Квартира Лидии Петровны, матери моего мужа, превратилась в пансионат для одного человека, а я в помощницу.
Сергей приезжал по выходным ненадолго, как гость. Врывался, ставил в коридоре сетку с картошкой, пакет с курицей и коробку конфет «Птичье молоко» - одни и те же, каждую субботу.
- Ну ты держись тут, - уже доставая из кармана непрерывно вибрирующий телефон. - На работе сплошные проблемы, полный завал, мамке привет.
Заглядывал в комнату к матери, которая смотрела на него с упрёком, мялся у кровати, потом целовал меня в щёку.
- Я побежал, созвонимся.
Иногда задерживался на полчаса, выпивал на кухне чашку чая, рассказывая про свои завалы, или просто оставлял пакеты в коридоре и уезжал, даже не зайдя.
Я уже не ждала, не обижалась, просто вытирала подоконник от пыли, проверяла, хватает ли её любимого печенья до следующей недели, и снова заводила свой бесконечный, однообразный круг: выслушивать её жалобы, готовить ей по пять раз на дню, читать ей вслух газеты.
Когда Лидия Петровна, наконец, уехала к своей сестре в другой город, ушло напряжение, запахи, тяжесть. Но и жизнь, казалось, ушла вместе с ними.
Стояла у окна и чувствовала не облегчение, а пустоту, как будто все эмоции внутри выцвели за эти три года.
- Ты… не переживай, - сказал Сергей, неловко коснувшись моего плеча. - Всё сделаем как надо.
Вдруг стал уверенным. Начал звонить риелторам, обсуждать продажу её старой квартиры, договариваться с грузчиками о вывозе мебели. Организовывал новую жизнь, в которой ему не нужно было больше нести ответственность.
- Я завещаю квартиру Терентьевой Алине Сергеевне. - Муж вскочил как ошпаренный, а нотариус зачитал: - В благодарность за заботу и тепло, которых я не получила от родного сына
Прощание с Лидией Петровной было тихим. Сергей стоял с каменным лицом, принимал соболезнования, распоряжался насчёт цветов, говорил с представителем ритуальной службы, играл роль убитого горем, единственного сына.
А я стояла в стороне, не плакала, внутри была пустота и усталость. Просто смотрела на умиротворённое лицо Лидии Петровны и думала, что её тревоги наконец-то закончились.
Через несколько дней нас вызвал юрист, который вёл дела Лидии Петровны. Сергей сидел напротив него, закинув ногу на ногу.
- Итак, последняя воля Лидии Петровны Волковой, составлено и заверено… - назвал дату, почти год назад. - Зачитаю основной пункт.
Сергей нетерпеливо поглядывал на часы.
- «…всё принадлежащее мне имущество, а именно квартира, расположенная по адресу город Москва, улица Строителей, дом пять, квартира двенадцать, я оставляю гражданке…»
Юрист перевернул страницу, Сергей даже не моргнул, ждал своей фамилии.
- «…Терентьевой Алине Сергеевне».
- Кому, простите?
Юрист, не меняя тона, продолжил, перевернув ещё один лист.
- Здесь есть приписка, сделанная наследодателем собственноручно. Зачитываю дословно: «В благодарность за заботу и тепло, которых я не получила от родного сына».
Кровь отхлынула от лица Сергея, резко вскочил.
- Что за ерунда?! Это ошибка! Этого не может быть!
- Документ действителен, оформлено в присутствии двух свидетелей, как того требует закон в подобных случаях. Можете оспаривать, ваше право.
Я просто слушала и понимала, что Лидия Петровна всё видела, понимала и сказала своё последнее, самое веское слово.
- Перепиши квартиру. Я не хочу, чтобы родня судачила, что мать меня наследства лишила! - Я сказала: - Не перепишу
Вечером Сергей не вошёл, а влетел в квартиру, бросил на стол папку с копией завещания.
- Это что, по-твоему, нормально?! Ты её обработала! Воспользовалась беспомощностью пожилой женщины! Подсунула ей эту бумажку, когда она уже ничего не соображала!
Молча подняла с пола лист с припиской, сделанной её дрожащим, но чётким почерком.
- Она была в уме до последнего дня, Серёжа, и знала, что делает.
- Знала…Тебе, может, и кажется, что ты заслужила? Героиня, да? А я теперь кто в глазах всех? Неудачник? Сын, которого родная мать вычеркнула!
- Просто она сказала правду.
- Перепиши квартиру сейчас же, чтобы без лишнего шума. Я не хочу, чтобы вся родня судачила, что мать меня наследства лишила!
Его волновала не память матери, а его репутация.
- Не перепишу.
- Ты не поняла?
- Я всё поняла, не перепишу.
На следующий день началось давление. Первой позвонила его сестра, Таня.
- Алин, ты что творишь?! Совсем совесть потеряла? Это квартира нашей семьи! Ты кто такая вообще? Помощница! Мы бы тебе заплатили, если бы знали, что ты на такое способна!
- Таня, а где ты была эти три года? Я не видела, чтобы ты предлагала заплатить или хотя бы приехать и посидеть с мамой, пока я в магазин схожу.
- У меня дети! Своя жизнь!
- Вот именно у каждого своя. У меня три года была её жизнь, теперь это моя.
Телефон замолчал, через пару часов позвонила старая соседка Лидии Петровны, Марья Ивановна.
- Алиночка, деточка, не слушай ты их, Лидия-то всё понимала, говорила мне не раз, ещё когда в силе была: «Сын-то, Марь Иванна, гость у меня, приехал, сумки поставил и уехал. А если б не Алинка, я уже пропала тут одна», так и говорила.
Я поблагодарила её и положила трубку, ушла в ванную, включила воду, чтобы не было слышно, и впервые за много лет заплакала. От обиды, усталости, жалости к себе, и от благодарности за эти простые слова правды.
- Если не перепишешь квартиру, я на поминки не приду. - Я сказала: - Это будет твой позор, Сергей
За неделю до сороковин Сергей пришёл поздно вечером.
- Короче, слушай, я в последний раз тебе говорю, переписывай квартиру, у тебя есть неделя. Если до поминок квартира не будет моей, я на них не приду.
- Понимаю.
- Ты не понимаешь! Ты хочешь опозориться перед всей роднёй? Перед соседями, которые придут? Все будут спрашивать, где сын! Что ты им скажешь?
- Правду.
- То есть выгнала мужа из-за квартиры?
- Это будет твой позор, Сергей, не мой.
- Ну, живи тогда в своей заслуженной квартире. Только не жди, что я или кто-то из моей семьи сюда ещё ногой ступит.
Поминки готовила я, но не была одна. С самого утра начали приходить соседки, Марья Ивановна принесла огромную кастрюлю с компотом. Тётя Валя с первого этажа - пироги с капустой и с рисом. Кто-то принёс квашеную капусту, кто-то банку солёных огурцов. Молча ставили всё на стол, помогали резать салаты, расставлять тарелки, не задавали вопросов. Всё видели и были на моей стороне.
Люди шли, старые подруги, дальние родственники, соседи, несли по паре гвоздик, ставили цветы в вазу у портрета. И каждый, войдя, искоса поглядывал на пустое место во главе стола.
- А где Серёжа? Что, не пришёл?
- Срам-то какой… На поминки матери…
- Может, заболел?
Я молча кивала, ставила на стол тарелки, предлагала сесть. Таня, сестра Сергея, пришла, села в самый дальний угол, опустив глаза.
Когда все, наконец, расселись, двоюродная тётка, самая старшая из родни, обвела всех взглядом и сказала:
- Ну… слово, наверное, скажет невестка, Алина, последняя была рядом с Лидочкой.
Все голоса стихли, повернулись ко мне. Я встала, в руках у меня была не рюмка с водкой, а маленький, аккуратно сложенный лист бумаги, копия той самой приписки.
- В благодарность за заботу и тепло, которых я не получила от родного сына
Я не говорила от себя, не стала никого обвинять или оправдываться, просто встала, когда стих гул голосов, и спокойно, без дрожи, прочитала то, что было написано на маленьком листке бумаги.
«В благодарность за заботу и тепло, которых я не получила от родного сына».
Несколько секунд за столом стояла полная тишина. Потом кто-то из пожилых соседей тихо выдохнул:
- Вот оно как, Петровна-то… Всё видела.
Таня, сидевшая в углу, всхлипнула и закрыла лицо ладонями. Двоюродная тётка, которая громче всех возмущалась поступком невестки, вдруг уставилась в свою тарелку с кутьёй.
Воздух в комнате стал тяжёлым, вся неловкость ситуации, которой мне угрожал Сергей, обрушилась не на меня, а на его пустое место за столом.
- Давайте… помянем Лидию Петровну, - сказала я.
Люди молча выпили, поминальный обед был испорчен, правда оказалась горькой. Гости разошлись быстро, прощаясь со мной в какой-то новой теплотой и уважением во взгляде.
Сергей так и не пришёл.
Через день позвонила Таня.
- Алин, прости. Мы все… мы не знали. Она, значит, всё понимала, да?
- Понимала до самого последнего дня.
- Серёжа уехал куда-то. Сказал, что не может тут быть, вещи собрал и уехал.
Вечером, разбирая старые бумаги на полке, нашла фотографию, Лидия Петровна, ещё полная сил, сидит за этим кухонным столом и смеётся, держа в руках чашку с чаем.
Протёрла пыльную рамку уголком фартука и поставила фотографию на видное место.
- Спасибо за всё.
И впервые за эти долгие, тяжёлые три года я почувствовала, что в доме снова стало легко дышать.
Дорогие читатели, если вам понравился рассказ, подпишитесь на канал.