Ее искали, находили, вели с ней беседы. Поднимали вопрос о спецшколе. Ставили на учет в детскую комнату. Ставили на вид, контролировали и предупреждали. Но она снова убегала, снова пропадала, пока не поймают. Родители отчаялись уже хоть что-то исправить, и только Валя надеялась на перемены к лучшему.
Она была такой хорошей девочкой, эта Валя. Девочка припевочка. Девочка - ромашка. Косички, платьица, романы о хорошем, вечном и добром. Она совсем не знала настоящей жизни. Той самой прекрасной жизни, которую вдыхала Женя в себя, впитывала вместе со всеми сопутствующими вкусами и запахами, запахами дороги, леса, больших городов и мокрого асфальта. Запахами костра и самогона из банки, пускаемой по кругу. Запахами цветов, речной свежести и немытых тел. Запахами бензина, жареного шашлыка и сырых городских подвалов.
Валя не знала, чем дышат все те люди, с которыми знакомилась Женя, байкеры и суровые дальнобои, деревенские бабушки и околодорожные п*оститутки. Какой-то крутой мотоциклист подарил Жене на память свою кожаную куртку, и куртка, так же, как и Женя, впитывала в себя мир.
Валя не знала вкуса сигарет и алкоголя. Никогда не купалась в настоящем море, на самом настоящем диком пляже. Не блудила по заброшенным селам, не убегала от милиции, не воровала в магазине продукты, не сдергивала с веревок белье, не лакомилась фруктами с чужих садов, не замерзала и не грелась о голые тела своих товарищей по бродячим странствиям.
Владимир давно ничему не удивлялся.
- Кто мы с тобой? Детдомовцы. Кто наши родители? Уж точно, не какие-нибудь важные шишки, как в индийских фильмах. Нас, Света, не птичка в золоченой корзинке принесла, а изъяли из неблагополучных семей. Отобрали от алкашей и бродяг. Я всегда боялся наследственности - от осинки апельсинки не растут. С нами прокатило, так с дочерью не прокатило.
- С Валей прокатило, - шепнула Светлана.
- Вот чего я и боюсь. А с будущими Валиными детьми что? Очень жалко девку. Она ни в чем не виновата, чтобы так страдать. И вот увидишь, ТОЙ повезет с ребенком. Если у нее вообще дети будут. Правда, и ценить ТА этого дара не будет.
Светлана не решилась возразить мужу. Ее кольнуло, что Владимир даже по имени старшую не назвал. Не простил. А это любой матери больно.
Года через два, когда Валюшка уже настоящей невестой стала, вернулась в семью и старшая дочка. Да как вернулась - на коленях приползла. И прощения просила на коленях.
Свободной жизни Женьки пришел конец. Неожиданно и довольно жестко. Женька болталась по свету, как стрекоза порхает летом по лугу - под каждым кустом - и кров и стол. Вот и для Женьки в каждом городе находилась хата, где можно было остановиться, передохнуть, помыться хотя бы элементарно. Сарафанное радио таких «перекати-поле», как Женька, работало отменно.
В очередной бродячей «хазе», похожей на все остальные своей неухоженностью и чрезмерной обжитостью тараканами и клопами, Женька, поев, что Бог послал, и выпив за компанию сивухи, разморенная после ржавого душа, завалилась спать на какой-то топчан. На кухне мирно гудела пьяненькая компания таких же, как она, путников и хозяев приюта.
Беседы за жизнь вкупе с вареной колбасой и спиртным, согревшим вечно пустой Женькин желудок, уморили, усыпили молодую путешественницу. Она спала крепко и долго - без сновидений. Проснулась в нехорошей, тревожной тишине, означавшей - здесь что-то не чисто.
Так и было. На замызганном кухонном полу распласталось окровавленное тело хозяйки квартиры. В коридоре валялся уже хладный труп хозяина. Женька возрадовалась, что спала прямо в верхней одежде, натянув на ноги баретки, рванула к выходу и тут же столкнулась со служителями закона, вызванными измученными ночными кутежами нехорошей семейки соседями.
Милиционеры были измучены не меньше - настали лихие времена, и выезд на очередного «жмура» стал обыденным делом, надоевшим всем до черта. Конечно, они обрадовались - банальная бытовуха. Исполнитель прямо в руки кинулся. Вонючая бомжиха-бродяжка. Закрыть дело с концами и вздохнуть облегченно. Тут и без этой бытовухи глухарей девать некуда.
Не срослось - у бродяжки нарисовались родственнички, которым не все равно. И именно родственнички закрутили проржавевший маховик. Особенно старался папаша, некий весьма уважаемый работяга, смех, кого сейчас удивишь многолетним и доблестным трудом? Однако было сделано все, чтобы безымянная и беспаспортная бомжиха вновь обрела имя и паспорт, прописку и возраст, да ко всему прочему, пошла по делу об убийстве как свидетель.
Стоило удивляться, что Женька была преисполнена благодарности к столь презираемым ею предкам? Она целовала руки отца и матери, потому что недавняя перспектива увидеть бескрайнее небо через клеточку ее удручала. Все что угодно, хоть расстрел, только не это! Стены и клетки Женьку пугали до осиновой дрожи.
Она отмылась от налипшей грязи, вывела вшей, вылечилась от болезней, прилипшей к ней за годы странствий и выкинула подарок байкера, роскошную кожанку, на помойку - тем самым поставив крест на своей прошлой жизни. Она стала совсем другим человеком, правда, не таким, как Валя. Валя была чиста изнутри. А Женька лишь снаружи. Печать порока никакими средствами с лица не выведешь. Хотя... Какой это порок? Разве можно дикое животное обвинять в том, что ему не хочется жить в квартире, а тянет в тайгу? А Женя старалась жить в квартире, старалась все забыть. Разве она не молодец?
Валя пошла работать по специальности. Она учила ребятишек доброму и вечному. Ну а какая еще должна быть специальность у прекрасной, милой, образованной девушки? Правда, денег профессия педагога не приносила совсем. Нервы трепала (детишки уже не те), мозг выносила, зрение портила, а конпенсации - ноль. Поэтому добычей бабла занималась Женька. Ну а что? Она-то не отличалась каким-то особенным политесом, зато умела постоять за себя. Потому и пошла на рынок торговать турецко-китайским ширпотребом, хлынувшим на Святую Наивную Русь грязно-пестрой лавиной.
Женька помогала теперь и сестренке, и родителям, оказавшимся внезапно не у дел. Славный завод, годами созидавшийся поколениями трудяг, в пару лет развалили и разворовали, растащили на куски.
Мать быстро пришла в себя и устроилась сторожем в школу, где работала Валя. Копейки, но все-таки... Отца закрытие завода убило наповал. Все то, во что он верил, за что держался, смысл жизни - разбилось на мелкие осколки, и эти осколки больно впивались в его сердце. Если учесть нехилые удары от Женьки, нанесенные ранее, можно вообразить, во что это большое и сильное мужское сердце превратилось. В клочья, в кровавые ошметки, вот! А казалось - скала, глыба. Вот тебе и глыба - два инсульта, и последний путь на кладбище.
Странно. Убивалась по папе больше всех Женя. Валя держалась мужественно. Ей было, за что держаться. Работа. Работа. Работа. А еще мама, которая внешне казалась невозмутимой, но внутри ее души такие процессы происходили - мама не горюй.
Конечно, мама старалась не трогать лишний раз старшую дочь - той и так несладко было. Но ведь так хотелось высказаться, вылить обиду, злобу, отчаяние, все, что накопилось за эти годы. Светлана все силы в кулак собрала - Валя обстоятельно и понятно ей объяснила, что к чему. Если мать сорвется на старшую, то та вновь уйдет. Бросит все, свалится в пропасть - что потом?
А так старается человек, и пашет, и пашет, и пашет на проклятом этом рынке, день деньской без выходных и проходных.
- Наши с тобой зарплаты, мама, слезы! Слезы, ты понимаешь? Женька трудится для нас, понимаешь? Не мешай ей. Не трогай ее и не дергай, не поливай «осинку», хорошо?
И Светлана закопала топор войны. Именно Женя ухаживала за отцовской могилой, именно Женя помогла с ремонтом в квартире, именно Женя кормила и одевала всю семью. В чем винить ее? С кем не бывает... И гены эти, к тому же. Пусть спят, ненавистные подлые гены, пусть спят вечным сном. А Валечка - святая. Воистину, ангельский ребенок, божий дар!
Валечка и правда походила на ангела, беленькая, ясноглазая... Она никогда не повышала голос, ни с кем не ссорилась - ее очень любили дети, даже башибузуки из седьмого класса, воистину несносные создания. Валечка чудесно пела, вышивала, обустраивала уют, находила подходы и ключики к любому человеку, даже к стервозной директрисе, очень шустрой бабочке, сумевшей сориентироваться в пространстве: «Если нет денег от региональных властей - то их надо выцыганить из родителей.» На шторы, на ремонт, на туалетную бумагу, на учебники, на... подарки директору...
Валя гибко, без нажима, уводила «своих» родителей от жадной директорки.
- Вы посмотрите на моих, Нина Александровна, ну откуда у них? Я понимаю - в классе «занковцев», там и папы обеспечены, и мамы - сплошь и рядом - бизнесвумен. Да и активные такие, приятно смотреть. А мои - работяги, потерявшие работу. Все почти на бирже. Откуда у них деньги? Девяносто процентов деток по квоте в столовой питаются! Я их по другому задействую, можно? Мы сами ремонт сделаем!
- У меня ремонта нет в смете.
Но Валя, как солдат из сказки, умела варить «кашу из топора». Денег на ремонт как бы не было. Но краска-то была? Хоть какая-нибудь. Клей? Кисти от советских времен оставшиеся? И вот так, потихоньку, тихой сапой, вытягивала от начальства все необходимое для работы. Родители были настоящими трудягами. Сами вызывались помогать любимой учительнице. И ремонт в классе выглядел на порядок лучше халтуры, сработанной в остальных помещениях.
Да, ангел. Только в личной жизни ангелу Вале не везло.
В отличие от Женьки. Казалось бы, кому интересна вульгарная, крикливая, курящая рыночная торговка? А Женька была интересна. И не прощелыгам рыночным - тех Женька отшивала на раз-два, а именно - приличным мужикам. С образованием и деньгами. Вот тебе раз! Чудеса!
Всякие ухажеры были. И бандиты увивались, и торговцы из стран ближнего зарубежья, и безнесмены, и даже профессор один в любви признавался. Но особо не липли - к Женьке сильно не прилипнешь. Правда, директор рынка, Могудин, жирный такой, лысый, противный, особо настойчивым был. Противный, да при деньгах. Женька ему авансы делала иногда, но особо к себе не подпускала.
Непонятно, что такое находили мужчины в Женьке. Хотя, чего тут непонятного - у рыночной торговки был богатый опыт общения с противоположным полом. Она знала подноготную соискателей от и до. Ей бы психологом работать. Мужским! Или педагогом в мужском клубе. Однозначно! Женька была проста и понятна. А вот Валентина - не проста и не понятна. Ее робели. Перед ней краснели. Боялись обидеть и, упаси Бог, что-нибудь не то ляпнуть. Это же нежная Снегурочка - к ней прикоснуться страшно, не то что в постель уложить! Эта девушка была создана для принцев! Или эльфов. А эльфов в городе нет. А если и есть, то давно улетели в теплые края.
И потому весело и с помпой выдали замуж Женьку за прекрасного... Серегу, мастера на все руки, крепкого и уверенного в себе! Серега присмотрелся к женскому царству и мигом устроил в нем свой веселый и ненавязчивый патриархат, от чего все сразу вздохнули с облегчением. Наконец-то в доме мужчина. Наконец-то все починено, прибито, прилажено. На даче Светланы вырос добротный и крепкий зимний дом, в семье появились нормальные деньги. В общем, наши победили. Противный Могудин остался с носом. Женька особо по этому поводу не печалилась - со спокойной душой с рынка ушла.
Жить с мамой - куда ни шло. Жить с незамужней красавицей невесткой - неудобно. Серега переписал на Валю отдельную однушку, теща соблаговолила проживать в новом доме на даче, ну а сами молодые остались полными хозяевами двухкомнатной квартиры.
И все у них складывалось замечательно! Прекрасно! Спокойно и без стрессов! Никаких гадких историй с интрижками на стороне - Серега никогда не облизывался на Валентину, свою Женьку любил до посинения. С уважением относился к Светлане, называл ее мамой, с удовольствием копался в огороде, заколачивал деньги, да еще и парнишку симпатишного жене заделал. Мастер, чего уж там!
И это была нормальная и счастливая жизнь!
Анна Лебедева