- Когда я вырасту большая. Глава 46.
Новенький колхозный ГАЗиК, на котором работал Савелий, купила его тёща. С гордостью она вручила пару ключей зятю:
- На, держи. Машина, вроде, ухоженная. Рассчитываю, что ты и дальше будешь за ней так же хорошо смотреть.
Парень кивнул, через силу улыбнувшись:
- Яма нужна. Гараж хороший, лучше тёплый. Мало ли какой ремонт зимой делать придётся. На улице никак, Валентина Ивановна.
Грузная женщина рассмеялась, и тройной подбородок затрясся, заплясал, привёл в движение обвисшие щёки.
- Ишь, молодец какой! Не успел ключи от машины в карман положить, тёплый гараж ему подавай. То, что ты не промах - я давно поняла, ещё когда Варьку обхаживал. Терпеливый, настырный. Не в отца ты пошёл, материна порода. Батя бы твой и разрешения не спрашивал.
Савелий посмотрел на тёщу исподлобья. Ноздри его расширились и заходили в такт с поднимающейся грудью.
- Я бы на Вас ни дня по своей воле работать не стал. Колхоз развалили, работы нет. Сами же понимаете, как пришлось. Да и Варя...
- Что Варя? - как борзая, почуявшая добычу, сделала стойку Валентина Ивановна.
Сава опустил глаза. Они с женой договаривались никому не говорить о её изменившемся положении, пока живот не станет заметен. И вот, он сам проболтался тёще вперёд родной дочери.
- Ай да молодец, зятёк! - крепко обняла его пышногрудая женщина и похлопала по спине рукой с дутыми золотыми перстнями. - Уважаю! Наконец-то! Я уж, часом, думала, Варьку на обследование положить. Ладно, ладно, хорошая новость... Теперь надо думать, кто вместо неё в магазине работать будет.
Савелий между делом поглядывал в окно, не возвращается ли жена от портнихи. Юбки и платья за последний месяц стали маловаты. Покупать новую одежду было бы глупо, когда в доме сундуки и шкафы ломятся от самых разных тканей, начиная от шторных отрезов и заканчивая старинным панбархатом.
- Так ей, наверное, можно ещё работать. Срок-то полных двух месяцев нет, - не успев как следует подумать, брякнул будущий отец.
- Ой, ой, - закачала рыжей головой тёща. - Можно работать... Хозяин нашёлся, посмотрите на него! Это у тебя моя Варька жена не первая, и не последняя, если что. А для меня она - свет в окне. Не то, что Андрюха бесшабашный.
Савелий в который раз за время разговора почувствовал неприятный укол. Он сам может и рад забыть свои оплошности, да золотая тёщенька не даёт.
- Поработает дочка до осени. А как холода ударят, а зимой в морозы что делать? - начала перечислять она. - Полы там бетонные. Топи - не топи, даже валенки не спасают. Папаша, блин, называется! Ладно, поживём - увидим. Надо Варвару дождаться. Придумаем что-нибудь. Может, ты за прилавком постоишь. Не всё время же за товаром мотаться будешь...
Савелий, наконец, не выдержал.
- Вы меня совсем в половые тряпки записали? Я? За прилавком? Ни в жизнь, даже не мечтайте!
Валентина Ивановна снова рассмеялась, её подбородки и щёки дружно заколыхались. Вошедшая в дом Варя с удивлением застыла в дверях комнаты.
- Что тебя так насмешило, мама?
- Да вот, Савелий твой меня порадовал. Беременная, говорит, моя Варюшка. Сказал, моего дня Рождения ждали, чтобы эту приятную новость сообщить. Не ошиблась ты, дочка, с мужиком. За стоящего парня замуж вышла.
Варя недоверчиво посмотрела на мать, затем на мужа. На его бледных щеках алели два ярких пятна, будто следы от раскалённых чайных ложек, что говорило о крайней степени его злости.
***
Здание магазина было не новым. Синяя краска внутри помещения местами потрескалась, вздувшись крупными волдырями. Трещины в бетонной заливке пола тоже требовали ремонта. Полки, местами утратившие железные крепежи, кое-где покосились и давно уже не использовались.
Валентина Ивановна стояла посреди торгового зала подбоченившись, поводя глазами справа налево и обратно. Теперь всё предстало перед ней в новом свете. Грязные лампы с мумиями чёрных волосолапых мух, захватанные двери и косяки с оставшимися на них множественными жирными следами. Широкие квадратные окна, затянутые по углам паутиной.
- Да-а-а, - протянула она, - Работы хватает... - Она оглянулась на Савелия. - Так, давай, наливай воду в вёдра и ставь кипятиться.
Савелий, отвыкший было от командирского тона отца, снова почувствовал себя мальчишкой. Его раздражало придирчивое внимание тёщи, хмыкающей каждый раз, когда проливалась вода из ведра. Или когда длинная капля синей краски, на секунду замерев на стене, устремлялась вниз, чтобы расплыться по бетонному полу.
Вечером голова трещала, как вилок капусты, оставленный на грядке до заморозков. Перед глазами плыли мошки ровными рядами сверху вниз, как будто вращалось большое многоосное колесо. Не хотелось есть ни жирных пельменей с ядрёной хреновиной, ни хрустящей капусты с луком, накрошенными ровными гладкими колечками. Ни рассыпчатого манника с медовым вкусом. Савелий залпом выпил кружку чёрного чая и не сказав ни слова, вышел из-за стола. Жена проводила его долгим взглядом, и снова стала смотреть в тарелку. Сметана таяла на пельмешках, расползаясь желтизной по ровными завиткам. Есть без мужа не хотелось.
Валентина Ивановна уплетала за обе щёки, похрустывая капусткой и морщась от хреновины, обжигающей язык.
- Вот это любовь, дочка! - она положила ещё штук тридцать пельменей из большого блюда в свою плоскую тарелку размером с огромный блин. - Ты беременная ходишь, а мужа твоего тошнит! Чудеса, да и только.
Варя со злостью посмотрела на мать:
- Не надо было сегодня столько красить, мам. Понятно же, что он отравился. Тебе бы всё смеяться только...
- Какие мы нежные, - отправляя очередной пельмень в рот, сказала Валентина Ивановна. - Подумаешь, беда какая, краски нюхнул. Зато через три дня можно будет полки чинить. Надо ещё пару стеллажей сколотить. Надеюсь, от такой работы аппетит у твоего драгоценного супруга не пропадёт, - она поковыряла вилкой в блюде, расшвыряла в стороны оставшиеся пельмешки, и , подумав, свалила все в свою тарелку.
В окно громко постучали. Савелий поднялся с дивана, и, держась обеими руками за голову, вышел на улицу. На крыльце его ждал брат.
- Здорово, Савка. Как живёшь-поживаешь?
Савелий оглянулся на дверь и кивнул в сторону калитки:
- Пойдём, пройдёмся. Башка трещит, сегодня магазин красил. Надышался, видимо, - он, не дожидаясь ответа брата, медленно зашагал по тропинке, топча мохнатые желтоголовые ромашки.
Данила двинул за ним. Он оглянулся назад, и ему показалось, что крупная, похожая в сумерках на поросячью, голова Валентина Ивановна злобно хрюкнула в окне, провожая их.
- Магазин, - значительно кивнув головой, сказал Данила. - Кому война, кому мать родна. Люди не знают, что есть. А твоя тёща заграбастала вперёд всех магазин, и радуется.
- Хватит, Данила. Зачем ты так? Не она - так кто другой бы купил. Ты, брат, по делу или без дела пришёл?
- Ты у матери давно был? - спросил старший брат.
- Я-то? На прошлой неделе, кажется... - по лицу Савелия было понятно, что он беззастенчиво врёт.
- Понятно, - кивнул Данила. - Плохая она. Отца ищет, разговаривает с ним. Он, говорт, во дворе. Что делать будем? Забирать её надо. Как одну оставить? Того и гляди, хату спалит.
- Ты чего, брат, хочешь, чтобы я её к своей змеюке-тёще забрал?
- Понятно... - Данила остановился и сел на траву под берёзой. Он закрыл глаза и вспомнил далёкое детство. Как они с отцом ходили за вениками, как мать собирала их, накладывая в потрёпанный рюкзак розовую картошку с глазками, варёные яйца, литровую банку молока и спичечный коробок с солью. А теперь мать сама нуждается в присмотре. Эх, время...
Брат, услышав, что шаги за его спиной стихли, остановился и вернулся назад. Он сел рядом с Данилой, плечом к плечу, как бывало в далёком детстве.
- Варя забеременела. Тёща, похоже, продавца хочет взять. Говорит, зимой холодно в магазине. Может, твоя Маруся пойдёт?
- Может, и пойдёт, - не открывая глаз ответил Данила. - Что за жизнь настала, Савка, скажи-ка мне?