Молодой майор прихрамывая и опираясь на трость, шел по коридорам госпиталя. Заглянул в одну из палат. Не обнаружив там Василия Алексеева, пошел дальше, в курилку.
В госпитале Вася начал курить. Курил много, жадно затягиваясь, с безумной тоской в глазах.
Сергей Лихолетов знал причину этой тоски. Она поселилась в глазах Василия после выполненного задания.
Да, они выполнили задание, восстановили связь, но какой ценой!
Сначала всё шло, можно сказать, гладко. Ползли рядком, друг за другом, бросая вперёд заранее припасённые комья земли, камни. Первым полз капитан, за ним Василий, потом рядовые Гаранин и Свистунов.
Гаранин осужденный по политической статье, а вот Свистунов совсем еще молоденький солдатик, по всей видимости, струсивший на поле боя. Так Лихолетов думал. Узнать точно, как Свистунов попал в штрафную роту он не успел.
Передвигались очень медленно, осторожно, поэтому обрыв провода обнаружили где-то к середине ночи. Находился он очень близко к немецким укреплениям, поэтому старались действовать тихо, разговаривали шепотом. Провод удалось починить, и одновременно с этим их заметили фашисты. Открыли огонь.
Автоматные очереди чередовались с одиночными выстрелами. И вот эти выстрелы были страшнее. Стрелял снайпер. В темноте он ориентировался на смутные движения распластанных на земле тел. Пули то и дело вгрызались в землю совсем рядом.
Первым ранило Гаранина. Мужчина лет сорока пяти совсем не казался трусом, рассуждал размеренно. На минное поле согласился пойти добровольцем. А тут охнул, когда пуля прошила предплечье, и запаниковал. Оттопырив зад, яростно задвигал локтями, коленями. Полз, потеряв ориентацию.
— Стой, куда, — зашипел Лихолетов, приподнимая голову от земли, — не оттуда мы пришли. Место не проверенное, правее держись, правее.
Гаранин будто не слышал, он двигался все быстрее и быстрее, стремясь уползти из-под обстрела. Остальные тоже ползли, но правее, ориентируясь по камням, что бросали, когда разыскивали обрыв провода. Гаранин вдруг будто опомнился, свернул и пополз к остальным.
Почти дополз, почти вернулся на безопасное проверенное место. Оставалось совсем чуть-чуть, когда раздался мощнейший взрыв.
Рядовой Гаранин погиб, не успев понять, что наткнулся на мину, не успев пожалеть о своей панике, ставшей роковой ошибкой.
Василия засыпало землей. Отряхивая голову он услышал стон. Стонал рядовой Свистунов, но он был чуть позади, а рядом капитан Лихолетов. Капитан не стонал, скрипел зубами и пытался лежа прощупать свои ноги.
— Не чувствую ног, не слушаются. Что там у меня, посмотри Василий, целы ноги?
— Целы, — ответил Вася, — осколками посекло. Ничего, мы выберемся, тут немного осталось. Сейчас посмотрю, что там со Свистуновым.
Вася вернулся к молодому солдату, не обращая внимания на продолжавшийся обстрел. Свистунов был ранен в живот, его практически распороло. На поле еще темно, но даже в этой темноте Вася увидел то, чего лучше бы не видел. Такого он видеть не хотел, но такое остается навсегда, сколько потом ни проживи, забыть невозможно.
Свистунов все понимал. Молодое, мальчишеское еще его лицо перекосилось ужасом. Он громко стонал, а, увидев Васю, пытался говорить:
— Маме моей, маме не сообщайте, что так... вот так... пусть думает, что легко погиб, не мучался.
— Я вытащу тебя, вытащу. Тебя подлатают. Ты не смотри, что так страшно выглядит. Я тащу за плечи, а ты руками, руками в землю упирайся.
Василию удалось дотащить Свистунова до капитана, а дальше все пошло намного сложнее. Лихолетов мог ползти только отталкиваясь локтями, ноги отказывались его слушать. Молодой солдат заскулил:
— Брось меня, брось. Тащи капитана, я все равно не жилец. Погибнем сейчас все.
Сразу после его слов Василий почувствовал жжение в боку. Зацепило. И, видимо, не первый раз. Бедро тоже адски болело. Прав был молодой солдат, не поторопятся, погибнут все. Капитан ранен только в ноги, у него больше шансов выжить.
Вася плакал, когда тащил Лихолетова, тащил практически на себе. А оборачиваясь, шептал, шептал до тех пор, пока Свистунов мог его слышать:
— Я вернусь! Ты держись, я вернусь за тобой обязательно. Скоро. Держись.
И Василий вернулся, вернулся к телу Свистунову, чтобы закрыть широко распахнутые, глядящие в тёмное небо глаза. И это тоже Вася никогда не забудет. Сколько будет жить, будет помнить эти глаза на мальчишеском лице. Ему бы еще жить и жить, столько могло вас впереди!
Из-за потери Свистунова Василий закурил в госпитале, из-за тоски поселившейся в душе. С каждым разом терять товарищей всё тяжелее. Он не знал рядового Свистунова, не знал даже его имени, но чувствовал, что парень был настоящий. На минном поле вел себя геройски и погиб не по своей вине.
У Василия было два ранения. Ранения не тяжелые, но из-за грязи набившейся в раны началось нагноение, поэтому в госпитале пришлось задержаться.
Капитан Лихолетов выписался раньше, хоть и ходил с тростью и пока еще прихрамывал. И вот он, в звании майора, разыскивает Василия. Дошел до курилки в конце коридора, приоткрыл дверь. Оттуда сразу заклубился едкий папиросный дым. Лихолетов вошел, и двое пациентов госпиталя спешно затушили о консервную банку стоявшую на подоконнике окурки папирос. Стушевались, когда в курилку вошёл майор. Возле распахнутого окна остался только Василий.
— Вас можно поздравить, товарищ майор? — спросил невесело.
— Вась, давай, когда мы вдвоём, без званий и на «ты». Ты знаешь, чем я тебе обязан, причём уже не первый раз. Без тебя бы с минного поля не выполз.
— Выполз бы. Может, дольше выбирался бы, но выполз. А вот Свистунов... Всё хочу спросить, как его звали? Ты узнал?
— Узнал. Тезка он мой, тоже Сергей.
Лихолетов достал портсигар сначала Василию. Тот прикурил вторую уже папиросу, не глядя на майора.
— Вась, да перестань ты уже себя винить, ты ничего не смог бы сделать. Ты же понимал, что ранение смертельное. Сергей Свистунов не первый, кто гибнет на наших глазах, и, боюсь, что не последний. Мы сами с тобой точно так же могли остаться на том поле, мы же это понимали.
— Понимали, да только ему еще вряд ли двадцать исполнилось. Его мама ждет. Ты узнаешь для меня ее адрес? Хочу написать. Напишу, что погиб геройски.
—Сам... Я сам уже написал. Сергей Свистунов будет представлен к награде, посмертно. Будет награжден Орденом Славы. Ты, кстати, тоже.
Впервые Василий посмотрел на Лихолетова с благодарностью. Не за себя, за Сережу Свистунова. Он не знал, как сложно было Лихолетову добиться награждения штрафников.
Сразу как только капитан смог подняться на ноги, он сбежал из госпиталя и поехал к подполковнику Смирнову. Хотел поговорить лично. А Смирнову этот разговор пришелся очень не по душе.
— Чего ты хочешь, Лихолетов? Я свое слово сдержал. В ближайшее время ты будешь восстановлен в звании, приказ уже подписан. Трое штрафников, что восстанавливали с тобой связь, полностью реабилитированы. Родственникам погибших уже отправлены оправдательные документы. Чего еще? Какие награды?
— Рядовые Алексеев и Свистунов должны быть награждены. Свистунов посмертно. Они вели себя геройски.
— Особенно Свистунов, да? — скривился подполковник Смирнов. — Я пробежал глазами их личные дела. Ты хоть знаешь, за что был сослан в штрафную роту твой, так называемый, герой? Он пытался дезертировать с поля боя, а ты его к награде представить собираешься?
— Может быть, — упрямо морщил лоб Лихолетов, — может быть, но не в моей роте. Бывает такое, струсит человек в первый раз, но потом воюет «за себя из-за того парня». Свистунов из таких.
— И в чем же его геройство? В том, что погиб? Ну, я понимаю еще, этот Алексеев, он не бросил раненого командира. А Свистунова за что награждать?
— Я настаиваю, — с упрямостью осла твердил Лихолетов. — Можете оставить меня в звании капитана, но мать Свистунова должна знать, что ее сын — герой.
— Ладно, черт с тобой, — рыкнул подполковник, — и Свистунов и Алексеев будут представлены к награде. Ты готов вернуться в строй? Как я и говорил, поедешь командовать третьей мотострелковой. Долго еще собираешься с палочкой ходить? Хромой командир нам не нужен. Отставить трость!
— Так точно, отставить трость, — козырнул Лихолетов. — Готов приступить к службе. Прошу направить вместе со мной в третью мотострелковую рядового Алексеева.
Из кабинета подполковника Лихолетов вышел бодро, помахивая тростью, и только потом, отойдя за угол, выдохнул и облокотился о стену. Ходить без палки пока не получалось, но подполковнику об этом знать не обязательно.
И вот стоят они с Василием в курилке, смолят крепкими папиросами.
— Тебя когда выписывают? — спрашивает майор Лихолетов.
— Врач на обходе сказал на днях. Недолго мне отлёживаться на мягкой кровати осталось, скоро опять в окопы. Жалко, не знаю, куда. Отправишь жене моей? — Вася достал из кармана полосатой больничной пижамой треугольник солдатского письма. — Написал Нине, а куда ей писать не сообщил.
— Можешь переписывать, — повеселел майор Лихолетов. — Пусть жена пишет тебе в третью мотострелковую. Мы с тобой оба туда. Повоюешь еще под моим командованием.
— Так точно, товарищ майор, — козырнул Василий.
Нелепо это смотрелось в больничной пижаме, и мужчины улыбнулись. Они могут себе это позволить, они пока живы, и еще повоюют. Будут и улыбаться, и шутить, но это не означает, что забудут погибших.
Много товарищей погибает, но есть те, которые останутся в сердце навсегда. Для Василия это Володя, Митрофан, Коля и Лида из партизанского отряда. А теперь Сергей Свистунов, молодой парнишка, оставшийся на минном поле.