Истории судьбы

— Людмила Фёдоровна, вы опять на «Майбахе» ездили? — я смотрела на экран телефона, где горела сумма списания с карты. Четыре тысячи рублей. За одну поездку. Свекровь даже не подняла глаз от журнала. — А что такого? Я к косметологу ездила. В центр города, между прочим. Обычное такси полчаса предлагали ждать. — На моей карте... — На семейной, Олечка. Не прибедняйся. У тебя же декретные капают. Декретные. Восемнадцать тысяч в месяц на двоих — меня и полугодовалую Милу. Антон работает, конечно, но его зарплата программиста идёт на ипотеку, коммуналку и продукты...

— Ты что, совсем с ума сошла? В такой юбке на работу ходишь? Я замерла на пороге с пакетами продуктов в руках. Бабушка сидела в своём любимом кресле у окна, сжимая в пальцах вязание так, словно хотела проткнуть меня спицами насквозь. — Баб, привет. Я тебе творог купила, свежий, и те печеньки, что ты любишь. — Не меняй тему, Катерина! Вчера Нина Семёновна видела тебя возле метро. Говорит, юбка короче некуда, да ещё эти волосы... Что это за цвет вообще такой? Я машинально коснулась своих волос — пепельно-розовых, если быть точной...

— Я маме перевёл пятьдесят тысяч на Новый год, так что ты без подарка остаёшься, — Игорь даже не оторвался от телефона, когда это сказал. Я сидела за столом, помешивала чай ложечкой — круг за кругом, будто заводила невидимый механизм. За окном декабрьские сумерки наползали на город, и в их густой синеве мигали гирлянды на балконах соседнего дома. — Угу, — выдавила я. Что ещё можно было сказать? "Спасибо за предупреждение"? Или "Как щедро с твоей стороны"? Игорь наконец поднял глаза. — Что "угу"? Ты же понимаешь, у мамы пенсия копеечная...

— Оля, мама звонила. Они все к нам на выходные едут, — бросил Саша, не отрываясь от телефона. Я замерла над раковиной с тарелкой в руках. "Они все" — это значило его мать, отец, сестра с мужем и тремя детьми, брат с женой и двумя отпрысками, плюс тётя Зина, которая всегда приезжает "ненадолго", а потом неделю живёт на диване. — Сколько их будет? — спросила я, хотя уже прикинула. — Ну, человек пятнадцать примерно. Ты там салатиков сделай, борщ свари. Как обычно. "Как обычно". Эти два слова звучали приговором...

— Забирай свою мать и проваливай! — голос Иры сорвался на визг так, что даже воробьи с соседнего балкона разлетелись. Я стоял посреди двора с пакетом продуктов и смотрел, как из окна третьего этажа вылетают мои вещи. Рубашка зацепилась за ветку яблони. Кроссовки шлёпнулись в грядку с укропом у Петровны. Следом полетели носки — россыпью, как конфетти на каком-то дурацком празднике. — Ира, успокойся, — попытался я, но даже самому стало смешно от этой фразы. Успокоиться. Когда она уже полчаса кидает из окна моё имущество, а соседи высыпали на балконы, словно на премьеру нового сезона сериала...

— Ты куда так рано? Катя приподнялась на локте, щурясь от солнца, пробивавшегося сквозь неплотно задернутые шторы. Я замер у двери, сжимая в руке ручку своего потрёпанного портфеля. — На работу же. Совещание перенесли на восемь утра. Ложь далась удивительно легко. Почти без запинки. Наверное, потому что за последние три дня я успел отрепетировать эту фразу раз двадцать, стоя перед зеркалом в ванной. — Опять эти совещания, — вздохнула жена и плюхнулась обратно на подушку. — Приедешь не позже девяти? — Постараюсь...

— Вы знаете, что пришло уже двадцать седьмое число? Голос тёти Риммы в трубке звучал так, словно она сообщала о конца света. Я зажала телефон плечом, продолжая нарезать лук для супа. Слёзы текли ручьём — то ли от лука, то ли от того, что я прекрасно понимала, к чему она ведёт. — Знаю, тётя Рим. — И что? — Что — и что? — Не прикидывайся, Оля. Обещали вернуть к двадцатому. Прошла неделя. Я отложила нож и вытерла руки о передник. За окном моросил противный октябрьский дождь, превращавший двор в грязное месиво...

— Ты правда не поедешь? — Катя стояла в дверях с билетами в руках, и я видел, как дрожат её пальцы. — Кать, ну это же твоё. Керамика, глина... Я там просто посижу как истукан, — я даже головы не поднял от ноутбука, доделывал квартальный отчёт. — Это выставка. Там будут мои работы. Три месяца я готовилась. — Поздравляю, серьёзно. Но я не разбираюсь в этом. Что я там буду делать? Она постояла ещё секунду, потом тихо вышла. Я услышал, как щёлкнул замок входной двери — резко, с каким-то окончательным звуком...

— Мам, а Дед Мороз придёт? — Лиза дёргала меня за рукав, пока я резала оливье. — Придёт, солнышко. Обязательно придёт. Я не знала тогда, что через четыре часа единственным подарком для моих детей станет вид из окна моего детства — та самая заснеженная берёза под родительским балконом. Всё началось с мандаринов. Точнее, с того, что их не оказалось на столе. — Костя, ты же обещал купить фрукты! — я старалась говорить спокойно, но голос предательски дрожал. Он даже не поднял глаз от телефона. — Забыл...

— Верочка, ты где? Кажется, я что-то сломала... Я стояла на пороге кухни с пакетом продуктов, и эта фраза окатила как холодный душ. Свекровь склонилась над столешницей, где валялись какие-то детали. Металлические. Знакомые. — Что случилось, Галина Павловна? — Да вот, решила кофе смолоть... А она как-то странно заработала, — голос дрожал виноватый. — Я её выключила сразу, но уже... Верочка, прости, пожалуйста. Моя итальянская кофемолка. Та самая, которую Ярослав привёз из Милана три года назад. Не...

— Ты что, совсем с ума сошла?! — голос Виктора сорвался на крик, и я машинально отодвинулась к окну, хотя он никогда меня не трогал. Никогда. Даже сейчас, когда от ярости побелели губы. Я стояла у подоконника, сжимая в руках тест с двумя полосками, и не могла поверить, что это происходит наяву. Мне сорок восемь. Сорок восемь, господи боже. У меня взрослый сын в другом городе, ипотека почти выплачена, климакс на подходе — так я думала ещё неделю назад. А сейчас передо мной стоит мой муж, с которым мы вместе двадцать шесть лет, и смотрит на меня, как на предательницу...

— Слушай, может, ты всё-таки поедешь? Ну хоть ради меня? Я стоял у плиты, помешивая макароны, и старался не оборачиваться. Знал: если посмотрю на Наташу сейчас, увижу эти её глаза — просящие, немного обиженные, полные надежды. И сдамся. Как всегда сдавался последние три года. — Нет, — коротко ответил я, сцедив воду в раковину. — Не поеду. — Игорь, ну это же день рождения Светки! Мы с ней двадцать лет дружим! — Именно поэтому ты и поедешь, — я развернулся, прислонившись к столешнице. — Без меня. Наташа замолчала...