После осмотра врач, старушка с сухими глазами и колкой усмешкой, равнодушно произнесла:
— Опоздали, голубушки. Ещё пара месяцев — и малыш начнёт шевелиться. Поздравляю, у вас уже почти середина срока.
Регина Александровна едва не задохнулась от ярости. Первую вспышку обрушила на дочь, вторую — приберегла для тех, кого считала виновниками позора.
Она буквально влетела в квартиру бывшей подруги, едва не сбив дверную ручку:
— Ирка! Это ты мне такую свинью подложила?!
Ирина Николаевна растерянно моргнула:
— Что случилось, Регина? О чём ты говоришь?
Когда матери обеих сторон всё поняли, в доме начался настоящий переполох. Регина кричала, грозилась судами и позором, требовала справедливости:
— Я этого так не оставлю! Мы пройдём освидетельствование, и тогда вашему сукину сыну придётся ответить! Не думайте, что я продам честь своей семьи за деньги!
Ирина Николаевна, побледнев, попыталась сгладить ситуацию:
— Регина, прошу, давай решим всё мирно… Не надо скандала. Мы взрослые люди.
Решением, к которому они пришли, оказался единственный возможный для обеих сторон выход — брак.
Через неделю молодые расписались. Церемония прошла без свидетелей, без цветов и без улыбок. Ирина Николаевна с трудом сдерживала раздражение: сын женился на простой девчонке, лишённой манер и столичного лоска. Она утешала себя мыслью, что этот союз долго не протянет. Но ошиблась.
Андрей упёрся:
— Не вмешивайтесь. Это мой выбор. Когда решу развестись — скажу сам.
После рождения сына в нём что-то надломилось. Первое время он искренне радовался ребёнку. Мальчика назвали Георгием — в честь деда. Но со временем радость сменилась раздражением: малыш всё больше походил на мать. И в Андрее поселилось сомнение — его ли это ребёнок?
Он тайком сделал генетический тест, и результат подтвердил отцовство. Однако даже эта бумага не изменила ситуации: холод и неприязнь никуда не делись.
Родители Андрея не проявляли к внуку ни интереса, ни тепла. Когда мальчику исполнилось три года, они окончательно перебрались на дачу, оставив квартиру сыну и вычеркнув невестку из своей жизни.
Жора знал о бабушке и дедушке только по редким рассказам отца — сухим, без привязанности.
Олеся, ставшая тенью самой себя, теперь работала на складе, сортировала товар и механически исполняла рутину. В часы тишины ей мерещилось, будто она снова сидит за партой и слушает преподавателя по колористике, мечтая о салоне красоты, о ножницах, блеске зеркал и запахе шампуня.
Она могла бы быть мастером, стилистом, умелой, уверенной в себе женщиной. Но замужество эту мечту разрушило.
После скоропалительной свадьбы Андрей запретил ей учёбу:
— Сиди дома. Тут тоже дел хватает.
Теперь командовал он — жёстко, без жалости. От нежного парня не осталось и следа. Когда-то ласковая улыбка сменилась приказным тоном, а с ним и резкие вспышки ярости.
Попытка Олеси попросить защиты лишь унизила её ещё больше.
— Ирина Николаевна, поговорите, пожалуйста, с Андреем, — робко начала она.
Свекровь вскинула брови:
— С чем это?
— Могли бы… сказать, чтобы не распускал руки.
На лице Ирины Николаевны мелькнула язвительная усмешка.
— Ты ведь этого добивалась, девочка. Получила, что хотела — теперь наслаждайся.
Эти слова окончательно рассеяли в Олесе последние иллюзии.
Олеся давно поняла: ждать сочувствия от свекрови бессмысленно. Но не подозревала, что худшее всё ещё впереди. После того, как родители Андрея переехали на дачу, он словно сорвался с цепи. Все чаще возвращался домой злой, раздражённый, и тогда в ход шли кулаки. Ни её слёзы, ни испуганный плач сына не останавливали его. На работу Олеся приходила с синяками, которые пыталась скрыть толстым слоем тонального крема, но тщетно.
Начальница, женщина с добрым сердцем, лишь сокрушённо качала головой:
— Олеся, милая, не выходи в зал, не пугай покупателей. Побудь пока на складе, так и тебе спокойнее, и мне.
Неделю она пряталась там среди ящиков и коробок, подальше от людских глаз. Коллега и подруга, бойкая Анфиса Голикова, пыталась её образумить:
— Ракитина, не понимаю, как можно такое терпеть? На твоём месте я бы уже давно сдала такого мужа полиции.
Олеся испуганно распахнула глаза:
— Что значит “сдала”? Куда сдала?
— В тюрьму, конечно! — вздохнула Анфиса. — Таких, как он, нужно останавливать, иначе однажды убьёт.
Олеся замахала руками:
— Нет, Анфиса, не говори так! Это ведь отец моего ребёнка. Если я подам заявление, он просто выгонит нас из дома. Куда я с малышом пойду?
— К матери, — просто ответила Голикова. — Родная мать не бросит.
На лице Олеси промелькнула горькая улыбка. Она хорошо знала, чего ждать от своей “родной”. Много раз звонила ей, плакала, просила приюта. И всякий раз слышала одно и то же:
— Ты сама виновата, сама и расхлёбывай. Радуйся, что не на улице. Муж бьёт? Так хоть дом свой и еда на столе. Благодари судьбу, дура.
Эти слова Олеся помнила наизусть.
Хлопнула дверь склада — звук ударил по нервам, и девушка вздрогнула, отпрянув. Анфиса усмехнулась:
— Да ты, подруга, на каждый шорох реагируешь, будто за душой совесть бегает. Так ведь совсем свихнуться можно.
Она перевела дух и добавила:
— Кстати, в зале тебя спрашивают. Какая-то старушка.
— Старушка? — удивилась Олеся.
— А я знаю? Сказала: “Позовите Олесю”. Вот я и послала тебя. У нас других Олесь нет, сама понимаешь.
Услышав это, Ракитина вытерла руки о халат и поспешила в торговый зал. В голове быстро перебирала: кто это может быть? И вдруг перед глазами всплыло лицо пожилой женщины — той самой Алевтины Макаровны, которой она недавно помогала с покупками.
Интуиция не подвела. У последней кассы её действительно ждала знакомая старушка. Увидев Олесю, Алевтина Макаровна засияла от радости и протянула ей навстречу руки:
— Здравствуйте, милая! Хотела вас раньше навестить, да приболела немного — еле выбралась из дома.
Эти слова растрогали Олесю до слёз. Женщина была так похожа на её бабушку Тасю — такую же добрую и внимательную, только с теми же усталыми глазами.
— Олесенька, — продолжала старушка, — помните, вы обещали зайти ко мне в гости?
— Конечно, помню, — улыбнулась девушка.
— Вот я и пришла договориться, когда вам будет удобно.
— Завтра, — сразу ответила Олеся. — У меня выходной, да и сына не надо вести в садик. Если вы не против, я его возьму с собой — мы всегда вместе.
Лицо Алевтины Макаровны просветлело в доброй улыбке.
— Не извиняйтесь, Олесенька. Это замечательно, что придёте с сыном. Я ведь сорок лет проработала в школе, с детьми всегда ладила. Они у меня особенные — чувствуют сердце.
Первый визит прошёл на удивление тепло. Алевтина Макаровна сразу нашла общий язык с Жориком, и мальчик по дороге домой восторженно воскликнул:
— Мама, как здорово, что у меня теперь тоже есть бабушка!
Олеся улыбнулась, сжимая маленькую ладошку сына. Его восторг ранил и в то же время грел. Регина Александровна никогда не проявляла к внуку нежности — её редкие визиты сводились к замечаниям и холодным взглядам. А эта пожилая женщина почти сразу стала для мальчика воплощением всего того, что он подсознательно искал: тепла, внимания, доброты.
Теперь каждую субботу Жора с нетерпением ждал, когда они вновь пойдут к “бабушке Алевтине”. Андрей не интересовался, куда уходит жена с ребёнком, — и это только облегчало её совесть.
Олеся помогала по дому: прибиралась, стирала, мыла окна. Алевтина Макаровна поражалась её ловкости.
— Ну и девчонка, всё у тебя выходит быстро и начисто! Не то что у этой моей Раисы, напасть, а не помощница.
Старушка часто жаловалась на социальную работницу и однажды призналась:
— Пропадать у меня стало… то платок исчезнет, то баночка варенья. Чувствую, недобро это.
— Откажитесь от неё, Алевтина Макаровна, — серьёзно сказала Олеся. — Зачем она вам? Квартира у вас небольшая, я за полчаса порядок наведу. В магазин схожу, если надо. Я помогу — просто так.
Женщина настороженно замахала руками:
— Что ты, Олесенька, у тебя своя семья! Я не смогу платить достойно…
— Даже не говорите мне о деньгах, — резко перебила Олеся.
— Нельзя так, милая, — вздохнула старушка.
Девушка опустила глаза, потом мягко сказала:
— Вы очень похожи на мою бабушку Тасю. А Жора вас просто обожает. Мне от этого только радость, правда.
Алевтина Макаровна тихо погладила её по руке. Так началась их тёплая дружба.
Однажды, подойдя к двери квартиры старушки, Олеся увидела незнакомую женщину. Таящаяся в ней тревога сразу усилилась.
— А, вот и ты, красавица! — язвительно сказала незнакомка.
— Простите, мы знакомы? — осторожно спросила Олеся.
— Лучше бы и не были, но, видимо, придётся. — Женщина зло постучала кулаком в дверь. — Эта вредная старушенция не пускает меня. Представляете, заявила, что нашла “другую помощницу”!
Олеся замерла.
— Вы ведь Раиса Михайловна?
— Она самая! — фыркнула та. — Мне плевать на её капризы, но из‑за неё я деньги теряю. У меня зарплата зависит от клиентов, а тут эта бабка — и вы со своими святой рожей!
Олеся нахмурилась.
— И чего вы хотите от меня?
— Перестань прикидываться наивной, — взвизгнула Раиса. — Не уйдёшь по‑хорошему — брат поможет!
Эти слова прозвучали почти как удар. Но Раиса не успела договорить: рядом послышались шаги, и из-за поворота появился участковый — статный мужчина в форме.
— А вот и я, — произнёс он спокойно. — Давненько, Раиса Михайловна, не виделись. Всё скучаешь без приключений? Пора пройтись до отделения, освежить память.
Раиса побледнела. Страж порядка кивнул Олесе, предлагая ей не волноваться.
Позже выяснилось: Алевтина Макаровна слышала шум и вызвала участкового — своего бывшего ученика. Когда Раиса начала угрожать, старушка не растерялась, а просто позвонила ему.
— Богдан, это ты? — спросила она, когда всё закончилось.
— Я, Алевтина Макаровна, — улыбнулся участковый. — Служба у меня такая, вот и приходится знать всех, кто людям мешает жить. Расскажу потом и про эту даму, и про её братца.
Олеся и старушка переглянулись — и между ними проскользнуло немое чувство облегчения и благодарности. Каждая знала: в их жизни начался новый этап, где рядом, наконец, есть кто-то, на кого можно положиться.
Через час участковый вновь появился на пороге. Спокойный, уверенный, он улыбнулся своей бывшей учительнице:
— Алевтина Макаровна, можете больше не тревожиться. Эта дамочка сюда больше не сунется. Если всё же появится — звоните мне сразу. Честно говоря, удивляюсь: кто вообще додумался взять такую “кадру” в социальную службу? У Раисы за спиной целый букет — и уголовные дела, и махинации. А братец её… тоже не промах. Несколько ходок — и всё по одной статье.
Слова Богдана произвели на старушку сильное впечатление. Она побледнела, прижала ладонь к груди.
— Ах, чувствовала я! Вот нутром знала — беды от неё дождусь. Уж больно у меня было неспокойно на душе. Дай бог, что вовремя всё открылось.
Молчавший всё это время Жора крепче прижался к “бабушке Алевтине” и тихо сказал:
— Не бойся, я тебя буду защищать. Только мне надо чуть-чуть подрасти.
Напряжение спало, и женщины рассмеялись. В глазах Алевтины Макаровны блеснули слёзы умиления. Немного помолчав, она сказала как бы между прочим:
— Олеся, запомни, ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь. Жизнь такая штука — никто не знает, что ждёт завтра.
Олеся тогда не придала этим словам особого значения. Ей просто было приятно слышать их от человека, который стал для неё родным. По субботам она, как обычно, приходила с сыном — помочь по хозяйству, поговорить, послушать тихие истории из прошлого.
Два‑три раза в неделю Олеся забегала к старушке по пути с работы: приносила продукты, занималась делами. С каждым месяцем эта дружба становилась для неё спасением — маленьким островком тепла среди серых будней.
Весна ворвалась в город долгожданным дыханием. Растаяли последние сугробы, запахло землёй и солнцем. С пробуждением природы в Олесе тоже что-то изменилось. Ей вдруг захотелось перемен — пусть маленьких, но своих.
Она зашла в парикмахерскую, где когда-то работала её подруга по колледжу, и впервые за долгое время позволила себе каплю лёгкости: сделала модную короткую стрижку. В зеркале на неё глянула молодая, уверенная женщина — не усталая домохозяйка, а та, кем она мечтала быть.
Андрей Георгиевич, увидев жену, завис на пороге:
— Ого! Ты что, прическу изменила? К чему бы это обновление?
— Просто весна, — ответила Олеся спокойно, но с лёгкой улыбкой.
Он прищурился:
— Ну‑ну…
Этим дело не закончилось. Уже вечером он снова нашёл повод для недовольства:
— Вчера мне пришлось надеть несвежую рубашку. В музее была делегация, мог бы опозориться.
Олеся устало вздохнула:
— Андрей, неужели все гости вместо экспонатов разглядывали твой воротник? Тебе не кажется, что ты слишком зациклен на своём гардеробе? Я ведь не робот, могу и не успеть всё сразу.
Он прищурился. В его взгляде вспыхнул тот самый злой, хищный огонёк, который она знала слишком хорошо. Олеся поняла — сказала лишнее. И, как всегда, замолкла, пытаясь заглушить дрожь внутри.
продолжение