощена французским королевством, навсегда утратив свой язык, культуру и независимость.
Понравилось - поставь лайк и напиши комментарий! Это поможет продвижению статьи!
Подписывайся на премиум и читай дополнительные статьи!
Тематические подборки статей - ищи интересные тебе темы!
Поддержать автора и посодействовать покупке нового компьютера