- Ирочка, ты что делаешь? - раздался с порога голос свекрови, Нины Егоровны.
- Выключаю, ребёнка же продует.
- Глупости! Ребёнку нужен свежий воздух, чтобы не потел, это для здоровья!
- Нина Егоровна, врачи рекомендуют температуру в комнате двадцать два градуса, а не шестнадцать, и ни в коем случае не прямой поток воздуха на ребёнка.
- Врачи, врачи…Наслушалась своих врачей. Раньше в поле рожали, и ничего, здоровее были!
- Так, ну что опять началось? - в дверях появился Виктор, мой муж. - Ир, ну она же не со зла, как лучше хочет. Мам, ну и ты не лезь.
Нина Егоровна промолчала, я вышла из комнаты, чтобы не продолжать этот бессмысленный разговор. Через несколько минут снова услышала гул, вернулась, кондиционер работал. Только теперь шторки были направлены в потолок, а температура стояла на двадцати градусах. Не отступила, а просто сменила тактику, продавив своё, но сделав вид, что пошла на уступки.
На следующий день я возвращалась с Аней с прогулки. Главный наблюдательный пункт нашего подъезда - лавочка у клумбы - был в полном составе. И в центре, конечно, сидела Нина Егоровна, увидев меня, она громко, театрально вздохнула, чтобы я точно услышала.
- Ох, девочки, тяжело с молодыми. Всё по-книжному делают, по-научному, а материнское сердце не слушают.
Почувствовала на себе их коллективный, оценивающий взгляд.
- Я же вижу, ребёнок бледненький, слабенький. Кутает его, форточку боится открыть, а скажешь слово - сразу в штыки. Я только помочь хочу, опыта-то у меня побольше…
Я ускорила шаг, прошла мимо с коляской, за спиной слышалось сочувственное бормотание.
Свекровь перешла к угрозам: - В опеке будешь доказывать! Посмотрим, кому внучку оставят
Ночью Аня начала плакать, сначала тихо, а к утру, просыпаться с криком от каждого шороха. Я всю ночь не спала, сидела у её кроватки, пыталась успокоить.
Вызвала на дом специалиста по детскому поведению, пришла пожилая женщина, долго наблюдала за Аней, играла.
- Так… девочка сильно напугана. Мамочка, а у вас сквозняков сильных не было? Резких звуков? Очень похоже, что ребёнка что-то сильно испугало, связанное с потоком воздуха.
В этот момент, как по команде, в комнату заглянула Нина Егоровна.
- Был, нам тут советовали для хорошего сна.
- Это ты её на улицу потащила раздетую! Я видела! В одной кофточке! А специалисты сейчас ничего не понимают!
Женщина удивлённо посмотрела на неё, потом на меня, вздохнула.
- Рекомендации я вам оставила, а сквозняки уберите.
После её ухода на кухне повисло молчание.
- Нина Егоровна, я вас просила, теперь у ребёнка проблемы со сном.
- Ты на меня свою ответственность не перекладывай! Плохая мать - всегда виноватых ищет! Не умеешь за ребёнком следить, так и скажи!
- Умею, но не могу следить ещё и за вами.
- Ах так?! Раз ты такая, умная, в опеке будешь доказывать, что ты за ребёнком правильно смотришь! Посмотрим, кому внучку оставят - тебе, безалаберной, или мне, бабушке с опытом!
Ночью не могла уснуть, -Аня беспокойно дышала рядом. Встала, пошла в гостиную, вспомнила, что Виктор просил найти его старые детские фотографии. Достала с антресолей тяжёлый альбом.
Листала страницы. Вот Виктор - совсем маленький с матерью, а вот… ему лет двенадцать, стоит рядом с отчимом. На следующем фото, где Вите года три-четыре, снова только с матерью.
И тут в памяти всплыл обрывок фразы, брошенной какой-то дальней болтливой родственницей на нашей свадьбе много лет назад. Она тогда, глядя на Виктора и его отчима, хихикнула: «А Витька-то наш на отца совсем не похож… Вылитый сосед их бывший».
Тогда я не придала этому значения, а сейчас эта фраза вдруг всплыла в памяти, как возможное объяснение и мой главный аргумент.
Я нашла свидетельство о рождении за семьдесят восьмой год. В графе Отец стоял ровный прочерк
Дорога к двоюродной тётке Виктора, была длинной.
Квартира тётки оказалась заставленной старой мебелью, пахло нафталином и пылью.
- Да-да, где-то тут был Витин детский ящик. Мать его, Нинка, мне когда-то на хранение отдала, как замуж второй раз выходила, забирай, мне чужого не надо.
Ящик был тяжёлый, открыла, сверху лежали выцветшие пелёнки, крошечные пинетки. Перебирала эти вещи, пальцы дрожали и вот, на самом дне, в тонкой папке первое, оригинальное свидетельство о рождении. «Сын: Виктор». «Мать: Стёпина Нина Егоровна». «Отец:…».
И в этой графе стоял ровный, окончательный прочерк.
Свекровь требовала, чтобы опека защитила дитя
Кабинет инспектора по делам семьи был душным. Женщина в строгом костюме, что-то быстро писала, не поднимая головы.
Нина Егоровна сидела ,напротив, в своём строгом костюме. Когда ей дали слово, она говорила громко.
- Уважаемая комиссия! Я, как бабушка, не могу молчать, когда вижу, что моя единственная, родная внучка находится в опасности! Её мать, моя невестка, пренебрегает своими обязанностями!
У ребёнка постоянный стресс из-за её халатности, из-за сквозняков! Я молю вас защитить дитя и определить место жительства Анечки со мной! Где ей будет обеспечен должный уход и правильное, моральное воспитание!
Закончила свою речь и села с видом победительницы.
- Ваша очередь, вам есть что сказать?
- Не буду сейчас говорить о том, хорошая я мать или плохая. Хотела бы задать Нине Егоровне несколько вопросов, касающихся её собственного морального облика, раз уж мы сегодня об этом заговорили.
- Задавайте.
Достала из папки тот самый старый документ.
- Нина Егоровна, это свидетельство о рождении вашего старшего сына, моего мужа?
- Ну… моё…
- Скажите, пожалуйста, почему в графе «отец» стоит прочерк?
Виктор, сидевший рядом со мной, вжал голову в плечи, знал.
- И ещё один вопрос, ваш покойный муж, уважаемый человек, усыновил Виктора, когда тому было уже десять лет, почему так поздно, Нина Егоровна? Чего вы ждали?
Все смотрели на свекровь, лицо пошло красными пятнами, открывала и закрывала рот, её публичная, годами выстраиваемая маска «морального авторитета», «правильной женщины» рушилась на глазах.
- Я… я не помню…
- У меня больше нет вопросов.
Инспектор долго смотрела на Нину Егоровну, потом на меня, потом на документ.
- Заявление… оставляю без рассмотрения. В связи с… вновь открывшимися обстоятельствами, ставящими под сомнение моральный облик самого заявителя, разбирайтесь в своей семье сами.
Нина Егоровна сдулась, сидела на своём стуле растерянная. Её публичный образ был разрушен одним вопросом и старой бумажкой.
- Мама, бабушка больше не придёт? - спросила дочь. Я ответила: - Нет, солнышко
Обратно мы ехали молча. Виктор вёл машину, крепко вцепившись в руль, и не смотрел на меня. Не сказал ни «спасибо», ни «ты была права», был подавлен и расстроен не меньше своей матери.
- Ты не должна была, это было… наше, моё.
- Она не оставила мне выбора, хотела забрать у меня дочь, Витя.
Он ничего не ответил.
Дома Нины Егоровны уже не было, собрала свои вещи и уехала, пока мы были у инспектора. На столе в кухне осталась только её чашка с недопитым чаем.
Вечером Виктор сидел на кухне и смотрел в стену. Я занималась с Аней в детской, старый конфликт со свекровью был исчерпан. Но я чувствовала, как на его месте рождается новый, более глубокий и, возможно, тяжёлый.
Он больше не был для меня инфантильным «маменькиным сынком», а я для него просто женой, которую нужно защищать или не защищать. Был человеком, с публично раскрытой, неприятной семейной тайной. А я стала той, кто эту тайну раскрыл, хранителем его секрета.
Перед сном укладывала Аню. Она обняла меня за шею, прижалась тёплой щёчкой.
- Мама, бабушка больше не придёт?
- Нет, солнышко.
Я поцеловала её и вышла из комнаты.
Дорогие читатели, если вам понравился рассказ, подпишитесь на канал.