— Сколько стоит картошка?
— Шестьдесят за кило, — не поднимая головы, ответила Ольга, перекладывая ящики с морковью.
Руки давно перестали чувствовать холод. Ноябрь выдался промозглым, ветер с рынка не унимался с самого утра. Ольга затянула потуже платок на голове и вытерла нос покрасневшими пальцами. Когда-то эти руки были тонкими, изящными — мама называла их "пианистскими". Теперь они напоминали корявые ветки: вздувшиеся вены, огрубевшая кожа, вечная грязь под ногтями, которую не отмыть никаким мылом.
— Взвесьте три килограмма, — попросил мужской голос.
Что-то в этом голосе заставило Ольгу поднять глаза. Перед прилавком стоял мужчина лет пятидесяти, в дорогом пальто и кожаных перчатках. Седина у висков придавала ему солидности, а глаза... Господи, эти глаза.
— Вы... — начала она и осеклась.
Мужчина смотрел на неё с каким-то странным выражением лица — будто пытался разглядеть что-то знакомое в чертах усталой женщины за прилавком.
— Оля? — неуверенно произнес он. — Ольга Михайлова?
Сердце бешено застучало. Почти тридцать лет прошло, а голос тот же — чуть хрипловатый, всегда звучавший так, будто в нём пряталась едва сдерживаемая насмешка над всем миром.
— Андрей, — выдохнула она.
Время остановилось. Вокруг шумел рынок — торговки кричали о скидках, покупатели торговались, тарахтели грузовики, — но Ольга слышала только стук собственного сердца.
Андрей стоял перед ней, вглядываясь в её лицо с таким выражением, что хотелось провалиться сквозь землю. Она прекрасно знала, что он видит: преждевременные морщины, потухшие глаза, фигуру, давно потерявшую девичью стройность, дешёвую куртку с рынка и резиновые сапоги.
— Как ты... — начал он и запнулся, явно не зная, что сказать.
Ольга опустила глаза на весы. Картошка. Он просил картошку.
— Три килограмма, говоришь?
— Оля, забудь про картошку, — он протянул руку через прилавок, но не коснулся её. — Я столько лет... Как ты здесь оказалась?
"Как я здесь оказалась?" — хотелось рассмеяться. Как кто-либо оказывается там, где не хотел? Один неверный шаг, одно неправильное решение — и вся жизнь катится по наклонной, набирая скорость, и уже невозможно затормозить, повернуть назад.
*
Им было по двадцать два, когда они встретились на танцах в клубе железнодорожников. Андрей тогда работал на стройке — загорелый, дерзкий, с вечной ухмылкой на губах и огромными планами. Он говорил, что накопит денег и уедет в Москву, откроет своё дело, построит дом за городом с огромными окнами и камином.
— Ты что мне в мужья напрашиваешься? — смеялась Ольга.
— Именно, — серьёзно отвечал он и целовал её так, что земля уходила из-под ног.
Мама была категорически против.
— Очнись, Оленька! — говорила она, разглаживая скатерть на кухонном столе. — Посмотри на него трезво. У него ни кола ни двора, живёт с матерью в общаге, гуляет с друзьями, дерётся. Это же беспросветность! Ты хочешь так всю жизнь? В коммуналке, в нищете, с детьми без конца?
— Он не такой, — упрямо твердила Ольга. — Он будет работать, мы вместе...
— Все они будут, — отрезала мама. — А потом сядут на твою шею. Оглянись вокруг: сколько таких историй? Девочка влюбляется в хулигана, выходит замуж, а через пять лет — развод, двое детей на руках и никаких перспектив.
Перспективы. Это слово мама повторяла постоянно. Перспективы у Андрея не было — вот диагноз, не подлежащий обжалованию.
А вот у Виктора Семёновича перспективы были. Он работал на заводе инженером, имел однокомнатную квартиру от предприятия, копил на машину. Спокойный, ответственный, непьющий. Мамина мечта.
— Он надёжный, — убеждала мама. — С ним ты как за каменной стеной.
Ольга тогда думала, что каменная стена — это хорошо. Защита, опора, уверенность в завтрашнем дне. Она не понимала, что каменные стены ещё и душат.
*
— Я замужем, — тихо сказала Ольга, доставая пакет для картошки. — Уже двадцать семь лет.
— За Виктора? — в голосе Андрея не было удивления.
— Откуда ты знаешь?
— Я же ходил за тобой следом все эти месяцы, как щенок, — усмехнулся он без тени веселья. — Всё видел. Помню, как вы с ним вместе из ЗАГСа выходили. Я стоял напротив, курил, смотрел. Ты была в белом платье, такая красивая... — он замолчал.
Ольга насыпала картошку на весы. Стрелка дёрнулась, замерла на цифре 3,2.
— Два килограмма лишних, сниму, — машинально проговорила она.
— Оставь как есть, — Андрей достал бумажник. — Сколько с меня?
— Андрей, не надо...
— Сколько?
— Двести рублей.
Он протянул пятьсот.
— Сдачи не надо.
— Не смей! — Ольга отшатнулась, как от удара. — Я не нищая.
Он спрятал деньги обратно в карман.
— Прости. Я не хотел обидеть.
Они стояли молча. Ветер трепал край его пальто. Ольга заметила запонки на манжетах рубашки — золотые, наверное, или очень хорошая имитация. На безымянном пальце кольцо.
— Ты женат?
— Разведён. Лет десять уже, — коротко ответил он. — Дети взрослые, сын в Питере живёт, дочка замуж вышла.
— Дети... — повторила Ольга и вдруг почувствовала, как перехватило горло.
Детей у неё не было. Сначала решили подождать — Виктор говорил, что надо сначала на ноги встать, пожить для себя. Потом снова какие-то планы, снова откладывание. А когда Ольга наконец сказала, что пора, врачи развели руками: поздно, уже не получится.
Виктор отнёсся к этому философски. Ну нет детей, и ладно. Зато свободны, никаких обязательств. Можно в любой момент уехать, отдохнуть. Правда, никуда они не ездили — денег вечно не было. Виктор работал на заводе, где когда-то был инженером, простым мастером — сократили ставки, понизили. Зарплата маленькая, но уволиться он не хотел — привык.
— Пожить для себя, — говорил он, возвращаясь с работы и плюхаясь на диван. — Надо ведь иногда расслабляться.
Расслабление у него было простое: телевизор, диван, банка пенного. Иногда друзья приходили — такие же уставшие от жизни мужчины, которые когда-то были полны планов.
— Помнишь, мы хотели открыть дело? — спрашивал иногда Виктор. — Эх, не получилось.
Не получилось. Это стало девизом их брака. Не получилось родить детей. Не получилось разбогатеть. Не получилось жить так, как мечтали.
*
— Расскажи, как ты, — попросил Андрей. — Я вижу, что... — он не закончил фразу.
— Что плохо дела? — Ольга криво усмехнулась. — Да уж не так, как у тебя, это точно. Виктор пять лет назад получил инвалидность — спина отказала, поднимал что-то тяжёлое на работе. Пенсия копеечная. Я торгую здесь уже четвёртый год. Овощи закупаю у фермеров, продаю. Прибыль небольшая, но хватает на еду и лекарства ему.
— А квартира у вас есть?
— Та самая, за которую мама меня замуж выдала, — в голосе Ольги прозвучала такая горечь, что Андрей вздрогнул. — Хрущёвка на окраине. Холодная, сырая. Виктор целыми днями на диване лежит, телевизор смотрит. Я с рынка прихожу — готовлю, стираю, убираю. Потом снова на рынок. И так каждый день.
— Господи, Оля...
— Не надо, — она подняла руку. — Не надо меня жалеть. Это мой выбор был. Я сама согласилась. Мама говорила: выходи за Виктора, с ним спокойно будет. Ну вот и спокойно. Правда, спокойствие какое-то мёртвое получилось.
Андрей молчал, глядя на неё с такой болью, что Ольга не выдержала и отвернулась.
— А ты? — спросила она, делая вид, что перебирает лук. — Расскажи о себе. Уехал, как собирался?
— Уехал, — кивнул он. — В Москву. Первые годы жилось тяжело — работал на трёх работах, снимал угол в подвале. Но потом пошло. Открыл строительную фирму, дела наладились. Сейчас живу неплохо. Машина есть, квартира в центре. Вот недавно дом за городом купил. Помнишь, я мечтал?
— С большими окнами и камином? — тихо спросила Ольга.
— С большими окнами и камином, — подтвердил он.
Они снова замолчали. Над рынком пронёсся порыв ветра, опрокинув пустую коробку из-под яблок. Она покатилась между прилавками, громыхая.
— Если бы... — начал Андрей и запнулся.
— Не надо, — перебила Ольга. — Не надо "если бы". Это бессмысленно.
— Но ведь мы любили друг друга!
— Любили, — согласилась она. — Ты любил. Я любила. Но любовь — это не единственное, что имеет значение, оказывается. Есть ещё мамины советы, страхи, сомнения, общественное мнение. Есть квартира, стабильность, перспективы. Все эти вещи перевешивают любовь. Во всяком случае, у меня перевесили.
— Ты жалеешь?
Ольга посмотрела на него долгим взглядом.
— Знаешь, сначала я не жалела. Думала, что всё правильно сделала. Виктор был хорошим мужем — не поднимал руку, зарабатывал. Я успокаивала себя: живём не хуже других, зачем нужны эти бурные романы, страсти? С возрастом всё равно проходит. Лучше спокойствие и уверенность.
— И когда пожалела?
— Когда поняла, что детей не будет, — голос Ольги дрогнул. — Вот тогда я впервые подумала: а что у меня есть? Муж, который живёт как растение — есть, спит, смотрит телевизор. Работа, которая съедает все силы. Пустая квартира, в которой никогда не будет детского смеха. И я подумала: если бы я выбрала тебя, всё было бы по-другому. Может, мы бы тоже не разбогатели. Может, было бы трудно. Но это была бы жизнь, понимаешь? Настоящая жизнь, а не существование по инерции.
— Оля...
— Я часто думаю об этом, — продолжала она, словно не слыша его. — Особенно по ночам, когда не спится. Я лежу рядом с Виктором, слушаю его храп, и в голове крутятся одни и те же мысли: что было бы, если бы я тогда не послушала маму? Что было бы, если бы я выбрала сердце, а не разум? Может, мы с тобой сидели бы сейчас в том доме за городом, у камина. Может, у нас были бы дети, внуки. Может, я просыпалась бы по утрам с улыбкой, а не с мыслью о том, как тяжело идти на этот проклятый рынок.
По её щекам текли слёзы. Она даже не пыталась их скрыть.
— Но это всё "может быть", — она вытерла лицо рукавом куртки. — А реальность — вот она. Я стою за прилавком, продаю картошку, а ты... ты стал тем, кем хотел. Ты воплотил свои мечты. И я рада за тебя. Честно.
Андрей шагнул ближе к прилавку.
— Поехали со мной, — внезапно сказал он.
— Что?
— Поехали со мной, — повторил он твёрже. — Бросай всё это и поехали. Я давно один. У меня дом пустует. Мы могли бы...
— Остановись, — Ольга покачала головой. — Ты же понимаешь, что это невозможно.
— Почему?
— Потому что я замужем. Потому что Виктор больной, он не справится один. Потому что мне пятьдесят лет, я не та девушка, в которую ты когда-то влюбился. Потому что...
— Потому что ты снова выбираешь долг вместо себя, — перебил он.
Его слова повисли в воздухе. Ольга смотрела на него, и в груди что-то сжималось. Он был прав. Она снова выбирала не себя.
— Я не могу просто уехать, — тихо сказала она. — Это называется ответственность. Я дала обещание.
— Обещание жить в несчастье?
— Обещание быть рядом в горе и в радости, — она попыталась улыбнуться. — Радости, правда, особо не было, но это не отменяет первую часть.
Андрей достал из кармана визитку.
— Вот мой телефон, — он положил карточку на прилавок. — Если передумаешь, звони. В любое время. Даже через десять лет. Даже через двадцать. Я буду ждать.
Ольга взяла визитку.
— Не жди, Андрей. Не трать на меня время. Найди кого-то, кто сможет тебя любить так, как ты заслуживаешь.
— Я уже нашёл, — он посмотрел ей в глаза.
Он взял пакет с картошкой, развернулся и пошёл прочь. Ольга смотрела ему вслед, сжимая в руке визитку. Он шёл неспешно, уверенно — человек, который знает, куда идёт и зачем. А она осталась стоять за прилавком, среди ящиков с овощами, в потрёпанной куртке и резиновых сапогах.
*
Вечером, вернувшись домой, Ольга застала Виктора на обычном месте — на диване перед телевизором. Он даже не повернул головы, когда она вошла.
— Поесть сделаешь? — спросил он. — Я голодный.
Ольга молча прошла на кухню. Достала картошку, начала чистить. Визитка Андрея лежала в кармане куртки и будто жгла кожу сквозь ткань.
"Если передумаешь, звони".
Но она не передумает. Она знает это точно. Потому что выбор сделан давным-давно — в тот день, когда она вышла замуж за Виктора. И все последующие годы были лишь следствием того первого выбора.
Люди часто думают, что жизнь даёт второй шанс. Но иногда второй шанс — это лишь возможность осознать, какой же неправильной была первая дорога. Осознать, но не изменить. Потому что назад дороги нет, а идти дальше страшно. Так и застываешь на месте, мучительно вглядываясь в туман несбывшегося, и думаешь: "Что было бы, если?.."
Ольга порезала картошку, поставила на огонь. Села на табурет у окна, смотрела на тёмный двор, освещённый редкими фонарями.
Где-то в этом городе Андрей сейчас тоже смотрит в окно. Возможно, вспоминает их встречу. Возможно, жалеет о том, что предложил ей уехать. Возможно, понял, что девушка, которую он любил, давно умерла — осталась только усталая женщина с мёртвыми глазами и разбитыми мечтами.
"Цена выбора", — подумала Ольга. — "Вот и заплатила сполна".
На сковороде зашипело масло. Пора жарить котлеты. Завтра снова на рынок с утра. Жизнь продолжается — медленная, серая, беспросветная. Но это её жизнь. Её выбор. И жалеть уже поздно.
Подпишитесь! Будет интересно!