(«Граф Хортица») специально для @wargonzoya
Анатолий Иванов популярен как Брунов…
(Евгений Абдрахманов. «Книжный бум»).
В предыдущем разговоре я обмолвился о том, как мне стало известно, что «Фантомасов» было несколько, в то время, когда сенсацией был «Фантомас» с Луи Де Фюнесом и Жаном Марэ.
«В Москве два университета – старый и новый» – уточняет в «Трех сестрах» Владимир Дружников, чьим голосом говорит и хохочет главный Фантомас моего детства.
Подрывной «план Даллеса» тоже существует в двух версиях. Одна изложена в эпопее Анатолия Иванова, другая притаилась на страницах романа «Параллакс», который написал перебежчик Владимир Юрасов, товарищ эксцентричного мыслителя Климова.
Об этой книге я узнал совершенно случайно, штудируя пачку «Русской мысли», где новинку рекламировали в отделе объявлений и некрологов. Она была также недоступна, как и фильм Алана Пакулы «Заговор «Параллакс» – шедевр кино-конспирологии в одном ряду с «Кандидатом от Маньчжурии» и «Тремя днями Кондора», которые нам все-таки показали.
Домысливание произведений по названиям в ту пору было нормой, и я почему-то решил, что юрасовский «Параллакс» – какая-нибудь антисоветская антиутопия в духе модного Воннегута либо второстепенная фантастика, приправленная старческим эротизмом а ля Берроуз.
«Русскую мысль» (в чисто исследовательских целях) я приобрел у четы скользких отъезжантов по трешке за номер. Так что, в данном гешефте всё было сделано честным путем – рыцарь свой счет оплатил.
Впечатляющий текст, приводимый Ивановым, регулярно цитировали пропагандисты и политинформаторы. Подлинность таких документов не имеет значения, как первоисточник блюзов для поклонника Лед Зеппелин. Важен эффект. Позорная репутация «Протоколов» не мешала восхищаться свирепостью этой фальшивки дочери композитора Скрябина, пламенной сионистке Ариадне:
– Сегодня тихо, а завтра будет погром, — отвечала она. — Никакая западная демократия, никакие конституции и либеральные законы не помогут. Евреев надо срочно спасать.
– Как спасать?
– Возьмите «Протоколы сионских мудрецов», там сказано, как евреи организуют подпольную работу.
Опять же, если верить биографам. Но, не нами сказано: Друг мой, настоящая правда всегда неправдоподобна, знаете ли вы это?
«Даллес» от Иванова горячил миллионы голов, а его заокеанский братец-близнец в числе прочих произведений-изгоев томился в пыли по магазинам, где их никто не брал и не берет.
Никто его не видел. «Протоколы» тоже никто не видел, и тем не менее, для многих они то сбываются, то не сбываются, как мечты в песнях у Юрия Антонова и у Жана Татляна.
А на самом деле это… – страшно подумать, сколько текстов по развенчанию очередного мифа начинается с этих слов. Но, в каждом мифе есть доля истины, и наоборот.
Плывущий человек для меня уже утопленник, произносит в «Набережной туманов» Робер Ле Виган, сыгравший Спасителя в картине «Голгофа» с «зигующим» Жаном Габеном в роли Понтия Пилата. После освобождения Франции, этот друг и единомышленник одиозного Селина получит десять лет каторги. Отбыв большую часть срока, актер переберется в Аргентину доживать свой век в бедности и забвении.
Отдавший Вигана на расправу в «Голгофе», Габен закончит войну в форме американского солдата в рядах дивизии генерала Леклерка.
Как видите, и туманы, и «Виганы» бывают разные, а романы, тем более. При всей исчерпанности тем и приемов, до сих пор не существует двух абсолютно одинаковых книг. Также как не бывает идентичным отношение к тому, что в них написано. Мельком попав в поле зрения словцо, даже опечатка, запоминаются и сводят с ума того, кому они были адресованы по неписаным законам магии хаоса.
В положенный ему час, юрасовский «Параллакс» выплыл из тумана, которым подернуто сомнительное, а то и преступное прошлое большинства литераторов второй волны.
Честно говоря, роман показался мне нудноват – соцреализм наизнанку в духе Айн Рэнд, чьи сочинения свободно продавались в букинисте на улице Качалова еще при Брежневе.
Но я продолжал читать, как это делает пассажир поезда, захвативший в дорогу первую попавшуюся книгу.
Местами напомнило «Игру без правил» по Льву Шейнину и «Бой после победы» по Ардаматскому. Как выражаются в таких случаях – добротная проза.
И был-таки вознагражден. Пятнадцатая – самая интересная глава в романе. Под невинным названием «Берлинские истоки» скрывался любопытный сюрприз. Собственно, только её я и перечитывал, упиваясь реализмом на уровне «Похорон в Берлине» Лена Дейтона, представляя, как могли бы изобразить это на экране, скажем, Владек Шейбал и Майкл Кейн.
В задней комнате обыкновенной квартиры навстречу Серову поднялся неизвестный высокий, по-спортивному худощавый — и сказал с американским акцентом:
– Здравствуйте, товарищ.
– Здравствуйте, — ответил Серов, пожимая костлявую сухую сильную руку и, перейдя на английский язык, спросил:
– Надеюсь, у вас не было затруднений?
– О, нет. Это прекрасная идея использовать гитлеровские подземелья. В явочную квартиру незнакомца провели подземным ходом из развалин рейхсканцелярии Гитлера.
Далее, вперемежку с дельными советами по нейтрализации «второй волны» понеслась конспирология наизнанку, совершенно идентичная откровениям Анатолия Иванова. Если поменять собеседников местам, один в один получится «план Даллеса».
Cудите сами:
Серов мысленно проверил намеченную ночью повестку разговора – он никогда не делал заметок.
– История учит, что империи гибли от разложения изнутри. Внешний военный удар обычно следовал потом. Ученые насчитывают в истории человечества двадцать две цивилизации – девятнадцать из которых погибли от разложения изнутри. Изучайте разложение России! Досконально, научно. Организуйте научно-исследовательскую тематику по университетам — это у вас ведь нетрудно и даже модно. Начните с разночинцев, нигилистов, террористов-народовольцев. Обратите внимание на босяков Горького, на «толстовцев» с их «непротивлением злу», на богоискательство, религиозные секты, на декадентство в искусстве с уклоном в сексуальность. Напомню об увлечении наркотиками – опиумом, кокаином, гашишем. И пьянство – повальное. Тщательно проследите роль интеллигенции – не технической, не научной, а так называемой гуманитарной – роль ее критицизма. Не позитивного, а негативного критицизма.
Недовольными должны быть все! Критиковать во имя Бога, во имя бедных, во имя негров, во имя добра, во имя равенства, во имя свободы слова, во имя академической свободы, во имя мира. Особое внимание молодежи – учащейся молодежи: студентам и школьникам. Опыт России показал, что начинать надо с воспитания недовольства подрастающего поколения. Ваша свобода от голода делает детей независимыми от отцов – это очень поможет молодым оторваться от старшего поколения. Пока школы действуют нормально, общество устойчиво.
Разлагайте! Книгой, забастовкой, беспорядками, демонстрациями, религиозным отступничеством, развратом, алкоголем, наркотиками, коррупцией, преступностью, ужасами, страхом, всем, чем угодно, всем, что разбалтывает общество. При вашей конституции, когда практически все дозволено, это распустится пышным цветом.
Американец уже понимал выражение «пышным цветом».
– Что касается классового сознания, то рабочий класс Америки ходом исторического развития относится не к пролетариату, а, скорее, к новому социальному классу – среднему классу. Вот, может быть, цветное население...
«Зачем я ему это говорю, он знает это лучше меня», – подумал Серов.
– Все с расчетом не на год, не на пять, а на десятилетия. Повторяю: главные направления – интеллигенция с негативной критикой, расовый и всякий другой антагонизм и разложение школы. Очень важно, чтобы появилась этакая мода – негативно критически мыслящая личность, которая бы стала героем романов, пьес, песен, радио, школы, университета, политического собрания, любимых ваших «парти». Да-да, изучите опыт русского романса – русско-цыганского, где все на свете «трын-трава»!
Серов тут же объяснил:
– Когда человеку ничего не жаль и на все наплевать.
– Что вы имеете в виду, товарищ? – спросил явно заинтересованный американец.
– Конкретно ничего. Вам лучше знать.
Да уж – песенка в точку! Чем не «план Даллесa», только бьющий по Америке, так сказать, дружеским огнем?
Это же просто лексикон белого офицера! – восторгался, анализируя «Балладу о гвоздях» Николая Тихонова, поэт и переводчик Василий Бетаки, автор емкой поэтической метафоры «как хиппи в муромских лесах, так снег в Париже».
Казалось бы, несовместимый с юным возрастом интерес к эфирам радио «Свобода» не только избавил меня от иллюзий в отношении западной жизни, но и позволил изучить интонацию того же Юрасова и еще дюжины любопытных по-своему личностей, которых мне посчастливилось застать в живых на короткой волне.
Правильно поступает тот, кто, оставаясь человеком строгой морали в частной жизни, исследует отклонения, по выражению Лу Рида – by proxy – то есть, чужими руками.
А вот как живописал плоды усилий советского «Даллеса» по разложению «свободного мира» маститый филолог русского зарубежья Борис Филиппов, по некоторым данным, возглавлявший гестапо в оккупированном немцами Смоленске.
Как видите, позорное прошлое не мешало рассуждать здраво даже Борису Филиппову – сменившему хозяев мерзавцу от литературы.
И еще одно колоритное место из книги Юрасова, по яркости изображения и темпераменту сопоставимое со сценой ссоры «молодого негодяя» с литератором в вышиванке в одноименном романе Лимонова:
Федор съел суп с остатками хлеба и бекона. Скуластый парень рассказывал о том, как в лагере, откуда он приехал, такие же, как он, ребята сожгли автомобиль советского репатрационного офицера. К столику подходили новые слушатели и скоро скрыли рассказчика. Федор, оставив портфель и недопитое пиво, тоже подошел.
– Колы МП прыихало, в лагери лышылысь тилькы ти, хто документы загранычни, або нансенивськи мав. Де ж тут шукати? Прочосувати лис, так то ж дывизию вийска треба маты. Бабы с дитьми у бауеров заховалысь, а мы хто куды. Я з Петром и Павлом сюда ришылы податысь. Похожий на Шевченко о чем-то спросил.
– И тут треба зорганизуватысь. Якщо прыпруться, так щоб усим дружно стояты.
По тому как он сказал «прочосувать» лес и «зоргонизуватысь», Федор узнал в нем бывшего советского и, наверно, солдата. Это прибавило смелости. Слушатели расходились. Федор остался возле колонны. Ему мучительно, как почесаться, хотелось заговорить. Он оглянулся и присел на стул возле человечка.
– Послушай, земляк, а не встречал ли ты в вашем лагере Таневских. Все четверо обернулись. – Я семью ищу по лагерям.
Человечек испуганно заморгал. Остальные переглянулись. Скуластый зло сощурился.
– Свыня тоби землячка, москаль! Иды, звидсы, покы по морди не на дав алы!
– Что ж вы ругаетесь? Разве я обидел вас чем?..
Скуластый побагровел лицом, но усатый жестом остановил его и заговорил, цедя слова:
– Як пан розумие, мы чесни украинськи люди и, як пан розумие, з москалями не маемо ничого спильного. Звидсы выходить – не хочемо маты й зараз ничого.
– Извините, но я не понимаю ... – Федор растерянно огляделся. – Разве... разве... в моем вопросе было что-нибудь... разве мы не земляки?
Кареглазый одним ртом нервно засмеялся.
– Кинь свыне не товарищ, украинец москалеви не земляк.
Вокруг засмеялись. Федор отходя к своему месту, услышал:
– Дай йому, Петро, щоб знав замлякив!
– Звидки вин такый узявся?
– В лагери я такого щось не бачыв!
Федор сел, отпил из кружки.
– Хлопци, а може, вин советський шпигун?!
Федор покосился на зал. Зал смотрел на него. По лицам, глазам, кулакам понял, что сейчас будут бить. Достаточно первой брошенной кружки. Но испугался Федор не этого, он боялся полиции. Взяв в руку портфель – им можно было защищаться от кружек, положил на стол марку. Путь к двери проходил мимо столиков: убегающего кто-нибудь обязательно ударит. Балтийцы продолжали разговаривать, будто их не касалось. Поляки смеялись, явно подзадоривая орущих.
Ну а теперь давайте все-таки об антиподах и близнецах музыкальных, но также не чуждых конспирологии.
Парадоксальным образом группе Blue Oyster Cult удалось скрестить две крайние противоположности – Uriah Heep и Velvet Underground так же успешно, как, чуть позднее, великие перфекционисты Boston синтезировали свой стиль на стыке Yes и Led Zeppelin, что, конечно же, возможно только на зрелой стадии мастерства, сколь бы ни был молод возраст музыкантов.
Склонность к эпатажу чревата перегибами. Альбом Secret Treaties открывает «Карьера зла» – поэтический манифест, написанный Патти Смит в период её увлечения самыми антигуманными крайностями, которыми будущую темную музу панк-рока заразил её тогдашний бойфренд Аллен Лэниер, единственный «ариец» в составе Blue Oyster Cult – коренной южанин, родственник драматурга Теннесси Уильямса, начитанный рокер-интеллектуал, цитирующий Уильяма Блейка по памяти.
Как у многих талантливых людей, темной стороной личности Лэниера был интерес к оккультной подоплеке Третьего Рейха. В результате были обнародованы «Секретные соглашения». Героем одной из композиций на пластинке является не «Сабля» и не «Фантом», а турбореактивный «Мессершмитт 262», боевая машина Люфтваффе.
Разумеется, дело тут не в идейных симпатиях, а в чисто эстетическом фетишизме, но рядовой слушатель, смутно увлеченный идеями такого рода, как правило, «любит глазами», и видит в усиках Чарли Чаплина самый узнаваемый атрибут того, кому он поклоняется втайне.
Интенсивный саспенс «В поисках Селины» звучит как зашифрованный панегирик автору «Школы кадавров» и «Путешествия на край ночи», объединенного Джимом Моррисоном с Блэйком в короткой песне, незаметно выманивающей слушателя в сумеречную зону «черной литературы». Аранжировка этой вещи The Doors заметно отзывается сёрф-готикой The Ventures.
Классик детективного жанра, создательница «мистера Рипли», Патриция Хайсмит умело вкладывала собственные некорректные мысли в уста отрицательных персонажей, за которые ей бы точно влетело от рецензентов, посмей она высказать такое от своего имени.
Какой роскошный концептуальный альбом могла бы записать эта группа на тему противоборства двух планов – вполне реальных дипломата Аллена Даллеса и генерал-полковника Ивана Серова. Противоборстве, которое, «меняя позы и места», продолжается по сей день. Скажу больше, происходит сию минуту, здесь и сейчас, на этой страничке «бесполезных ископаемых» Графа Хортицы…
