Олеся ушла на кухню, надеясь хоть ненадолго остаться одна и разобраться в буре мыслей, что крутились после последних тревожных дней. Но покой длился недолго: дверь за её спиной тихо скрипнула, и на пороге показался Андрей. Он редко заходил сюда без причины, и Олеся насторожилась.
— Андрюша, ты что-то хотел сказать? — осторожно спросила она.
В его взгляде не было ни тени тепла — только холодная злость.
— Хочу. Объясни, куда ты каждую субботу ходишь?
Олеся не увидела в этом вопросе ничего подозрительного.
— Мы с Жоркой навещаем одну пожилую женщину, Алевтину Макаровну.
— И почему я узнаю об этом от посторонних? — его голос стал низким, угрожающим.
Она вдруг ощутила, как поднимается где-то внутри волна усталости и гнева — за все годы, за каждое унижение.
— А должен ли я тебе отчитываться, Андрей? — излишне спокойно произнесла она. — Ты ведь не сообщаешь мне, когда уходишь в “командировки”, которые случаются чуть ли не каждую неделю. Понимаю, музей требует ночных дежурств… особенно с молодыми сотрудницами.
Слова едва сорвались с её губ, как он резко рявкнул:
— Рот закрой! Не тебе обсуждать, где я бываю. Осмелела, дрянь, заговорила! Ничего, поставлю на место — быстро вспомнишь, кто глава семьи.
Олеся внутренне сжалась, готовясь к удару, но Андрей неожиданно схватился за дверную ручку и вылетел из кухни, хлопнув дверью так, что со стены осыпалась штукатурка.
Следующие несколько дней прошли удивительно спокойно. Казалось, буря миновала. Но однажды утром начальница, Анфиса Сергеевна Голикова, подозвала Олесю и, поглядывая по сторонам, произнесла с притворной серьёзностью:
— Ракитина, ты у нас самая надёжная, поэтому поручение получишь ты.
Олеся рассмеялась:
— Ух, как официально! Такое чувство, будто меня посылают в разведку за линию фронта.
— Шутишь, а мне не до смеха, — вздохнула Анфиса. — Сегодня из администрации звонили: ожидают какую-то большую шишку. Весна, понимаешь, всем внезапно захотелось посидеть на природе. Решили устроить фуршет в охотничьем домике одного бизнесмена. А мы — обеспечиваем “поляночку”: еду, напитки, посуду.
— И ты решила, что лучшая кандидатура — я? — приподняла бровь Олеся.
— А кто ещё? Ты работаешь быстро, без разговоров и с головой, — усмехнулась Голикова. — Вот тебе список. Сбор, фасовка, доставка. В помощь даю Фёдора — погрузит и отвезёт. У тебя всего два часа.
Собрать продукты для банкета оказалось делом привычным. Работая чётко и слаженно, Олеся быстро справилась, проверила список и вместе с Фёдором начала загружать коробки в машину. Солнце ласково пригревало, и на секунду ей даже показалось, что жизнь налаживается.
Но в тот момент, когда она поднимала очередную коробку, краем глаза заметила знакомый силуэт. Что-то кольнуло в груди: неужели это Раиса, бывшая помощница Алевтины Макаровны? Женщина инстинктивно отвлеклась — и ящик едва не выскользнул из рук.
— Осторожно! — Фёдор успел подхватить груз. — Давай я сам, а ты немного отдохни.
Он поставил коробку в кузов и, улыбнувшись, добавил:
— Грейся на солнышке, красавица, я быстро.
Олеся рассмеялась в ответ — легко, по‑девичьи. Но смех оборвался, как только она услышала знакомый тяжёлый голос.
Перед машиной стоял Андрей. Лицо перекосила ухмылка, глаза блестели от ярости.
— Ага, вот ты где! Значит, вот такая у тебя “работа”. Уже и с грузчиками не стесняешься?
Он сделал шаг вперёд, и по взгляду Олеси стало ясно — сейчас ударит. Но Фёдор мгновенно встал между ними, преграждая путь.
— Мужик, остынь. Тут нечего устраивать шоу. Мы коллеги, просто работаем, поняли? С заказом срочно.
Андрей замер на секунду, сжимая кулаки, как хищник перед броском. И в этой напряжённой тишине Олеся поняла: от этой жизни пора бежать — и, возможно, навсегда.
Андрей Георгиевич смерил Фёдора долгим, оценивающим взглядом. Сравнение явно было не в его пользу — крепкий, широкоплечий грузчик выглядел рядом с ним уверенно и спокойно. Лицо Андрея перекосилось от внутренней досады. Сделав шаг ближе, он спросил, подчеркнуто спокойно:
— Если не секрет, куда направляетесь?
Фёдор, не уловив скрытой угрозы, ответил просто:
— В «Избушку охотника». Там сегодня будет приём — элита собирается.
Ракитин кивнул.
— Понятно, — произнёс он тихо, но глаза оставались холодными. Перед уходом бросил коротко, без интонации:
— Дома поговорим.
Эти слова прозвучали так обыденно, что любой другой человек не обратил бы внимания. Но Олеся знала этот тон. И потому к вечеру руки её дрожали.
После смены она, как всегда, зашла в детский сад. Маленький Жора радостно бросился навстречу, болтая без умолку о том, как лепил с друзьями куличики и прочитал стишок воспитательнице. Олеся слушала вполуха — сердце сжималось от тревоги. Она чувствовала: дома её ждёт не разговор, а буря.
Когда они подошли к двери квартиры, Олеся заметила, что замок не заперт. Плохое предчувствие вспыхнуло мгновенно.
— Жорик, — шепнула она, — побудь здесь, я только посмотрю.
Мальчик улыбнулся в своей детской наивности:
— Наверное, папа хочет в прятки играть!
Но не успела она толкнуть дверь, как тяжёлый удар отбросил её на лестничную площадку. Мир на миг погрузился в гул и боль. Жора закричал, но шагнуть к матери не успел — в проёме возник отец.
Андрей был бледен, губы сжаты в злую линию. Не говоря ни слова, он вытолкал в коридор два чемодана и большую дорожную сумку — ту самую, с которой когда-то Олеся впервые переступила этот порог.
— Всё, Олеся, — произнёс он с ледяным спокойствием. — Цирк закончен. Манатки твои — вот. Проваливай, чтобы глаза мои тебя больше не видели.
Она, с трудом поднявшись, попыталась заговорить:
— Андрей, но за что? Ты всё неправильно понял, Фёдор просто...
Он резко занёс руку — не ударил, но движение было слишком знакомым.
— Заткнись! — прорычал он. — Я не собираюсь слушать твои выдумки.
Олеся опустила голову, пытаясь удержать голос в равновесии.
— Хотя бы подумай о сыне...
Эти слова будто сорвали последнюю преграду. Андрей шагнул вперёд, лицо его исказилось:
— О сыне? Каком сыне?! Это не мой ребёнок, ясно? Я никогда не чувствовал к нему ничего! Сколько можно было водить меня за нос! Хватит — всё кончено.
Он развернулся, пинком оттолкнул чемодан, вошёл обратно и громко хлопнул дверью.
Некоторое время стояла лишь тишина. Потом из груди Олеси вырвался медленный, неровный выдох.
Она поднялась, вцепившись в перила, и подошла к сыну. Жора дрожал, утирая слёзы ладонью.
— Мам, а где мы теперь будем ночевать?
Она погладила его по голове, пытаясь улыбнуться:
— Не бойся, малыш. Мы с тобой справимся. Всё будет хорошо.
А в голове уже сложилась единственная возможная мысль, единственный адрес.
— Поедем к бабушке Регине, — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. — Ещё успеем на последнюю электричку.
Олеся стояла перед знакомой до боли дверью, на которой помнила каждую царапину и вмятину. Она несколько минут жала на звонок, но никто не отзывался. Жора, измученный дорогой, плакал тихо, безнадёжно.
— Мамочка, почему бабушка не открывает?
Олеся сама хотела бы это знать. Пытаясь успокоить сына, она тихо сказала:
— Наверное, просто отошла. Скоро вернётся.
— А когда? Я очень спать хочу...
Мальчик захныкал громче. Олеся раздражённо нажала звонок ещё раз — и вдруг услышала шаги. Но это были не мамины лёгкие шаги, а чужая, тяжёлая поступь.
Дверь чуть приоткрылась. В щели показалось незнакомое лицо — мужчина средних лет в мятой тельняшке, с отвисшим животом, сонными глазами.
— Чего надо? — буркнул он.
Олеся попыталась раздвинуть дверь шире:
— Это мой дом. А вы, простите, кто?
Из глубины коридора послышался шлёпот босых ног. Появилась мать — Регина Александровна. На её лице не было ни удивления, ни радости — только равнодушная усталость.
— Зачем приехала? — коротко спросила она.
В груди у Олеси всё сжалось.
— Мам, нас Андрей выгнал из дома. Мы с Жориком... некуда идти.
Регина равнодушно скользнула взглядом по внуку, который жался к матери.
— Ладно, заходите, раз приехали. Только сразу предупреждаю: особо угостить нечем. Чай с бутербродами — и всё. Мы с Дмитрием Степановичем рано спать ложимся, никого не ждали.
Жорик едва держался на ногах от усталости, да и Олеся чувствовала себя разбитой. После скудного чаепития с сушками они устроились на продавленном диване и мгновенно провалились в сон.
Утром мать разбудила дочь безжалостным тоном:
— Идём на кухню, поговорим.
Олеся поплелась следом, уже предчувствуя, что услышит.
— Если вздумала тут осесть, — без обиняков начала Регина, — то даже не думай. Я только-только встала на ноги, нашла хорошего мужчину, а тут ты со своими проблемами! Неужели я не имею права на личную жизнь?!
Голос её сорвался на крик, лицо залилось пунцовым цветом, из глаз брызнули слёзы самодовольства и обиды. Но Олеся не бросилась утешать — впервые в жизни.
— Не переживай, мам, — спокойно сказала она. — Мы не будем мешать твоему счастью. Мы уедем и больше тебя не побеспокоим.
Дорога назад в электричке прошла в молчании. Олеся не знала, что делать дальше, но тут неожиданно заговорил Жора. Он смотрел в окно и серьёзно рассуждал:
— Эта Регина злая, как Баба-Яга. У Бабы-Яги нет внуков, потому что она противная. А бабушка Алевтина добрая, и мы к ней поедем.
Первым порывом Олеси было отмахнуться — как можно являться к старушке с просьбой о приюте? Это выглядит корыстно, почти как поведение той самой Раисы.
Но других вариантов не было.
Прошли годы. Теперь это было их общим домом — Олеси, Жоры и Алевтины Макаровны. Старушка приняла их как родных, и постепенно их жизнь наладилась.
Олеся работала в том же магазине, Жора ходил в школу, а по вечерам они втроём сидели за чаем, словно настоящая семья.
И вот сегодня, услышав звонок в дверь, Олеся крикнула из кухни:
— Жорка, зачем так звонишь? У тебя ключ есть!
Она распахнула дверь, ожидая увидеть сына, вернувшегося из школы. Но на пороге стоял тот, кого она меньше всего хотела видеть.
— Андрей? — растерянно выдохнула она. — Зачем ты пришёл?
Андрей, игнорируя холодный тон бывшей жены, уверенно шагнул внутрь, словно считал себя всё ещё хозяином этого дома. Но Олеся встала на пути, перекрыв проход.
— Я спросила: зачем ты пришёл? — голос её звучал твёрдо.
— Хочу увидеть сына, — ответил он с вызовом. — Имею на это полное право.
Олеся нехотя отступила на шаг.
— Поздно вспомнил о своих правах, Андрей. Три года прошло с того дня, как ты выгнал нас с Жорой на улицу.
Ракитин обвёл взглядом прихожую — маленькое, но чистое пространство, где всё напоминало о скромности, но и о порядке.
— Да, обстановка, конечно, не роскошная... — протянул он с притворным вздохом. — Хотя, как я слышал, ваша “добрая покойница” оставила тебе приличное наследство. Молодец, не пропала — смогла старушку раскрутить.
Олеся оторопела от наглости визитёра.
— Вот как... Так вот чем ты живёшь? Чужим добром? Но при чём тут ты, позволь узнать?
Он расправил плечи, словно готовился к торжественно важной речи.
— А при том, моя дорогая, что я всё ещё твой муж. Развода ведь никто не оформил. — Он ухмыльнулся. — Может, пригласишь поговорить как цивилизованные люди? Неудобно же стоять в дверях.
Олеся не шелохнулась.
— Мне удобно. А тебе придётся потерпеть. И насчёт развода — документы давно в суде. Скоро заседание, ты должен был получить уведомление.
— Получил, — с напускным весельем ответил Андрей. — Только подумал, что это недоразумение. Олеся, ну зачем нам всё это? Что было — забудем. Начнём сначала, а?
Он сделал шаг к ней, но женщина отступила, выставив перед собой руки, словно невидимую преграду.
— Не надо, Андрей. Возвращаться в прежний кошмар я не собираюсь. И прекрасно понимаю, зачем ты пришёл. Не из‑за сына. Тебе покоя не даёт наследство, которое Алевтина Макаровна оставила нам с Жорой.
Он усмехнулся, скосив глаза.
— А ты, оказывается, изменилась. Даже интересно — смотрю, характер появился. Это мне нравится.
— А мне всё равно, — ответила Олеся спокойно. — Если ты думал, что можно просто войти и всё вернуть, — зря пришёл. Прощения от меня не будет.
В этот момент в коридоре послышались шаги, и в прихожую вошёл Богдан Иванович с букетом ярких хризантем. Увидев Олесю, он тепло улыбнулся, но, заметив Андрея, чуть напрягся.
Олеся облегчённо выдохнула и взяла цветы.
— Вот совпадение! — сказала она. — Богдан, это мой бывший муж. Представляешь, пришёл требовать свою “часть” наследства.
Участковый перевёл взгляд на Ракитина, оценивая его хмуро и спокойно.
— Да уж, земля слухами полнится, — заметил он. — Встретить вас — неожиданно. И, признаться, радости не вызывает.
Андрей побагровел, сжал кулаки.
— А ты-то кто, чтобы тут распоряжаться?
Богдан чуть усмехнулся, не спуская с него взгляда.
— Я — участковый, — произнёс он спокойно, почти ласково, но с такой твёрдостью, что напряжение в воздухе ощутимо сгущалось. — И защищаю всех, кто в этом нуждается. В том числе — Олесю и её сына.
Андрей на секунду замер, но в глазах его уже плясали искры ярости. Слова участкового поставили жирную точку: теперь всё сказано, и отступить ему некуда.
Андрей Георгиевич зло прищурился, на губах появилась кривая ухмылка:
— Ну конечно… за защиту ты, небось, расплачивается натурой.
Но закончить издёвку он не успел — из глубины квартиры раздался пронзительный крик. Олеся вскрикнула и бросилась к Богдану Ивановичу:
— Ты зря с ним связываешься, просто выгони его! Андрей мстительный, он обязательно напишет жалобу.
Как будто в подтверждение её слов, Ракитин заорал, искажённый злобой:
— Мент поганый! Ещё пожалеешь! У меня связи — в самых верхах! Считай, это твой последний день в форме!
Богдан вышел на площадку, не спуская с Ракитина хмурого взгляда.
— Пугать меня бессмысленно, — сказал он спокойно. — А тебя я прямо сейчас могу привлечь за незаконное вторжение в чужое жилище. Посмотрим ещё, на чьей стороне закон.
Андрей побледнел, бросил короткий взгляд на Олесю, что стояла позади участкового, — и резко кинулся вниз по лестнице.
— И не смей здесь больше появляться! — крикнул ему вслед Богдан.
Но уже с нижнего пролёта Ракитин обернулся и проревел, словно зверь:
— Участковый, ты не знаешь, с кем связался! А эта... пусть знает — я отниму у неё сына!
Сердце Олеси сжалось. Богдан понимающе посмотрел на неё.
— Ясно. Его угроза — не просто слова, — произнёс он. — Отныне дверь никому не открывай без проверки.
Он помолчал и добавил:
— И ещё… Чтобы ты не волновалась, я сам буду отвозить Жорку в школу и забирать его обратно. Лучше перестраховаться. Кстати, где он, не вернулся ещё?
Олеся побледнела.
— Нет. Когда раздался звонок, я подумала, что это он.
— Позвони ему, — коротко сказал Богдан. — Пусть подождёт меня у школы.
Через десять минут они вернулись вдвоём. По лицу участкового Олеся сразу поняла — что-то произошло. Но расспрашивать не пришлось: Жора сам поспешил рассказать.
— Мам, представляешь, выхожу из школы, а у ворот стоит папа. И прямо на какой‑то крутой машине! Он сказал, что хочет меня прокатить и отвезти к бабушке с дедушкой на дачу. Но я не пошёл. Я помню, как он нас выгнал.
Олеся обняла сына, чувствуя, как отлегает тяжесть со всей груди.
— Молодец ты у меня, — шепнула она, целуя его в макушку. — И запомни, если папа ещё раз к тебе подойдёт или кто угодно будет звать, сразу звони мне или дяде Богдану, хорошо?
— Конечно, мам, я уже не маленький.
На судебном заседании Андрей Ракитин явился во всеоружии — в сопровождении адвоката и родителей. С самого начала он устроил настоящее представление, изображая оскорблённого отца, а целью его речи была лишь одна — унизить Олесю.
Ирина Николаевна не отставала: обрушила поток упрёков, обвиняла бывшую невестку в безответственности. Всё складывалось не в пользу Олеси, пока судья не задала один единственный вопрос мальчику:
— Жора, с кем ты хочешь остаться?
Мальчик спокойно ответил, не задумываясь:
— С папой — нет. Я его боюсь. Он маму бил. И выгнал нас обоих.
Эти слова решили всё. Суд оставил ребёнка с матерью.
Через несколько месяцев Богдан Иванович сделал Олесе предложение, и она наконец почувствовала, что рядом человек, которому можно довериться. Вскоре стало известно, что она ждёт ребёнка — девочку.
Жизнь постепенно выравнивалась. В доме звучал смех, в окнах горел уютный свет. До родов оставались считаные недели. В один из вечеров Олеся с любовью расставляла вещи в будущем детском уголке, когда резкий звонок в дверь нарушил спокойствие.
Она недовольно пробормотала:
— Сколько раз просила мужчин поменять этот звонок... всё режет по нервам.
Звонок повторился. Ещё громче, настойчивее. Сердце Олеси сжалось от воспитанной в ней тревоги.
— Сейчас-сейчас, подождите немного! — крикнула Олеся, тяжело поднимаясь из кресла.
У двери остановилась, переводя дыхание. Нервное волнение внезапно пронзило её. Почему-то стало тревожно.
— Кто там? — спросила она, стараясь держать голос ровно.
Из-за двери раздалось неуверенное, почти шепчущее:
— Дочка... это я. Твоя мама.
Сердце Олеси болезненно сжалось. Перед глазами вспыхнули воспоминания: холодный взгляд, тельняшка на чужом мужчине, закрывшаяся тогда дверь. Она медленно повернула ключ в замке.
На пороге стояла Регина Александровна — постаревшая, поблекшая, с красными от слёз глазами. Голос у неё дрожал, как у человека, привыкшего держать всё под контролем и внезапно лишившегося опоры.
— Прости, что вот так, без предупреждения… У меня, дочка, всё плохо. Совсем.
И мать вдруг разрыдалась.
— Облапошил он меня, мерзавец! Всё отнял, до копейки! И осталась я у разбитого корыта.
Олеся молчала, чувствуя, как внутри застывает горькая тяжесть. Конечно, речь шла о том самом мужчине в тельняшке, ради которого мать когда-то отказалась от неё и от внука. Голос предал её — слова вырвались хрипло:
— И зачем ты приехала, мам? Тоже за наследством, как мой бывший муж?
Регина Александровна вдруг упала на колени, всхлипнув.
— Прости, дочка. Я была ужасной матерью, но ведь я тебя родила. Это хоть что-то значит?
Беременная женщина с усилием наклонилась, живот мешал, тянул, но она всё-таки коснулась плеча матери.
— Встань, мама. Не надо театра. Ты видишь, мне нельзя волноваться. Давай просто поговорим.
Когда вечером домой вернулся Богдан Иванович, он нисколько не удивился, увидев в гостиной незнакомку с заплаканным лицом. Лишь поднял брови и тепло произнёс:
— Ну что ж, теперь вся семья в сборе.
Он сказал это без иронии, просто и по‑доброму, и Олеся вдруг ощутила, как напряжение дня спадает, оставляя после себя тихую усталость и странное чувство покоя.
Позже, засыпая, она вспомнила сон, который виделся ей ещё в юности: бабушка Тася сидит на крыльце старого дома, улыбается и машет рукой, как бы призывая её не держать зла и не бояться начинать сначала.
Теперь этот сон обрёл смысл.
Олеся знала — поступила правильно, впустив мать, простив, дав шанс не только ей, но и самой себе. А рядом, в соседней комнате, тихо дышали две её опоры — сын и муж. Впереди была новая жизнь, в которой впервые не было страха.
Уважаемые читатели, в скором времени мы будем публиковать рассказы только в Телеграмм-канале. Переходите и читайте без разбивки на части.