Путь Давида Гутмана: от Прилук до георгиевских крестов
В пантеоне героев Гражданской войны, где прочно прописались Буденный с его усами и Чапаев с картошкой, есть фигуры куда более неудобные. Такие, как комдив Дмитрий Шмидт. Человек, который за свою недолгую жизнь успел стать полным георгиевским кавалером в царской армии, дважды кавалером ордена Красного Знамени в Красной Армии, и личным врагом Сталина. История его взлёта и падения — это не просто биография, а срез эпохи, когда личная храбрость ценилась выше всего, а потом вдруг стала смертельно опасной.
Родился он в 1896 году в Прилуках Полтавской губернии под именем Давид Аронович Гутман, в небогатой еврейской семье. Отец — конторщик, мать — набойщица папирос. Путь был предначертан: слесарь, киномеханик. Но тут грянула Первая мировая, и в 1915 году Давида призвали в армию. Здесь-то и началось превращение. Царская армия, при всём её непросто отношении к евреям, на передовой ценила одно — умение воевать. А Гутман воевать умел. Он не отсиживался в окопах, лез в самое пекло и к 1916 году дослужился до прапорщика. Что ещё более удивительно, он собрал полный бант — стал полным георгиевским кавалером, получив кресты всех четырёх степеней. Для солдата еврейского происхождения — случай почти невероятный, свидетельство запредельной личной отваги.
Но та же война, что дала ему награды, до основания разрушила старый мир. Ещё в 1915 году, между боями, он вступил в партию большевиков. Когда грянула Февральская революция, он уже был готовым агитатором. Тогда же он и взял себе псевдоним, ставший его настоящим именем — Шмидт, в честь лейтенанта Петра Шмидта, героя восстания на крейсере «Очаков». Этот выбор говорил о многом: его идеалом был не тихий подпольщик, а бунтарь, бросивший вызов всей государственной машине. После Октября он вернулся в родные Прилуки, но ненадолго. Украина превратилась в кипящий котёл, где все воевали со всеми. Шмидта захватили петлюровцы и вынесли суровый приговор, но он чудом избежал худшего, отделавшись ранением. Этот эпизод лишь закалил его. Стало ясно, что в новом мире выживают не те, кто договаривается, а те, у кого сабля острее и рука твёрже. И он сделал свой выбор окончательно, создав из разрозненных отрядов полк, который вскоре вольётся в Красную Армию. Так закончился Давид Гутман и начался красный комбриг Дмитрий Шмидт.
Красный командир в вихре Гражданской войны
Гражданская война стала для Шмидта родной стихией. Здесь его безудержная храбрость, граничащая с авантюризмом, была как нельзя кстати. Он не был стратегом-интеллектуалом вроде Тухачевского. Он был полевым командиром, рубакой, который вёл людей в бой личным примером. Его бригада в составе 37-й стрелковой дивизии прошла с боями всю Украину, освобождая от петлюровцев Полтаву, Кременчуг, Бердичев. В наградном листе на первый орден Красного Знамени сухо перечислены подвиги: «...тов. Шмидт был тяжело контужен, но оставался в строю, продолжая лично командовать бригадой и лично действовать у орудия в бою с бронепоездом противника».
Он был из тех командиров, что создавали легенды на ровном месте. Однажды, как вспоминал эмигрант Александр Бармин, Шмидт с двумя адъютантами заявился прямо в лагерь к атаману, с которым вёл бой. Бандиты, ошеломлённые такой наглостью, не решились его тронуть. Начались переговоры, но когда они зашли в тупик, Шмидт поставил в них точку выстрелом из револьвера. К этому моменту его бригада уже окружила лагерь, и опешившим бандитам ничего не оставалось, кроме как сдаться. Таким он был — быстрым, решительным и совершенно безжалостным к врагу.
Именно в огне Гражданской войны сформировались те военные кланы, вражда которых потом сыграет роковую роль в судьбе многих командиров. Шмидт принадлежал к так называемым «червонцам» — кавалеристам из корпуса Червонного казачества под командованием Виталия Примакова. Они считали себя элитой, настоящими героями, освободившими Украину. И свысока поглядывали на другую кавалерийскую легенду — Первую Конную армию Будённого и Ворошилова. «Конармейцы», в свою очередь, платили им той же монетой. Как вспоминал генерал Горбатов, «этот патриотизм доходил до антагонизма». «Червонцы» считали будённовцев выскочками, «сапожниками», которые заняли все высшие посты в армии благодаря близости к Сталину, а не реальным заслугам. А будённовцы видели в «червонцах» ненадёжных интеллигентов, склонных к фрондёрству и троцкизму.
И в этом была доля правды. Шмидт, Примаков, Туровский и другие командиры «червонцев» действительно тяготели к Троцкому, который в те годы был наркомвоенмором и казался им более компетентным и блестящим вождём, чем осторожный и грубоватый Сталин. Эта дружба, скреплённая кровью на полях Гражданской войны, превратилась в политический союз. Они не просто воевали вместе — они вместе критиковали Ворошилова, смеялись над Будённым и считали, что именно они, а не «конармейская мафия», должны определять пути развития Красной Армии. Они и не подозревали, что эта корпоративная вражда, замешанная на личных амбициях, в сталинской системе координат очень скоро будет квалифицирована как контрреволюционный заговор.
Мирная жизнь и опасные выходки
После войны для таких людей, как Шмидт, настали трудные времена. Мирная жизнь с её штабной рутиной, уставами и политзанятиями была для него скучна. Он окончил Высшие академические курсы, командовал дивизиями, но его буйный нрав постоянно давал о себе знать. В 1926 году его назначили командиром 7-й Самарской кавалерийской дивизии, где под его началом служил будущий маршал Георгий Жуков. Жуков позже напишет о нём сдержанно: «Д. А. Шмидт — умница, свои мысли выражал кратко, но, к сожалению, не любил кропотливо работать». Это была вежливая формулировка для того, чтобы сказать: Шмидт был блестящим импровизатором, но плохим администратором.
Он жил на широкую ногу, любил застолья, женщин и анекдоты, часто весьма острые, персонажами которых становились и высшие руководители страны. Дружил с писателями Бабелем, Катаевым, артистами Утёсовым и Качаловым. Любил эпатировать публику — мог, например, на лошади подняться в свою квартиру на второй этаж. Ворошилов, который одновременно и ценил его как боевого командира, и опасался его непредсказуемости, позже скажет: «...хулиган он был постоянно и большой мерзавец, и мы это знали, но мы пытались... сделать из него бойца».
Но были выходки, которые система простить уже не могла. В 1928 году, когда Шмидт служил в Минске, один из старших офицеров позволил себе неосторожное слово в адрес его жены Валентины. Реакция комдива была мгновенной и жёсткой. Он не стал вызывать на дуэль или писать рапорт, а решил вопрос иначе, применив оружие и тяжело ранив обидчика. Пострадавший выжил, и скандал удалось замять. Шмидта лишь на время перевели во Владикавказ — организовывать кавалерийскую школу горских национальностей. Но звонок уже прозвенел.
А за год до этого, в декабре 1927-го, произошёл эпизод, который, как считают многие историки, и стал для него роковым. В Москве проходил XV съезд партии, на котором разгромили троцкистско-зиновьевскую оппозицию. Троцкого и его сторонников исключили из партии. Шмидт, который открыто симпатизировал оппозиции и голосовал за платформу Троцкого, приехал на съезд в Москву. Увидев Сталина, выходящего из Кремля, он, одетый в свою знаменитую черкеску и папаху, подошёл к нему и при всех, полушутя-полусерьёзно, погрозил воображаемой саблей со словами: «Смотри, Коба, уши отрежу!».
Сталин, как вспоминают очевидцы, побледнел, сжал губы, но не проронил ни слова. В 1927 году он ещё не был всесильным диктатором и решил проигнорировать оскорбление. Но он ничего не забывал. Для человека с его подозрительностью и злопамятностью такая публичная угроза, пусть и шутовская, была смертельным оскорблением. Шмидт в своей прямолинейности не понял, что времена изменились. То, что было нормой в вольнице Гражданской войны, в условиях подковёрной борьбы за власть стало равносильно самоубийству. Он думал, что разговаривает с Кобой, товарищем по партии, а на самом деле он угрожал будущему вождю. И вождь этого не простил.
От комбрига-танкиста до «врага народа»
Несмотря на скандальную репутацию, карьера Шмидта продолжалась. Он был слишком талантливым военным, чтобы от него так просто избавиться. В 1933 году он окончил Военную академию и оказался на острие военной мысли того времени — в танковых войсках. Его назначили командиром 2-й, а затем 8-й отдельной механизированной бригады в Киевском военном округе. Он, кавалерист до мозга костей, с энтузиазмом взялся за новое дело, стоя у истоков советских бронетанковых сил.
Однако и здесь его независимый характер создавал проблемы. Он был недоволен своим положением, считая, что его незаслуженно «затирают». «В Гражданскую войну я был начдивом, водил в бой десять полков, а сейчас у меня аж четыре танковых батальона…» — жаловался он. Его раздражали постоянные реорганизации в армии, которые он списывал на некомпетентность своего старого «врага» — наркома Ворошилова. Эта критика, звучавшая в узком кругу, немедленно становилась известна «наверху».
Тем не менее, его бригада считалась одной из лучших. На грандиозных киевских манёврах 1935 года, где присутствовали иностранные военные атташе, танки Шмидта произвели фурор. За образцовую службу его даже представили к ордену Ленина. Казалось, что опала миновала. В мае 1936 года, после внезапной смерти начальника автобронетанкового управления Ленинградского военного округа, его кандидатуру предложили на освободившуюся должность. Это было явное повышение. Но тут вмешалась политика. Заместитель начальника Автобронетанкового управления РККА Густав Бокис заявил, что назначать Шмидта, бывшего троцкиста, в Ленинград, «колыбель революции», где недавно был убит Киров, — политическая ошибка. Ворошилов согласился.
Это был конец. Машина репрессий уже набирала обороты. В августе 1936 года прошёл первый московский процесс над Зиновьевым и Каменевым. Начались аресты среди военных, в первую очередь — тех, кто когда-то был связан с Троцким. Старые друзья Шмидта, Примаков и Путна, уже были арестованы. 5 июля 1936 года в Киеве пришли и за ним.
Его доставили в Москву, в НКВД. Обвинение было стандартным для того времени: участие в троцкистской контрреволюционной террористической организации и подготовка военного заговора с целью свержения советской власти. На первых допросах Шмидт держался стойко, всё отрицая. Он ещё верил в справедливость, в старых боевых товарищей. Он писал отчаянные письма Ворошилову, клялся в верности партии и лично Сталину: «Сохраните меня для будущих боев Красной Армии!». Он не понимал, что его судьба уже решена. Он был нужен следствию не как человек, а как звено в цепи будущего грандиозного «дела военных», которое должно было обезглавить армию.
Последний бой в застенках Лубянки
Следствие по делу Шмидта длилось почти год. Это был год психологического и физического давления. Его ставили на очные ставки с уже сломленными друзьями, которые давали на него показания. Ему показывали протоколы допросов, где его называли одним из ключевых участников заговора. Система работала методично, разрушая волю и рассудок.
Он продолжал бороться, писал письма Сталину, но всё было тщетно. К июню 1937 года, когда маховик репрессий раскрутился на полную мощность и был арестован уже сам Тухачевский, Шмидт сломался. В своём заявлении он признался в участии в военной организации. Вечером того же дня на допросе он сказал следователю фразу, полную отчаяния и фатализма: «Я разоблачен, моя надежда на антисоветский переворот окончательно рухнула и мое дальнейшее запирательство бесполезно».
Он дал показания на всех, кого требовало следствие: на Тухачевского, Якира, Уборевича, Халепского. Он подтвердил, что готовил покушение на Ворошилова. Это были показания, необходимые для вынесения смертного приговора верхушке Красной Армии. Свою роль он сыграл.
Но в последний момент, на суде 19 июля 1937 года, он нашёл в себе силы на последний бой. Он отказался от всех своих показаний, заявив, что они были получены в результате недозволенных методов следствия. Это был жест отчаяния, крик человека, пытавшегося сохранить остатки чести перед лицом неминуемой смерти. Но это уже ничего не меняло. Военная коллегия Верховного Суда СССР была лишь формальностью. Приговор был вынесен в тот же день — высшая мера наказания.
На следующий день, 20 июля 1937 года, его жизнь оборвалась. Тело кремировали и захоронили в общей могиле на Донском кладбище. Так закончилась жизнь одного из самых храбрых и неоднозначных командиров Красной Армии. Человек, не боявшийся ни немецких пулемётов, ни белогвардейских атак, ни гнева наркомов, оказался бессилен перед безличной машиной террора, которую он сам помогал создавать. Его история — это трагическое напоминание о том, что в определённые эпохи личная храбрость и независимость из доблести превращаются в преступление.
В 1957 году, после XX съезда партии, Дмитрий Шмидт был посмертно реабилитирован. Его жена, Александра Константиновна, осуждённая как член семьи изменника Родины, к тому времени уже отбыла свой срок в лагерях. Справедливость, как это часто бывает, пришла слишком поздно.
Понравилось - поставь лайк и напиши комментарий! Это поможет продвижению статьи!
Подписывайся на премиум и читай дополнительные статьи!
Тематические подборки статей - ищи интересные тебе темы!
Поддержать автора и посодействовать покупке нового компьютера