— Вы должны продвинуться вот сюда, — седоволосый подполковник двигал коротеньким толстым пальцем по карте. — Здесь наши укрепления. Немцы отбросили наши войска на полтора километра, а вы должны вернуть позицию. Атаковать нужно немедленно.
— Дайте хотя бы передохнуть солдатам. Мы сутки в пути, — просил Лихолетов. — Хоть и штрафники, но тоже люди. Они же еле на ногах стоят.
— Некогда отдыхать, некогда, — хмурился подполковник, ударяя по точке на карте. — Тут наши укрепления, и вы обязаны их отбить в кратчайшие сроки. Займёте позицию и отдыхайте сколько вам угодно. Твоим штрафникам даже окопы рыть не придётся, идут на всё готовенькое.
— Дойти бы еще до этих окопов, — ворчал Лихолетов. — Говорю же, устали люди.
— Это приказ, капитан, — повысил голос подполковник. — Тебе приказано вести своих людей немедленно. Ты что, приказы обсуждать будешь?
Лихолетов выскочил из штабского блиндажа мрачнее тучи. Приказы он обсуждать не будет. Только, как поднять вусмерть уставших людей? Как вести их в бой, когда винтовки в руках не держатся?
Тем не менее, к месту расположения своей роты капитан Лихолетов пошел бодро. Хандрить нельзя, иначе эта хандра почувствуется солдатами, а командир должен быть уверен в приказе, который отдаёт.
Штрафники расположились в поле, на голой земле. Кто-то сидел, кто-то лежал, блаженно вытянув ноги. Они вымотались в пути и готовы были спать прямо на земле. И не подумали подняться, увидев своего командира.
— Кормить-то нас сегодня будут? — крикнул кто-то. — Кишки уж все слиплись с голодухи.
— Кормить будут, — кивнул Лихолетов. — Следом за мной идёт подвода с едой, так что доставайте котелки. Есть придётся быстро, потом в атаку. Вон за тем холмом, в полтора километрах отсюда, наши укрепления. Сейчас они захвачены немцами. Мы должны будем отбить и укрепиться.
— Что значит отбить? Какая атака? — зло сощурился сидевший на земле уголовник.
Лихолетов слышал, что немолодого зэка называли Куцый. Фамилии рядового Лихолетов не запомнил, но видел, что Куцый у остальных зэков в авторитете.
— Мы ж только пришли, скоро стемнеет. Какая может быть атака ночью?
— Представьтесь, рядовой, — Лихолетов встал перед уголовником, убрав руки за спину и широко расставив ноги. — Встать, когда к вам обращается ваш командир. Как фамилия?
— Ну, Куценко я, допустим, — не спеша поднялся уголовник.
— Так вот, рядовой Куценко, приказы командира не обсуждаются. Пойдем в атаку в ночь. Немцы этого не ожидают, и может сработать эффект неожиданности. Сразу после приема пищи всем построиться.
Лихолетов развернулся и пошел, чувствуя, как прожигают спину злобные взгляды. Знал уже, что с таким контингентом нужно держать ухо востро. И, несмотря на это, знал, что людей в атаку сам поведёт, впереди всей роты, иначе не пойдут.
Василий побывал не в одном бою и видел, как солдаты идут в атаку. Подбадривают себя криками «Ура. За Родину». Но то, что началось, когда штрафники поднялись на холм и побежали на укрепления немцев, навевало жуть. Они не кричали «За Родину», не кричали «Ура!» Когда засвистели пули, застрочили пулеметы, уголовники начали материться. По-разному, кто во что горазд. Многоголосый гул из отборного мата поразил даже немцев.
Лихолетов бежал впереди, махал пистолетом и оборачивался время от времени, крича — «вперёд, вперёд».
Василий бежал рядом с Куцым и его компанией. Он увидел, как струсил щуплый уголовник, что когда-то принёс ему форму.
— Ну уж нет, я тут сдохнуть не готов! — визгливо вскрикнул он и повернул назад.
— Нельзя назад, стой, бл.. — матерился Куцый, — там краснопёрые, грохнут
Но щуплый не слушал. От страха он абсолютно потерял голову и мчался по полю, видя, что еще несколько человек к нему присоединились. Короткая пулеметная очередь, и все дезертиры упали. Расстрельная команда свое дело знала.
Уголовники завыли еще громче. Поняв, что оказались между двух огней, они мчались вперед, матерясь еще сильнее.
В темноте, под вспышками выстрелов, Василий видел, как «слетел с катушек» Куцый. От ужаса уголовный авторитет решил, что если некому будет вести в бой, то атака сама собой захлебнется. Так, видимо, подумал рядовой Куценко, увидев, как замертво упали два его подпевалы из лагеря. Трясущимися руками Куценко направил винтовку в спину бегущего впереди капитана Лихолетова. Василий уловил это боковым зрением, и времени на раздумье у него не оставалось. Одиночным выстрелом он убил рядового Куценко, понимая, что подписывает себе приговор, что никто не поверит в правду, почему он пристрелил однополчанина.
Но так получилось, что именно в этот момент машущий пистолетом и ведущий бойцов в атаку Лихолетов обернулся. Он увидел все, и направленную в его спину винтовку рядового Куценко и выстрел, произведенный Василием. Доли секунды капитану хватило, чтобы оценить ситуацию и все понять.
Напуганные ночным наступлением и дикими криками русских немцы отступили. Они значительно превосходили по численности, но в темноте этого не поняли, слишком громко и страшно орали русские. Сработал эффект неожиданности, о котором говорил Лихолетов.
Капитан добрался до оставленных немцами окопов первым. Ему посчастливилось уцелеть, хотя до окопов добрались далеко не все. Наверное, около половины общей численности. И это было еще хорошо. Лихолетову приходилось нести гораздо большие потери после наступления, но его судьба пока берегла. Как и Василия...
Первое, что сделал капитан Лихолетов после того, как закрепились на позиции, это разыскал рядового Алексеева. Василий сидел на сырой земле окопа, обхватив двумя руками винтовку и пригорюнившись. Он не заметил, как подошел капитан. Увидел протянутую ладонь командира над свой головой. Вскочил, вытянулся по струнке, а Лихолетов сказал:
— Не надо, я поблагодарить тебя пришел. Получается, ты мне жизнь спас.
— Вы видели? — удивился Василий. — Поняли?...
— Что этот Куцый хотел стрельнуть мне в спину? Да, видел. Он не первый из штрафников, кто пытался меня убить. К этим людям нельзя поворачиваться спиной, но иногда просто не бывает другого выхода. Не поведи я их в атаку, они бы с места не тронулись.
— Значит, вы замолвите за меня словечко, когда будет расследование. Ну, что я Куценко застрелил...
— Не будет никакого расследования. Куценко погиб во время атаки, и точка! Странно, что ты сразу разгадал его намерение.
— Слышал я днем еще, как они к немцам в плен собирались сдаться. Хотели вас захватить и фашистам сдать, чтобы привилегии получить.
— Ясно, — коротко кивнул капитан. — Ты забудь, а вот я не забуду. Ничего, Василий, мы с тобой еще повоюем среди нормальных людей. Я постараюсь вытащить тебя из штрафной роты.
— Товарищ капитан, скорее. Вас вызывает подполковник Смирнов, — к Лихолетову бежал связист.
Шустрый паренек. Успел уже и связь наладить и доложить в штаб о том, что задание выполнено. Укрепления отбиты и заняты штрафной ротой.
— Благодарность, что ли, собирается выразить? — криво усмехаясь, капитан пошел за связистом.
Лихолетов знал, что благодарить его вряд ли будут. Скорее уж поступит новый приказ. Так и получилось.
Когда подполковник Смирнов озвучил задачу капитан даже растерялся.
— Товарищ подполковник, как я заставлю людей пойти на минное поле? Это верная смерть, они не согласятся.
— Ты командир или нет? — бушевал в трубке радиопередатчика голос подполковника. — Скажи своим зэкам, что те, кто вызовется добровольцем, будут оправданы и смогут продолжить нести службу в обычной части, не штрафной.
«Даже так не пойдут», — думал Лихолетов, а вслух произнес другое:
— Сам пойду. На меня помилование распространяется?
— Да, капитан, да! На тебя и всех, кто пойдет с тобой. Вернем тебе звание майора, и поедешь командовать третей мотострелковой. Только восстанови связь, сейчас это крайне важно.
Чтобы озвучить приказ полковника, капитан Лихолетов дождался утра. Приказал построиться немногочисленным остаткам роты и медленно, чтобы до всех дошло, стал говорить:
— Из штаба поступил приказ восстановить связь. На заминированном немцами поле оборвался провод, необходимо найти место обрыва и починить. Всем, кто пойдет восстанавливать связь, будет даровано помилование и возможность до конца войны служить в обычной роде. Пойду я сам, и еще мне нужны три добровольца. Вопросы есть?
— Есть, — шагнул вперед один из бывших осужденных по политической статье. — Нам что, придется идти по минному полю?
— Не идти, а ползти, — отчеканил Лихолетов. — Поле находится под контролем немцев, в полный рост идти нельзя, застрелят. Даже ползком есть вероятность стать мишенью фашистских снайперов. Так что, выдвигаемся ночью.
Строй заволновался. Больше всех гудели бывшие уголовники.
— Это что ж такое, нас на мины идти заставляют! Мы для них не люди, мы мясо.... никто оттуда не вернется...
— Молчать! — рявкнул Лихолетов.
Продолжил, когда воцарила тишина.
— Уже сказал и повторяю, я иду сам. Мне нужны добровольцы, заставлять я никого не буду. Есть желающие?
С самого края строя кто-то шагнул вперед. Даже не глядя, капитан Лихолетов понял, что это рядовой Алексеев. Сказать по правде, капитан на это сильно рассчитывал. На минном поле, под прицелом фашистских снайперов, как никогда нужен надежный человек.
— Еще есть желающие?
— Я пойду, — крякнул «политический», тот самый, что задал первый вопрос.
— Ну и я тогда, — шагнул вперед молодой парень, из бывших красноармейцев.
Лихолетов был доволен. Принуждать никого не пришлось, и компания подобралась не самая плохая. По крайней мере, с ними не будет никого из уголовного контингента, не придется опасаться своих.
Ближе к вечеру, когда небо начало темнеть, Василий отошел в сторонку от людей, с которыми и воевал, но которых не мог пока назвать своими товарищами. Он отошёл не просто так, достал из кармана гимнастёрки видавший виды, помятый и грязный листок — письмо Нины.
Оно спасало жизнь уже не раз, и сейчас, перед опасным заданием Вася хотел его перечитать. Зная наизусть, он вновь смотрел на знакомый почерк, представлял себе жену, шевелил губами, проговаривая каждое слово.
Услышал, как со спины кто-то подходит, быстро свернул письмо, убрал в нагрудный карман.
— Что, молитву, что ли, читаешь? — пошутил капитан Лихолетов. — Чего так быстро спрятал?
— Молитва сейчас тоже не помешает, — шуткой на шутку ответил Василий. — Но это письмо жены, оно всегда со мной, и словно спасает.
— Это хорошо, когда тебя ждут. А вот я холост, письма мне пишет только мама. Не дрейфь, Василий, прорвёмся.