Сергей Лихолетов внимательно осматривал вновь прибывших солдат. Солдатами их назвать было сложно. В основном уголовники, вызвавшиеся добровольцами из мест заключения. За это им обещают простить все грехи и амнистию по окончанию войны.
Капитан Лихолетов командует штрафной ротой уже несколько месяцев и примерно представляет, что можно от таких ожидать. Многие из них воевать не собираются, вызвались только в надежде на амнистию. Они будут прятаться за спинами других, отсиживаться в окопах. От них можно ждать любой гадости.
И таких в штрафной роте большинство. Они стоят в строю вразвалочку, оценивающе смотрят на командира, сплевывают через губу.
Дальше идут политические. их меньше. И если уж эти вызвались добровольцами, то только из-за идейных понятий. Пошли воевать, значит, будут. Сказать по правде, у капитана к ним гораздо больше симпатии.
И совсем немного в штрафной роте солдат, успевших повоевать, проштрафились на линии фронта. Как правило, это струсившие под пулями, отказавшиеся идти в атаку, дезертиры. К этим двойственные чувства. Надо присматриваться в первом бою. Бывает такое, что солдат испугался первого натиска, все мы люди, можно понять. Главное, чтобы смог взять себя в руки, смог реабилитироваться и постоять за Родину. Случается, что струсившие в первом бою, после становятся настоящим героем. Всякое на войне случается.
Плохо только то, что для каждого штрафника первый бой может стать последним. Штрафники всегда на передовой, в самых сложных местах. Их не щадят, бросают вперед, изматывать врага до наступления основных войск. Ими прикрывают дыры в обороне и заставляют стоять до последнего солдата.
Капитан Лихолетов сам штрафник, а все из-за своего взрывного характера. Не сдержался, ударил старшего по званию. Считает, что заслуженно ударил. Полковник при нем оскорбил женщину, и этот же полковник оказался настолько мстительным, что Лихолетова понизили в звании и приказали отправиться командовать штрафной ротой. Только тут Сергей понял, как на самом деле хрупка человеческая жизнь, только тут осознал, что каждый день на войне может стать последним.
Медленно вышагивая перед строем и вглядываясь лица штрафников, Сергей знал, что не успеет он к ним привыкнуть, не успеет узнать по-настоящему своих бойцов. От первого состава роты давно никого не осталось.
Крайним в строю стоит человек в гражданском. Молодой еще, моложе самого капитана, нестриженный с избитым лицом. Он слаб, но когда приближается, капитан вытягивается по струнке. Сразу видно, повоевать успел.
Василий Алексеев, предатель, которого едва не расстреляли. Впрочем, Лихолетов был склонен верить бывшему однокурснику. Вряд ли Алексеев предатель. На войне штампы ставятся легко, и ошибки случаются часто. Расстреливают без суда и следствия, по закону военного времени.
А Василий Алексеев не верил своему счастью. Ему разрешили вернуться в строй. Значит, поверили, поняли, что обвинения не имеют под собой основания. Сначала он трясся в кузове грузовика вместе с другими, весьма молчаливыми людьми. Трясся и не понимал, куда везут, не хотел задавать лишних вопросов. И вдруг он в строю. Да, без формы пока, но перед ними шагает капитан, а значит, скоро в бой.
Капитан распорядился, чтобы рядовому Алексееву выдали форму и юркий солдатик отвёл Васю в что-то наподобие блиндажа. Солдатик невысокий, щупленький, молодой, но какой-то странный. Пальцы в наколках, разговаривает на тюремном жаргоне. Выдал форму, а когда Вася скинул фланелевую рубаху, уставился на несвежую тряпку со следами запёкшейся крови, которой обмотано плечо Василия.
— Ты что, ранен, что ли? Повоевать успел? Из трусов или дезертир?
— Никакой я не дезертир, — рассердился Василий. — Если бы был дезертир, разве разрешили вернуться в строй?
— Да здесь всяким разрешают. Ты что, солдат, не понял ещё? Это ж штрафная рота, тут каждый не без греха. Однако о ранении твоём я обязан настучать, а то «крякнешь» и решат, что мы тебя подстрелили.
Юркий уголовник в солдатской форме быстро убежал из блиндажа. А Василий замер с рубашкой в руках.
Штрафная рота? Вот, значит, как? Получается, не поверили. Ну и пусть. Зато снова воюет, сможет оправдаться в бою. А когда закончится война, вернется к Нине.
Василий положил рубашку, собрался одевать гимнастерку, когда в блиндаж вошел командир вместе с выдавшим форму рядовым.
— Вон, в плечо ранен, тряпкой замотано, я же говорю, — угодливо стелился перед командиром уголовник.
— Свободен, — неприветливо посмотрел на него капитан.
Присел на чурбан, не глядя на Василия, достал портсигар.
— Где ранение получил? Наши или немцы? — выдохнул едкий папиросный дым.
И так обидно Васе стало, хоть кричи. Ни черта его не оправдали, он по-прежнему считается предателем, раз капитан такие вопросы задаёт.
— Всё равно ж не поверите. Чего спрашивать? — скрипнул он зубами.
— А ты попробуй, — затянулся капитан папиросой, всё ещё не глядя на Василия, — попробуй, расскажи. А я уж сам решу, верить тебе или нет.
Капитан Лихолетов вышел из блиндажа через полчаса и послал туда медбрата, чтобы обработать раненому Алексееву плечо. Разговором с солдатом он остался доволен. Странная история и понятно, почему рядового Алексеева заподозрили в измене. Трудно поверить в то, что он рассказывал. Но Лихолетов поверил, сразу поверил. А доволен был потому, что роте есть таки настоящие солдаты. Надо ещё «прощупать» остальных новоприбывших. Среди них, уверен был капитан, тоже есть надёжные люди.
«Прощупать» никого он не успел. Утром поступил приказ о передислокации, не дали даже окопаться. Приказано выдвигаться в место прорыва обороны. Там сейчас тяжелые бои, наши отступают, и, как всегда дыру нужно закрыть штрафниками.
С винтовкой на плече Василий шел к месту новой дислокации, вместе с другими солдатами. Раненое плечо ныло уже не так сильно, вчерашний медбрат оказался просто кудесником. Прочистил рану, намазал мазью и перебинтовал свежим бинтом. Сказал, что нагноения нет, а воспаление снимет мазь. Ребра уже не так ныли, синяк на лице не беспокоил. Вася чувствовал себя заново родившимся, шагая к месту боя. Вот только разговоры в строю его немного пугали.
— Мясо, мы просто пушечное мясо. Наш пошлют на убой, — ворчал кто-то справа.
— А ты на что рассчитывал, когда добровольцем вызывался? — отвечали ему. — Русским же языком было сказано, кровью вину будем искупать.
— А я, может, за собой вины не чувствую, чтобы кровь лить за краснопёрых. Тикать надо.
— Куда тикать? Позади расстрельная команда. Всех, кто побежит с поля боя, положат не глядя. Эх, знал бы, что так будет, остался бы в лагерях.
Не нравились Василию подобные разговоры, не нравился настрой в роте. Ничего тут не нравилось.
Идти пришлось долго. В обед небольшой привал, подвода с кашей и снова вперёд. Так и шагали до вечера. Уголовники шушукались между собой, и волей-неволей Василий услышал разговор, не предназначенный для его ушей.
Случилось это во время привала. Василию дали котелок с кашей, и он ел, усевшись на землю. Ел со отстранённым видом, а рядом кружком уселась кучка из шести человек. Вася не знал их имён, но по татуировкам и поведению догадывался, кто они такие.
Один, самый старший, матёрый, с лицом испещренным глубокими машинами, скорее всего, был авторитет. От него Вася услышал фразу, после которой стал прислушиваться к разговору.
— К немцам пойдем. В первом же бою сдадимся в плен. Говорят, фрицы тех, кто на них служить вызывается не обижают. Кормят хорошо, привилегии там разные. Под пули лезть точно не заставят.
— Страхово, Куцый, — отвечал кто-то матерому. — Как сдашься-то, вдруг пристрелят? Надо фрицам что-то путное предложить, может, бумажку какую у капитана спереть.
— Дело балакаешь, — зыркнул по сторонам уголовник по кличке Куцый. — Да только у нашего капитана вряд ли важные документы имеются. Его самого сдадим, скрутим и фрицем отведем. Какой-никакой, а офицер. Тогда, глядишь, у немцев доверия к нам больше будет.
Уголовники оживились после такого предложения. Зашушукались активнее, начали предлагать свои варианты. А правее от них невозмутимо доедал свою кашу Василий. Шкрябал ложкой о котелок, безразлично уставившись на линию горизонта. Весь его вид говорил о равнодушии, а внутри клокотала ярость. Первым порывом его, после того, как услышал сговор уголовников, было вскочить, разыскать капитана и оповестить о планах предателей.
Вася чуть не вскочил, но вдруг подумал, что их шестеро, а он один. Уголовники будут отрицать. Их слово против его. Кому поверит капитан Лихолетов? Это, во-первых, а во-вторых, сколько в роте еще таких? Даже если капитан поверит ему, вдруг найдутся другие решившие реализовать сорвавшийся план. По всей видимости, тут много желающих...
А капитан Лихолетов Василию понравился. Настоящий командир, хоть и молодой. Сазу, видно, в боях побывал.
Привал окончился, поднялись уголовники, поднялся и Василий. Всё с тем же невозмутимым выражением лица он прибавил шагу. Старался держаться в голове колонны, рядом с капитаном. Видел, что и уголовники от него не отстают. Присматриваются к Лихолетову, стараются держаться поближе. Вася тоже, но совсем по другой причине. Он не даст предателям навредить командиру.